— Документы на квартиру твоей бабушки уже у нотариуса, — свекровь Галина Петровна поставила передо мной чашку чая с таким видом, будто делала огромное одолжение. — Завтра пойдёшь, подпишешь всё что нужно. Мы с Игорем уже обо всём договорились.
Я замерла с ложкой сахара над чашкой. Рука дрогнула, и белые крупинки рассыпались по скатерти. В гостиной стояла такая тишина, что было слышно, как тикают настенные часы. Игорь сидел рядом со своей матерью, уткнувшись в телефон, и делал вид, что ничего особенного не происходит.
Бабушка умерла две недели назад. Единственный близкий мне человек, который любил меня безусловно. Она оставила мне свою двухкомнатную квартиру в центре города — единственное, что у неё было. Я ещё не успела оправиться от потери, а тут такое.
— Какие документы? О чём вы договорились? — мой голос прозвучал чужим, сдавленным.
Галина Петровна улыбнулась той особенной улыбкой, которую я за четыре года замужества научилась ненавидеть. Снисходительная, покровительственная, будто она разговаривает с несмышлёным ребёнком.
— Ну как же, Танечка, — она даже головой покачала для убедительности. — Квартира теперь твоя, но ты же понимаешь, что в семье всё общее. Мы решили, что лучше будет переоформить её на Игоря. Так правильнее. Мужчина — глава семьи, собственность должна быть записана на него.
Я перевела взгляд на мужа. Он продолжал скроллить ленту в телефоне, но по напряжённым плечам я поняла — он всё слышит. И молчит.
— Игорь? — позвала я.
Он нехотя поднял голову, и в его глазах я увидела то, чего боялась больше всего — полное согласие с матерью. Никакого смущения, никаких сомнений. Они действительно всё уже решили. За меня. Без меня.
— Мам права, Тань, — он пожал плечами, будто речь шла о покупке молока в магазине. — Так будет лучше для всех. Квартиру можно будет сдавать, доход пойдёт в семейный бюджет. А то что толку от неё, если она просто стоит пустая?
Семейный бюджет. Я чуть не рассмеялась. Какой семейный бюджет? Тот, куда я складываю свою зарплату медсестры, а Игорь — только обещания о повышении, которого ждёт уже третий год? Тот бюджет, из которого его мать регулярно берёт «взаймы» и никогда не возвращает?
— Это квартира моей бабушки, — я старалась говорить спокойно, хотя внутри всё кипело. — Она оставила её мне. Не нам, не семье — мне.
Галина Петровна поморщилась, будто я сказала что-то неприличное.
— Ай, Танечка, ну что за слова такие — моё, не моё. Ты же не собираешься от семьи что-то скрывать? Или ты нам не доверяешь? — она повернулась к сыну. — Игорёк, твоя жена, оказывается, тебе не доверяет. Вот так новости.
Это был её любимый приём — выставить меня эгоисткой, которая не думает о семье. Обычно это срабатывало. Я начинала оправдываться, доказывать, что я хорошая жена, что я думаю о муже. Но не сегодня. Сегодня что-то во мне сломалось. Или наоборот — выпрямилось.
— А с чего мне доверять? — я встала из-за стола. — Вы за моей спиной решаете, что делать с моим наследством. Даже не спросили моего мнения. Просто поставили перед фактом.
— Да что ты себе позволяешь! — свекровь тоже вскочила, её лицо покраснело от возмущения. — Я тебя в свою семью приняла, под свою крышу пустила! А ты что? Жадничаешь? От семьи секреты держишь?
Под свою крышу. Я снова чуть не рассмеялась. Мы снимали эту квартиру, и платила за неё я одна, потому что у Игоря вечно были какие-то проблемы с зарплатой. А Галина Петровна просто жила с нами, потому что своё жильё она продала год назад — «на лечение», которого так и не случилось. Деньги просто растворились.
— Мам, успокойся, — Игорь наконец-то отложил телефон. — Таня, не надо так остро реагировать. Мама просто хочет как лучше. Подумай сама — квартира на моё имя, это же удобнее. Я смогу все вопросы решать, тебе не придётся бегать по инстанциям.
— Мне не трудно, — отрезала я.
— Но зачем усложнять? — он встал и подошёл ко мне, попытался взять за руку, но я отступила. — Тань, ну что ты как маленькая? Мы же семья. Муж и жена — одно целое. Какая разница, на ком записана квартира?
— Если нет разницы, то пусть остаётся на мне.
Я видела, как его лицо меняется. Маска понимающего мужа спадала, проступало раздражение.
— Знаешь что, — он отошёл к окну, — я не понимаю твоей позиции. Моя мать права — ты ведёшь себя так, будто собираешься от меня уходить. Прячешь имущество. Это некрасиво, Таня.
Некрасиво. Они вдвоём решили отобрать у меня единственное, что осталось от бабушки, а некрасиво веду себя я.
— А красиво — это позвонить нотариусу за моей спиной? — я уже не сдерживалась. — Красиво — это решать за меня, что делать с моим наследством?
— Да что ты заладила — моё, моё! — свекровь всплеснула руками. — Пустоцвет ты, вот кто! Четыре года замужем, а детей нет! Квартиру от бабки получила, а семье отдать жалко! Жадная ты и неблагодарная!
Пустоцвет. Это слово ударило больнее пощёчины. Галина Петровна знала, куда бить. Мы с Игорем действительно не могли завести детей, и врачи говорили, что проблема в нём. Но свекровь об этом знать не хотела — для неё виноватой была только я.
— Мам! — Игорь наконец-то подал голос. — Это лишнее.
— Что лишнее? Правду говорить лишнее? — она повернулась к нему. — Сынок, открой глаза! Она тебя не ценит! Я же вижу! Квартиру себе хочет оставить, потом ещё что-нибудь придумает. А ты как дурак будешь без ничего!
Я смотрела на них — мать и сына, которые стояли теперь вместе, словно единый фронт против меня, и понимала: это конец. Не нашего брака — он закончился давно, просто я не хотела это признавать. Это был конец моих иллюзий.
— Знаете что, — я взяла сумку. — Квартиру бабушки я не отдам. Ни вам, ни кому-либо ещё. Это единственное, что связывает меня с ней, и я не позволю вам это отнять.
— Ах ты неблагодарная! — свекровь схватилась за сердце, изображая сердечный приступ. Этот спектакль я тоже видела не раз. — Игорь, ты слышишь, что она говорит? Она же тебя ни во что не ставит!
Игорь молчал, глядя на меня с таким выражением лица, будто видел впервые. Наверное, так оно и было. Четыре года я была удобной, покладистой, всегда шла на уступки. А тут вдруг сказала «нет».
— Таня, одумайся, — он попытался в последний раз. — Мы же не чужие люди. Зачем ты так?
— А зачем вы так? — парировала я. — Зачем вы решили, что имеете право распоряжаться моим наследством?
— Потому что я твой муж! — он вдруг повысил голос. — И да, я имею право! Ты моя жена, и всё, что у тебя есть — это общее!
— Нет, — я покачала головой. — Не всё. И знаешь что? Я действительно веду себя так, будто собираюсь уходить. Потому что я ухожу.
Тишина, которая повисла после моих слов, была оглушительной. Галина Петровна открыла рот, но звука не издала. Игорь застыл, не веря своим ушам.
— Ты… что? — выдавил он наконец.
— Ухожу, — повторила я спокойно. — От тебя. От твоей матери. Из этой квартиры, за которую я одна плачу. Бабушкина квартира пустует, я перееду туда.
— Да ты с ума сошла! — свекровь нашла голос. — Из-за какой-то квартиры семью рушить! Игорь, да скажи же ей что-нибудь!
Но Игорь молчал. Он смотрел на меня, и в его глазах я видела не любовь, не боль от моего решения — только злость. Злость от того, что добыча ускользает.
— Знаешь, Таня, — он наконец заговорил, и голос его был холодным, — ты пожалеешь. Одна останешься, никому не нужная. Мама права — пустоцвет ты. Кому ты такая нужна?
Раньше эти слова разбили бы мне сердце. Раньше я бы плакала, просила прощения, соглашалась на всё. Но сейчас я просто смотрела на него и видела маленького, жалкого человека, который прячется за мамину юбку.
— Это мы увидим, — я направилась к двери.
— Стой! — свекровь бросилась наперерез. — Ты не можешь вот так просто уйти! Мы столько в тебя вложили!
Вложили? Я остановилась.
— Что вы в меня вложили, Галина Петровна? Ваши упрёки? Постоянные претензии? Или может, те деньги, которые вы у меня занимали и не вернули?
— Как ты смеешь! — она задохнулась от возмущения. — Я тебя приютила! Научила, как семью вести!
— Вы научили меня одному, — я обошла её, — что некоторые уроки даются слишком дорогой ценой.
Я вышла из квартиры, оставив за спиной крики свекрови и молчание мужа. На лестнице достала телефон и набрала номер подруги.
— Лена? Можно я у тебя переночую? Завтра заеду за вещами.
В трубке послышался встревоженный голос, но я её успокоила.
— Всё хорошо. Всё наконец-то хорошо.
Спустившись на улицу, я подняла голову к окнам квартиры, которую четыре года считала домом. В окне мелькнул силуэт свекрови — наверняка отчитывала сына за то, что упустил такую выгодную партию. Квартиру в центре города упустил, а не жену.
Я достала из сумки связку ключей — от той самой бабушкиной квартиры. Подержала в руке, чувствуя их тяжесть. Бабушка всегда говорила: «Танюша, помни — у женщины должен быть свой угол. Своё место, где она хозяйка. Не отдавай это никому».
Прости, бабуля. Я чуть было не отдала. Но вовремя опомнилась.
На следующий день я приехала за вещами рано утром, когда знала, что свекрови не будет дома — по средам она ходила на рынок. Игорь был дома, сидел на кухне с чашкой кофе. Увидев меня, даже не поднял головы.
— Передумала? — буркнул он.
— Приехала за вещами.
Он дёрнулся, будто его ударили.
— Таня, давай поговорим. Мама вчера погорячилась, наговорила лишнего. Но ты же не можешь из-за одной ссоры всё рушить.
— Это не одна ссора, Игорь. Это последняя капля.
Я прошла в спальню, достала чемодан. Вещей у меня было немного — за четыре года я привыкла экономить на себе. Всё влезло в один чемодан и две сумки.
Игорь ходил за мной по пятам, но не помогал. Только говорил, говорил, говорил.
— Ты не справишься одна. Квартиру содержать дорого, ремонт нужен. Да и вообще, женщине одной тяжело.
— Справлюсь.
— А как же я? Ты обо мне подумала? Мама теперь меня со свету сживёт!
Я остановилась, повернулась к нему. Вот оно, истинное лицо. Не «я тебя люблю», не «не уходи», а «мама меня ругать будет».
— Это твоя мама, Игорь. Твоя проблема.
— Но мы же четыре года вместе! Это что, ничего не значит?
— Значит. Это значит, что я четыре года потратила впустую. Но лучше понять это сейчас, чем через десять лет.
Я вынесла вещи в коридор. На столике у двери оставила ключи от квартиры и обручальное кольцо. Игорь смотрел на кольцо так, будто это была граната с выдернутой чекой.
— Таня, ну не глупи. Квартира… ладно, чёрт с ней, оставляй себе. Но не уходи. Мы же можем всё наладить.
— Нет, Игорь. Не можем. Потому что ты не видишь проблемы. Для тебя нормально, что твоя мать решает за нас. Для тебя нормально, что моё — это общее, а твоё — это твоё. Для меня это больше не нормально.
Дверь хлопнула, и в замке повернулся ключ. Он закрыл меня снаружи. Детский жест, но такой характерный. Я улыбнулась и пошла к лифту. Пусть закрывает. Эта дверь для меня больше никогда не откроется.
Бабушкина квартира встретила меня тишиной и запахом её духов, который ещё держался в комнатах. Я прошлась по комнатам, открыла окна, впуская свежий воздух. На стене в гостиной висела бабушкина фотография — она улыбалась, глядя прямо в объектив.
— Я дома, бабуля, — сказала я фотографии. — Наконец-то дома.
Телефон взрывался сообщениями. Свекровь названивала с разных номеров, писала гневные сообщения, где я была и неблагодарной, и разлучницей (это она-то меня разлучницей назвала!), и вообще исчадием ада. Игорь писал жалостливые смс, умоляя вернуться. Потом угрожал разводом. Потом снова умолял.
Я заблокировала оба номера.
Вечером пришла Лена, принесла вино и пиццу.
— Ну и как ты? — спросила она, разглядывая меня внимательно.
— Знаешь, — я налила вино в бабушкины хрустальные бокалы, — я свободна. Впервые за четыре года я чувствую себя свободной.
— А квартира? Они же наверняка не отстанут.
— Пусть попробуют. Завещание оформлено на меня, нотариально заверено. Никаких прав на эту квартиру у них нет и быть не может.
— А если Игорь при разводе потребует половину?
Я покачала головой.
— Квартира получена по наследству, в браке не приобреталась. Он не имеет на неё прав. Я уже консультировалась с юристом.
Лена подняла бокал.
— За твою свободу! И за твою бабушку, которая оставила тебе не просто квартиру, а возможность начать новую жизнь.
Мы чокнулись, и хрусталь мелодично зазвенел.
Прошёл месяц. Развод я подала сама, Игорь не сопротивлялся — видимо, мама нашла ему новую кандидатуру, более покладистую. Имущественных претензий он не предъявлял, понимая, что это бесполезно.
На последнем заседании суда я видела его с Галиной Петровной. Она смотрела на меня с ненавистью, он — с обидой. А я не чувствовала ничего. Никакой боли, никакой злости. Только лёгкость.
После суда свекровь попыталась подойти ко мне.
— Ты ещё пожалеешь! — прошипела она. — Одна останешься, в своей квартире сдохнешь!
— Возможно, — я пожала плечами. — Но это будет моя квартира. И моя жизнь.
Я развернулась и пошла прочь. За спиной слышались её крики, но я не оборачивалась. Эта глава моей жизни была закрыта.
Сейчас, спустя полгода, я сижу в своей квартире — да, именно в своей — и пишу это письмо. Не знаю, кому. Может, себе будущей, чтобы не забыть этот урок. А может, какой-то другой женщине, которая сейчас сидит на кухне и слушает, как свекровь с мужем решают её судьбу.
Знаете, что я поняла? Мы часто отдаём самое ценное, думая, что это называется любовью. Отдаём свободу, достоинство, право выбора. А потом удивляемся, почему нас не ценят.
Меня не ценили, потому что я сама себя не ценила. Позволяла решать за меня, распоряжаться моей жизнью, моими деньгами, моим наследством. И только когда они замахнулись на память о бабушке, я наконец очнулась.
Бабушка была мудрой женщиной. Она не просто оставила мне квартиру — она оставила мне шанс. Шанс начать заново, стать хозяйкой своей судьбы.
И я этим шансом воспользовалась.
А Игорь? Последнее, что я о нём слышала — женился снова. На девушке, которую ему нашла мама. Говорят, она очень покладистая и во всём слушается свекровь. Говорят, уже беременна.
Я желаю ей сил. Правда желаю. Потому что они ей понадобятся.
А мне? Мне хорошо. Я никому ничего не должна, ни перед кем не оправдываюсь. Прихожу домой — и это мой дом. Готовлю, что хочу. Смотрю, что нравится. И никто не говорит, что я пустоцвет.
Кстати, насчёт этого. Недавно была у врача. Оказывается, со мной всё в порядке. Это Игорь не мог иметь детей, не я. Но Галина Петровна об этом никогда не узнает. Пусть живёт в своих иллюзиях.
А я буду жить в своей реальности. В своей квартире. Своей жизнью.
И это — самое ценное наследство, которое оставила мне бабушка.
