Марина любила ранние часы в квартире, когда на кухню ещё не добрался шум, а посуда стоит на своих местах, блестит чисто, и можно спокойно налить себе крепкого чаю, прислониться бедром к подоконнику и глотать тишину маленькими аккуратными глотками.
В такие минуты легче всего верилось, что всё под контролем: сын допивает кефир и уходит на тренировку, стиральная машина ровно гудит в ванной, на столе список покупок, в голове — план ужина. Дом слушается её рук, и от этого в груди ровно и тепло. Она никогда не считала себя «поваром» — просто умела готовить с детства, не жалела времени на бульоны, не ленились руки лепить пирожки, а глаза видели порядок там, где остальные пользовались словом «как-нибудь».
Утро, которое перевернуло ближайшую неделю с ног на голову, начиналось так же спокойно. Марина поставила чайник, открыла балкон, чтобы пустить в квартиру запах нагретых деревьев и мокрой травы из двора, порезала ломоть хлеба. В прихожей послышались быстрые шаги — это муж вернулся из магазина, даже не разувшись, поставил на тумбу огромный пакет с бутылками.
Марина улыбнулась, кивнула в сторону пакета.
— Что привёз?
— Напитки. Скидка, я взял с запасом. А завтра — мясо на мангал, шашлычница у нас на балконе стоит, я отмою решётку. Ну, ты там салатики, закусочки, десертики. У тебя же получается. И красиво получается!
— Подожди, а как же кафе?
— Я всё решил. В субботу собираем народ у нас. Мои, твои, пара человек с работы. Тёпло, уйдут кто когда, зачем платить, если мы дома прекрасно поместимся? Так что, кафе не бронирую, гости и у нас поместятся, — сказал муж.
Он снял кроссовки, на ходу достал из кармана телефон и уже кому-то отписывал: «всё ок, у нас». В голове у Марины, словно кто-то отвернул кран, зашуршали цифры: «мои, твои» — это минимум двадцать ртов.
Стол у них большой, но не бесконечный. Холодильник — обычный, не промышленный. Плита четыре конфорки, духовка старенькая, капризная. Посуды на всех нет — придётся брать у соседки. И тут до Марины дошёл весь смысл сказанного.
— А готовить на 20 человек кто будет, я? — возмутилась Марина
Он усмехнулся и как-то слишком легко пожал плечами:
— Марин, ну не начинай. Кто у нас лучше всех готовит? Кто всегда говорит «да что там делов»? Я разожгу мангал, мужчины помогут, девочки порежут. Справимся. Ты ж любишь, когда за столом всё «как дома».
— Я люблю, когда не падаю вечером от усталости, — спокойно сказала Марина, положила нож на доску и облокотилась ладонями о край стола. — На двадцать человек «порежут девочки» — это не план. Это бессонная ночь, мешки под глазами и квартира, где не развернуться. И если хочешь справляться «дома», то давай вместе считать. Сколько мясо — килограмм на троих минимум, значит, надо семь-восемь. Маринады заранее. Две-три горячие закуски, пять салатов, овощные нарезки, хлеб, десерт. Лёд для напитков, растяжки для скатертей, посуда. Кто это всё будет покупать, носить и готовить?
Он сделал глоток, не ответил сразу, чуть поморщился, будто чай оказался крепче, чем хотелось.
— Да ты драматизируешь, — наконец сказал. — Мы так не раз делали. Помнишь прошлую осень? Всё вышло замечательно.
Марина помнила. Она потом двое суток приходила в себя, потому что накануне встала в шесть, наготовила таз салата, обожгла руку духовкой и в разгар тостов стояла у плиты в паре масла, пока гости смеялись в гостиной. Да, вышло «замечательно», только для кого.
— Давай так, — попробовала она спокойно, мягче, — если ты хочешь отмечать дома, мы берём часть готового из кулинарии. Пироги — там, салаты — наполовину там, фрукты покупаем заранее, мясо замаринуешь ты и будешь жарить ты. Я делаю только то, что не стыдно. И — список гостей я вижу, согласовываю. Никаких «я ещё по пути забрал двоих».
— Кулинария — это лишние деньги, — мгновенно среагировал муж. — Мы же экономим. Да и не вкусно там. Химия. Ты лучше сделаешь. Ты у меня мастерица.
В голосе его звучало ласково-укоризненное «ну не капризничай». Это «мастерица» Марины уже не радовало. Она присела на табурет и посмотрела на него внимательно, как смотрят, когда пытаются достучаться до живого человека, а не до идей в его голове.
— Кирилл, я не кухарка по вызову. Я жена. И в этот раз я говорю «нет» тому, что меня во всё это впрямую заложили. Либо кафе с чеком — делим пополам, либо дома — но ты отвечаешь наравне. И берёшь помощников — не абстрактных «мужчин», а конкретного человека, который будет с тобой стоять у мангала, пока я не мотаюсь между духовкой и миской с салатом.
Ему не понравилось слово «нет». Он отвёл взгляд, повёл плечом.
— Ладно, не кипятись, — отмахнулся. — Раз уж начал — не буду же я всех обзванивать. Давай как-нибудь.
Эта фраза «как-нибудь» повисла над кухней, как липкий пар. Марина ощутила знакомую смесь злости и усталости. С любой другой темой она бы махнула рукой и сделала по-своему. Но здесь дочь, свекровь, его друзья — и ей уже было обидно заранее от их намёков: «Марина-то у нас хозяйственная».
Она не стала спорить дальше. Сын заглянул в кухню с кроссовками в руках:
— Мам, я на поле, вернусь в час. Что купить?
— Возьми на обратном пути лимонов, — сказала Марина и улыбнулась ему чуть мягче, чем минуту назад улыбалась мужу.
Два следующих дня прошли в однообразной тревоге: список гостей менялся сам по себе, мужчины под «мои, твои и пара человек» выросли до двадцати трёх. Кирилл приносил всё новые имена, будто собирал пазл: «А ещё к нам зайдёт Витя с Олей, они, может, пораньше, а потом Серёга с женой». На «пораньше» Марина спросила: «А кто раскладывает тарелки?» Он сказал: «Ну, они помогут».
Оля, жена Виктора, из тех, кто «обязательно поможет»: постоит над душой, ткнёт пальцем — «я бы положила укроп», — и уйдёт в комнату обсуждать сериалы. Свекровь по телефону заметила с мягким нажимом: «Дома — это душевно. В кафе шумно и пусто, там всё не по-настоящему. Женщина в доме — хозяйка, так было всегда». Марина, сжав зубы, сказала: «Хозяйка — не значит конь». На том конце смущённая пауза, потом дежурное «ну ты не обижайся».
В четверг Марина поехала за продуктами. День был жаркий, воздух вязал, как мед. Тележка быстро стала полной, тяжесть отдавала в руки: мясо, банки с огурчиками, помидоры, зелень, морковь, картофель, десятки яиц, мука, сметана ведром — из кулинарии она всё-таки взяла только рулет и корзинку пирожных, потому что честно призналась себе: она не железная. На кассе, когда девушка озвучила сумму, у Марины мелькнула мысль, что кафе — это не всегда дороже, если считать труд. Но разворачивать уже поздно.
Дома она разложила всё по местам, рассчитала по часам, как будет мариновать мясо и в какой последовательности вынимать из духовки противни, чтобы успеть всё к началу. Кирилл к обеду вернулся радостный, с коробкой из магазина: «Посмотри, какие шампуры я нашёл!» Он высыпал их на стол, стукнув металлом, как фокусник картами. Марина спросила:
— А уголь? Розжиг? А на балконе у нас есть куда ставить мясо на ночь? И, Кирилл, ты будешь стоять у мангала один или кого-то нашёл?
— Да ты не волнуйся, — он натянуто усмехнулся. — Серёга пообещал подежурить. Что ты как ревизор? Всё будет. Расслабься.
Её «расслабься» только злило. Она промолчала.
В пятницу кухня загудела. Марина вымыла и порезала мясо, замариновала в большой эмалированной кастрюле — на дне лежали кружочки лука, душистый перец, сверху лавровый лист. Потом замесила тесто для пирогов, двинула его в миске по столу и почувствовала знакомое, почти успокаивающее сопротивление — руки помнили, как тянуть, как мешать. Поставила тесто подходить, включила духовку, достала противни, застелила пергаментом. На плите клекотало: бульон для заливного, картофель для салата. Вытяжка шумела, окна были настежь, тюль в комнате бился, как парус. Лицо у Марины налилось жаром, волосы выбились из хвоста.
Кирилл время от времени заглядывал, надевал с видом делового фартук, пытался почистить пару луковиц, утомлённо кашлял и уходил «перенести стол из комнаты на балкон». Пара луковиц лежали горкой, как доказательство участия. Он позвонил Серёге, тот сказал: «Да-да, буду», и успокоился. Между звонками муж с кем-то переписывался в телефоне, смеялся, шёл на балкон, распихивал там коробки. Марина молчала — ей не хотелось устраивать сцен, она хотела в субботу не падать лицом в холодный борщ.
К вечеру храм кухни превратился в поле боя: на столе миски с нарезанными овощами, на стуле — таз с мясом, в мойке — гора посуды, на плите — две кастрюли, в духовке — пироги. В какой-то момент пробки не выдержали, свет мигающе погас, пыхнул запахом. Марина, вцепившись в край стола, стояла в полутьме и дышала. Кирилл выбежал:
— Что случилось?
— Перегруз, — устало сказала она, потянулась к щитку. — Ещё раз включишь кондиционер, когда духовка на полную, — останемся в темноте, как в чулане.
— Ты нервная стала, — буркнул он.
— Я уставшая, — спокойно ответила Марина. — Между «нервная» и «уставшая» есть разница.
Ночью она допекала пироги, комната пахла корочками и укропом. Сын заглянул, поцеловал её в щёку и сказал:
— Мам, ты герой.
Ей стало теплее от этого детского «герой», чем от всех мужниных «мастерица». Она уложила противни на решётку, закрыла духовку, села на табурет прямо у открытого окна и на минуту прикрыла глаза. Двор шумел тихо, как дальняя речка, и доносился запах лип.
Утро субботы началось с того, что Кирилл принёс с рынка новые овощи, хотя к ним уже некуда было поставить. Серёга позвонил, что «немного задержится». Уголь он не привёз, потому что «забыл кошелёк и вернётся с Олей». Свекровь приехала в час, прошла в кухню, оглядела и выдала:
— Марина, а почему у тебя нет салата с редиской? Это лето же. И рыбу не видать. На столе должна быть рыба.
— Рыба будет в холодильнике, — ровно сказала Марина, не прекращая нарезать зелень. — А редиска — у вас.
— Я просто сказала, — обиженно протянула свекровь и ушла в комнату к дочкам, чтобы там вздохнуть громче.
В половине третьего гости начали собираться, хотя на приглашении было «к четырём». В прихожей стало тесно, как в вагоне. Кто-то стягивал обувь, кто-то без спроса шёл на кухню: «Чем помочь?» — и неизменно путался под руками. Пироги выстраивались на столе, как дома кирпичей. Таз салата стоял у холодильника. В очередной заход свекровь заметила:
— Марина, соль на стол поставь на красивое блюдечко. И помидоры порежь не так толсто.
Марина взяла солонку, поставила, как просили. Про помидоры промолчала. В голове бился метроном: «ложка—вилка—тарелка», скорости не прибавлялось. Кирилл всё ещё звонил Серёге: «Где уголь?» — «Скоро». Сын носил стулья, пытался смеяться, чтобы мать посмотрела на него тоже.
К четырём пришёл Серёга с Олей, принесли один пакет угля и розжиг. С мангалом возился Кирилл, ловил ветром газету, дым шёл в окно соседям, кто-то прикрикнул снизу: «закройте хоть форточку, людям дышать нечем!» Кирилл крикнул из окна весёлое «сейчас-сейчас», снова убежал на балкон. Дым застилал квартиру, и Марина, стоя над миской с огурцами, впервые за день ощутила слабость — не такая, что свалит, а как дурная волна. Она опёрлась на стол, закрыла глаза, вдохнула глубже. Открыла — рядом Оля, в платье, с тонким голосом:
— Марин, а сыр у тебя какой? Я просто не ем лёгкий.
— Сыр — обычный, — ответила Марина и, наконец, позволила себе сказать вслух то, что стучало: — Оля, если хочешь помочь — возьми, пожалуйста, вилки и разложи. Если нет — лучше не мешай.
Оля обиделась, но вилки всё-таки разложила. Серёга с Кириллом кое-как разожгли уголь, первый шампур пошёл на жар, но жара было мало — придётся ждать. Гости уже сидели за столом, кому-то хотелось тоста, кому-то — горячего, свекровь принялась укоризненно подсовывать салфетки: «Марина, у тебя салфетки жёсткие». Марина услышала, как Кирилл из комнаты поверх музыки кричит:
— Марин, быстрее мясо, народ голодный!
Она резко поставила нож на доску, вытерла ладони о полотенце, пошла в комнату. Глаза у неё были спокойные, голос — тоже, хотя под рёбрами играла нитка боли.
— Кирилл, — сказала она так, чтобы услышали, — если «быстрее мясо», тогда ты стоишь у мангала без «сейчас», без разговоров и без «забыл». Мясо мариновала я. Всё остальное — тоже я. Остальное они подождут. И ты — тоже.
Он дернул плечом, мельком глянул на ребят — те посмеялись, чтобы в воздухе стало легче.
— Не позорься, — бросил он, наклоняясь, чтобы налить кому-то. — Праздник же.
— Я и не позорюсь, — тихо сказала Марина. — Я просто устала и хочу, чтобы это услышали.
Она вернулась на кухню, но вместо того, чтобы броситься досаливать и раскладывать, сняла фартук и повесила его на крючок. Встала у окна, подставила лицо ветру. Сердце колотилось. На секунду ей захотелось закрыть дверь, взять сумку и уйти к Лене на соседнюю улицу — пить чай на её балконе и смотреть, как горят облака. Но она осталась. Взяла телефон, набрала номер кулинарии у дома и спокойно попросила: «Привезите, пожалуйста, два противня котлет и запечённые овощи. Да, прямо сейчас. Адрес такой-то. Плачу картой». Затем позвонила соседке Вере: «Вер, извини. Можно одолжить большой поднос и пару ножей? — Да, срочно. — Спасибо».
Через двадцать минут курьер звонил в домофон. Марина встретила его у двери, положила на стол горячие противни, накрыла полотенцами, чтобы не остыло. Поставила чайник: кто-то всё равно попросит чаю. Слышала, как из комнаты тянется музыка, как свекровь снова что-то советует, как Кирилл смеётся громче, чем обычно. Она разложила котлеты, оглянулась — на пороге стоял сын.
— Мам, — сказал он шёпотом, — тебе помочь?
— Помоги вынести. И принеси от Веры поднос, она обещала.
Он кивнул, взял противень, повёл плечом, как отец. Но лицо у него было тревожное, нежное — и Марина подумала, что именно это лицо когда-то будет жить рядом с другой женщиной, и ей придётся научиться отстаивать своё «не кухарка», как сейчас учится мать. И от такой мысли стало совсем светло и страшно одновременно.
Гости ели, смеялись, благодарили. «Домашнее» сочеталось с «привезённым», никто не умер от того, что частично стол не «сняла сама». Кирилл был задумчивее, чем обычно — его план «на энтузиазме» пошёл иначе. К середине вечера, когда музыка чуть стихла, а окна открыли настежь, к Марине подошла свекровь, проглотила свой совет, сказала:
— Хорошо получилось. Я думала, ты не справишься.
Марина не отвечала на удар. Она повернулась, поставила перед свекровью тарелку с пирогом:
— Ешьте. И — да — справилась. Но не так, как «всегда». Я теперь так и буду.
Свекровь отступила. Кирилл подошёл чуть позже, уже не весёлый, без бравады:
— Марин, я, кажется, был… глуп. Прости. Просто хотелось по-домашнему.
— По-домашнему — это когда меня спрашивают, — сказала она тихо. — И когда ты у мангала не играешься, а жаришь. И уголь покупаешь вовремя. И не перекладываешь «девочки порежут».
Он кивнул, опустил глаза: признать виноватость при всех не умел, но хотя бы её услышал. Они не обнялись, не обменялись трогательностями. Он ушёл обратно в комнату, кто-то опять попросил музыку громче, за окном шелестела листва.
Праздник закончился поздно. Марина провожала гостей, собирала тарелки, складывала салфетки. Соседи на лестнице шептались, кто-то сказал: «Как у вас шумно было», кто-то улыбнулся: «Спасибо за пирог». Свекровь, уходя, заметила:
— Мы к вам ещё придём. У тебя душевно.
— Приходите, — кивнула Марина. — Но не на двадцать.
Когда дверь закрылась за последним гостем, квартира как будто упала на место: стол, стулья, окна, которые можно закрыть. Кирилл убирал на кухне молча, сын мыл тарелки, пена лопалась тихо. Марина вытирала стол и смотрела, как на лампе летает мотылёк. Усталость шла волнами, но в ней было что-то новое: не пустота, а будто благодатная тяжесть после физической работы, когда ты делал не чужое «надо», а своё «решила так».
— Спасибо за вечер, — сказал Кирилл, складывая чашки. — И за то, что умная. Я… — он остановился, — я на этой неделе схожу в кафе, узнаю, сколько стоит наш формат. Чтоб в следующий раз без геройства.
— Сходи, — кивнула Марина. — И посчитай, во что мне обошёлся день. Не в деньгах, в часах.
Он кивнул ещё раз, ничего не сказал. В глазах у него мелькнуло что-то вроде признания, но оно быстро погасло — усталость накрыла обоих.
Ночью Марина лежала и слушала квартиру. С улицы тянуло тёплым воздухом, за окном шуршали листья, где-то поздно смеялись те, кто возвращался с прогулки. Она подумала, что не выиграла у Кирилла спор. И не проиграла. Просто поставила внутри себя знак: «сюда больше не ходить ночью одной». И от этого знак стало свободнее дышать.
Через неделю они с Кириллом пошли на юбилей к двоюродной сестре — в небольшом зале, с прохладой, с аккуратными тарелками, с музыкой, которая не мешала разговаривать. Кирилл, чуть поёживаясь от цены в чеке, пожал плечами: «дорого». Марина ответила спокойно:
— Дорого — но никто не упал от усталости, и ты со мной всё время сидишь за столом.
Он посмотрел на неё, потом на стол, потом снова на неё — и не возразил. Может быть, просто не было сил спорить. А может, что-то всё-таки занозой сидело, мешая потом снова сказать «как-нибудь». Дом — не кафе, да. Но дом — это не кухня одной женщины, а стол, за который садятся все, чтобы разделить не только еду, но и работу, и благодарность. Марина знала: не всегда будет гладко, не всегда он поймёт, не всегда свекровь промолчит. Зато она теперь точно знала, что её «я не готовлю за весь полк» — не каприз, а способ не превратить праздники в принудительный труд.
И в это не надо было никого убеждать — достаточно было один раз не согласиться варить до утра.
———————————————————————————————-
Самый болезненный удар нанесла не свекровь, а муж. Он знал, что его бывшую жену позвали на юбилей нынешней, но промолчал, чтобы «не расстраивать». Героиня чувствует себя преданной и униженной в собственном доме, всего лишь «заменой» для семьи мужа. Можно ли доверять мужчине, который ставит спокойствие своей мамы выше чувств жены? И чем закончится праздник, который начался с обмана?
