Когда я обнаружила свою младшую сестру в спальне, роющуюся в документах на квартиру, сердце ухнуло вниз. Ведь накануне я случайно подслушала её телефонный разговор о том, как бы продать мою недвижимость. Тогда я ещё думала, что ослышалась. Но теперь стало ясно — Алёна не просто живёт у меня временно. У неё есть план, от которого кровь стынет в жилах.
Всё началось восемь месяцев назад, когда моя младшая сестра внезапно объявилась на пороге с чемоданами. Кредиторы отняли у неё жильё за невыплаченные долги, а родители категорически отказались её приютить.
— Теперь я поселюсь тут, — заявила Алёна, словно это было само собой разумеющимся фактом.
— Я с этим не согласна, — попыталась возразить я.
— Неужели родную сестру на мороз выгонишь? На дворе же зима! — воскликнула она, демонстративно дрожа от холода.
— И надолго это? — поинтересовалась я, наблюдая, как она втаскивает багаж в мою двухкомнатную квартиру.
— Пока новое жилище не подыщу.
Жилище она ищет до сих пор.
Мне тридцать шесть лет, а Алёне — тридцать два. Разница между нами составляет четыре года, но кажется, что целую вечность. Я всю взрослую жизнь усердно трудилась, чтобы купить собственную квартиру. Поскольку с личной жизнью не складывалось, решила компенсировать это карьерными успехами. Работаю много, зарабатываю неплохо.
А вот моя сестрица всегда жила одним днём. Постоянно перебивается временными подработками, никогда не держится на месте больше нескольких месяцев. У неё горы долгов — занимает у одних знакомых, чтобы расплатиться с другими. Замкнутый круг.
Удивительно, что банки ей займы не выдают. Хотя, может, и выдают — просто я об этом не знаю. Или не дают из-за отсутствия постоянного дохода и мужа-поручителя.
Поначалу я очень боялась, что она начнёт у меня воровать наличные. В студенческие годы такое случалось неоднократно. Получу стипендию, спрячу купюры, а потом обнаруживаю пропажу. Выяснялось, что Алёна копалась в моих вещах и присваивала найденное.
Теперь основные средства храню на банковской карте, но и наличностью пользуюсь. Кошелёк стала тщательно прятать, что очень огорчало сестру.
— Хотела стольник взять на печенье, — сетовала она, — а ты бумажник куда-то запрятала.
— Не надо рыться в моих личных вещах, — отвечала я строго. — Хочешь обитать в моём доме — держи руки при себе.
— На печенье для сестры пожадничала! Ну всё ясно с тобой стало.
Я пыталась не реагировать на подобные провокации. Прекрасно понимала, к чему Алёна клонит. Ей жизненно необходимо вызывать сочувствие у окружающих. Желательно — с материальной выгодой для себя.
Наше детство во многом объясняет её поведение. Родители воспитали из неё настоящую эгоистку. Помню, дадут нам по шоколадной плитке. Алёна свою моментально слопает, а я половину отложу на потом. Стоит мне потянуться к отложенному кусочку — сестра устраивает концерт с криками и слезами.
— Что ты перед младшей задаёшься? — накидывался на меня отец. — Раздели с ней.
— Но ведь это моя шоколадка! — пыталась защищаться я. — Она же свою уже сожрала!
— Не слушаю возражений. Отдай половину.
Такая несправедливость творилась во всём. Подозреваю, маму с папой просто раздражали Алёнкины истерики. Поэтому они требовали от меня уступчивости. Сами тоже плясали вокруг неё, удовлетворяя любой каприз. Ведь гораздо проще потакать избалованному ребёнку, нежели его воспитывать.
Я в детстве была тихоней и скромницей. Родители могли позволить себе строгость со мной — знали, что истерик устраивать не стану. А Алёнка быстро сообразила, что все панически боятся её воплей и рыданий.
В результате выросла и так и не овладела самоконтролем. Что захочется — должны немедленно предоставить. Никто не объяснил Алёне, что её желания важны исключительно родителям. Но точно не приятелям, коллегам или даже мужчинам. Последние, кстати, от неё в ужасе убегают после знакомства.
Впрочем, судить её романтические отношения не берусь — у меня самой в этой сфере полный провал. В тридцать шесть лет до сих пор не вышла замуж. Серьёзные отношения бывали, даже до помолвки доходило. Но как-то не складывалось.
Винила в этом своё отрочество. Когда все девчонки встречались с парнями и учились строить романы, я сидела дома, присматривая за Алёной. Мне пятнадцать, хочется гулять и общаться со сверстниками. А ей одиннадцать, она мечтает играть в куклы.
Чьи интересы учитывались? Ответ очевиден.
— Куда это ты собралась? — говорил отец. — Марш с Алёнкой сиди. Мы с мамой уходим по делам, а её одну бросать нельзя.
— Ей уже не пять лет, — отвечала я с подростковым максимализмом. — А если с одиннадцатилетним ребёнком требуется няньчиться, стоит показать его специалисту.
За подобные речи мне крепко доставалось от отца. Мама либо стояла и молча наблюдала, либо отворачивалась, притворяясь, будто ничего не происходит.
Порой мне кажется, что родители никого из нас по-настоящему не любили. Ни меня, ни Алёну. Любили бы — забрали бы младшую к себе, когда её лишили крова за долги.
Когда я узнала о том, что сестра остались без жилья, немедленно связалась с родителями:
— Может, Алёну к себе заберёте? Наши прежние комнаты свободны. А я теперь даже мужчину домой пригласить не смогу — она везде свой нос сует. Сами же её знаете.
— Не хотим, — последовал краткий ответ. — Ещё что-то? Мы в оперу собираемся.
Тогда-то я и поняла — родители и в зрелом возрасте решили переложить на меня ответственность за Алёну. Пожила самостоятельно двенадцать лет после института, и довольно. Теперь занимайся воспитанием сестрички.
Алёна потом ещё и наорала на меня.
— Зачем ты им звонила?! — визжала она. — Они мне такую головомойку устроили за то, что без крыши над головой осталась!
— Я просто привыкла жить одна, — объяснила я. — Ты создаёшь неудобства.
— Создаю я ей неудобства, понимаешь! Всю жизнь всем мешаю! Никто меня не любит и видеть рядом не желает.
Тут Алёна зарыдала. Мне стало настолько противно от самой себя, что я пообещала:
— Ладно, Алёнка. Не выброшу же тебя на улицу. Устраивайся как дома.
Но эти восемь месяцев совместного проживания превратились для меня в сущий кошмар.
С трудоустройством у Алёны постоянные проблемы. Всю сознательную жизнь она мыкается с временными заработками, подрабатывает урывками или работает неполный день. Знаю, что у неё множество долгов. Занимает у одних приятелей, потом берёт взаймы у других, чтобы первым вернуть. И так по замкнутому кругу.
Меня очень тревожило то, что она может начать красть у меня наличность. В молодости подобное случалось. Получу стипендию, спрячу, а потом не найду. Выяснится, что Алёнка порылась в моих вещах, обнаружила деньги и присвоила.
Сейчас все средства держу на пластиковой карте, но и бумажными купюрами пользуюсь. Портмоне стала скрывать, что очень обижало сестру.
— Попробовать мне было нужно взять денег на снеки, — жаловалась она, — а ты кошелёк припрятала.
— Не копайся в моих личных вещах, — отвечала я. — Хочешь жить в моём доме — держи руки при себе.
— На снеки сестре пожадничала! Ну и ладно, всё понятно.
Я стремилась не поддаваться на эти провокации. Отлично понимала, зачем Алёна всё это затевает. Ей необходимо заставлять людей себя жалеть. Лучше всего — с личной выгодой.
— Неплохо было бы, если бы ты начала участвовать в расходах, — заметила я однажды. — Ты потребляешь еды на троих. Я тоже люблю хорошо покушать, но зарабатываю на это сама. А получается — прихожу домой, а холодильник пустой.
— Ещё будешь попрекать меня куском хлеба! — мгновенно взвилась она.
— Не куском хлеба, а кастрюлей супа, которую я приготовила на три дня. На двоих. Или целой сковородой жареной картошки. Я тоже хочу поесть, между прочим.
— И что мне теперь, голодом морить себя?
— Скидываться на продукты. И на коммунальные услуги тоже. Ты торчишь в ванной по полтора часа, я уже не могу столько воды оплачивать.
Алёна тогда взбесилась. Схватила кошелёк, швырнула мне в лицо несколько купюр, крикнула: «Подавись!» и выбежала.
Я подобрала деньги. Оказалось тысяча семьсот рублей.
Если бы я тратила на неё только тысячу семьсот…
Готовить она не желала и не умела. Я могла бы заставить, но знала, что потом мы обе будем жевать угли. Кое-как она протирала полы. На этом весь её вклад в нашу совместную жизнь завершался.
Но она, по крайней мере, никогда не выпрашивала у меня средства на развлечения. Сама на них зарабатывала. Максимум, чего требовала Алёна — дорогой колбасы, чипсов и прочих деликатесов.
Но затем произошло нечто — её уволили с работы.
Узнала я об этом вечером, вернувшись домой. Очень хотелось поскорее забраться в постель.
Однако застала Алёну сидящей на кухне и рыдающей навзрыд. Меня дёрнуло поинтересоваться:
— Что стряслось?
Алёна подняла на меня заплаканные глаза. И понеслось.
— Меня выгнали с работы.
— По какой причине? — спросила я, заглядывая в холодильник.
Удивительно, что Алёну не выгнали раньше. Как сотрудница она весьма безответственная.
В холодильнике пусто. Видно, Алёна заедала переживания моей порцией ужина. Придётся готовить самой…
— За честность, — проворчала она.
Я достала пачку спагетти, поставила кастрюлю с водой на плиту и засекла время. Не буду возиться с готовкой. Сварю макароны с парой сарделек.
— Какую честность?
У Алёны есть особенность — она не чувствует границ. Не понимает, с кем можно показывать характер, а с кем лучше не стоит. И если она нахамила руководителю… что ж. Я бы тоже подобную сотрудницу уволила.
— Представь себе, — заговорила Алёна, громко сморкаясь. — Меня начальник отчитывал на глазах у всех! Сказал, что я лентяйка и бестолочь! А это же ложь, я умнее всех тех, кого он постоянно хвалит. Просто они подлизываются, а я нет.
Вечно она считает, что к остальным относятся лучше, потому что те льстят, врут или им просто везёт. И ни разу не подумала, что проблема в ней самой.
Но воспитывать взрослую женщину я не собираюсь. Пусть родители занимаются этим. Умники такие — испортили ей характер, а я теперь должна расхлёбывать. Алёна ведь не родилась плохой, её такой сделали.
Поэтому никаких отрицательных эмоций к ней не испытываю. У меня гораздо больше претензий к маме с папой.
Алёну я даже люблю по-своему. Понимаю, что кроме меня у неё никого близкого нет. Приятели постоянно меняются, как и возлюбленные. Родители помощи не оказывают. Думаю, она тоже меня по-своему любит — насколько умеет, насколько научили.
— Ну и что потом? — интересуюсь без особого энтузиазма.
— Ну я его послала. Я защищалась! — тут же вскинулась она, заметив мои расширившиеся глаза. — Или мне следовало молчать?!
— Ну… собственно говоря, да. Тебе ведь зарплата нужна, а не ему. И что было дальше?
— Да ничего особенного. — Она поникла. — Он сказал, что это стало последней каплей, и выставил меня. За нарушение дисциплины и субординации. Или что-то в этом роде. Не запомнила.
Бросаю спагетти в кастрюлю и сажусь ждать. На сестру больше внимания не обращаю. А она продолжает болтать: ругает начальника, оскорбляет его. Мне это совершенно неинтересно.
А через несколько дней застала Алёну в моей спальне.
Она стояла на коленях около тумбочки и рылась в документах.
— Что делаешь? — спросила я, входя в комнату и прикрывая дверь.
Она вздрогнула и выронила пачку бумаг.
— Да тут… документы на жильё разглядываю.
— С какой стати? — удивилась я. — Квартира записана на меня, я же её покупала. Что ты там хочешь увидеть?
— Да так, любопытно стало. Не обращай внимания.
Она быстро всё собрала, запихнула обратно в тумбочку и удалилась. А я на всякий случай проверила — всё ли на своих местах? Вроде бы да. Только лежит как попало. Алёна неаккуратная, перемешала мне все бумаги.
Я привела всё в порядок и забыла об этом случае. Ну покопалась в документах, всё равно они ей ничего не дадут.
А на следующий день услышала крайне любопытный разговор.
Судя по всему, Алёна общалась с каким-то бесплатным юристом. А может, с приятелем, имеющим правовое образование. По фамильярному тону — скорее второе.
— Значит, я смогу её продать? — уточняла она у собеседника.
Она сидела на кухне, зажав мобильник между ухом и плечом, и покачивалась на стуле. А ещё очищала мандарин, который я купила для себя и просила не трогать.
Выслушав ответ, она произнесла:
— У меня ведь есть документы. То есть, я знаю, где они лежат. Неужели нельзя как-то квартиру на меня переписать, а потом сбыть? Какие сложности! Или ты просто не разбираешься в юриспруденции. Не злись, а лучше растолкуй, как мне эту квартиру продать!
Я застыла как вкопанная. Наверное, Алёна не расслышала, как я вошла — в доме отличная шумоизоляция.
— Что за новости? — громко поинтересовалась я.
— Ой! — Алёна нажала кнопку отбоя и обернулась ко мне. — А ты ещё мандаринов покупала?
Я прошла на кухню и выхватила у неё из рук мандарин.
— Ты что, полагаешь, что сможешь мою квартиру продать?
— А я не о твоей говорила, — попыталась вывернуться она.
— Да ладно тебе. Не ври. Я же помню, как ты в моих документах копалась.
Она помолчала несколько секунд, словно обдумывая мои слова. А потом подняла голову и с вызовом на меня взглянула.
— Твою квартиру продать хочу, чтобы дальше отдыхать и на работу не ходить — Заявила сестра
— Ты что, рехнулась? — поинтересовалась я сочувственно. — Ты никоим образом не можешь претендовать на моё жильё. Ты ни рубля в него не вложила. Так что даже мечтать об этом прекрати. Лучше найди себе нормальную работу и перестань заниматься ерундой.
— Да ты хоть представляешь, какие у меня долги? — принялась она вопить. — Я столько денег должна!.. Очень много. А вырученной суммы хватило бы и на то, чтобы долги раздать, и на то, чтобы безбедно жить.
— А обитать-то ты где собираешься? — язвительно поинтересовалась я. — На скамейке в парке?
— Ну… где-то. Работать не хочу. Это не по мне. Пусть всякие недалёкие бабы на дядек вкалывают. А я и так в жизни натерпелась.
Я расхохоталась.
— Чего это ты, Алёнка, натерпелась? Того, что мама с папой тебе всю жизнь потакали? Ну да, тяжёлое испытание. Сочувствую.
— Ничего ты не понимаешь, — злобно процедила она. — Сама устроилась и наслаждаешься жизнью.
— Ты мне лучше объясни, где я буду обитать, если ты, предположим, продашь квартиру?
— А это уже не мои заботы, — ответила она. — Ты же трудишься, что-нибудь придумаешь. Ещё одно жильё приобретёшь.
— Конечно, я же каждый месяц получаю по двадцать миллионов.
Вздохнув, я покачала головой. Ошиблась, когда решила, что Алёна меня любит. Себя она любит, и больше никого.
— Собирай манатки и чтобы духу твоего здесь не было, — сказала я.
Она недоуменно на меня уставилась.
— То есть?
— То есть именно так. Вещи собирай и проваливай.
— А где же я буду жить?..
— А это не мои заботы, — отвечаю ей её же словами. — Что-нибудь придумаешь. К маме с папой беги. Или к приятелям. Меня это больше не волнует.
Какой же крик тогда поднялся… Она кинулась названивать родителям, но те категорически отказались её принять. Уходить Алёна не собиралась, поэтому я ей помогла — вытащила её вещи в подъезд. И мандарин этот злосчастный кинула. Пусть сама его съедает, а я не желаю есть то, до чего она дотрагивалась.
Я знала, разумеется, что она использует людей. Но думала, что хотя бы какая-то сестринская привязанность между нами существует.
Оказалось — нет. Пусть теперь сама о себе заботится.
