Новая квартира пахла краской и чем-то ещё — смесью свежей плитки и дешёвого линолеума, хотя я старалась выбрать «подороже и попрактичнее». Дверь глухо захлопнулась за спиной, и наступила тишина. Такая тишина, о которой я мечтала всю жизнь. Никаких скандалов, никаких «Таня, убери со стола, Андрей сейчас придёт», никаких обвинений в том, что я «слишком самостоятельная». Только я, мои кружки из «Икеи» и кот по имени Барсик, который с видом хозяина осваивал балкон.
Мне 30. Я наконец-то купила себе угол. Не выиграла, не «от бабушки досталось», а честно — ипотека, работа, нервные срывы по ночам. Но зато — моё. И пусть в паспорте пусто в графе «супруг», зато квартира есть. Я сама себе муж, жена и строительная бригада.
Телефон зазвонил как-то слишком настойчиво, и уже по первой ноте рингтона я поняла: мама. Этот звонок всегда как сигнал тревоги. В детстве — проверка дневника, в юности — нотации про «часики-то тикают». Сейчас — наверняка что-то новенькое.
— Да, мам, — выдохнула я, глядя в потолок.
— Татьяна, здравствуй. Я тут подумала… — голос был напыщенно-спокойный, значит, задумала что-то серьёзное. — У Андрея скоро ребёнок. Им места мало. Я решила, что пока поживу у тебя. Ты ж всё равно одна, — она выдержала паузу, как будто ждала оваций.
Я поперхнулась чаем. Барсик недовольно дёрнул хвостом.
— Мам, а ты ничего не перепутала? У меня ипотека. Квартира крошечная.
— Ну и что? — обиделась. — Две комнаты. Ты в одной, я в другой. Ты что, мать родную выгнать хочешь?
Я молчала. С детства это было наше любимое упражнение: мама говорит, я сжимаюсь и жду, когда пройдёт буря.
— Ты же понимаешь, — продолжала она, уже в обвинительном тоне, — Андрею нужна поддержка. У него семья, ребёнок! Не будешь же ты против внука?
— Мам, подожди. Внука? Это же не мой внук. Это твой внук.
— Какая разница! — отрезала. — Часики-то тикают, а ты всё одна, всё со своим котом… Нельзя же так.
Я посмотрела на Барсика. Он зевнул, явно разделяя мою позицию.
— Мам, у тебя с Андреем квартира большая. Живи там.
— Я им мешаю! — почти закричала она. — Невестка твоя, эта Лена, прямо глазами сверлит. Думает, что я ей конкуренция. Представляешь? А ты — дочка! Должна приютить мать. Или у тебя совести нет?
Сердце неприятно ёкнуло. Вот оно, любимое оружие — чувство вины. Она била им без промаха.
— Мам, мне завтра на работу. Давай позже обсудим, — я поспешно сбросила звонок.
Позже — оказалось через два дня. В субботу, когда я только собралась завтракать, звонок в дверь раздался так настойчиво, будто соседи пожар тушат. Я открыла — и обомлела. Мама стояла на пороге с двумя огромными чемоданами и пакетом, в котором торчали её вечно зелёные тапочки.
— Ну, здравствуй, доченька, — улыбнулась, будто мы договорились. — Давай, помогай.
— Мам… — я не сразу смогла собрать слова. — Ты что… серьёзно?
— Конечно! — бодро прошла внутрь, волоча чемодан по ламинату. — Ой, как хорошо! Новая квартира, просторненько. А что, обои так себе… Надо было светлее брать.
Я замерла. Так вот оно как. Без спроса. С чемоданом. Как в детстве: «молчи, Таня, у тебя всё равно ничего не спрашивают».
— Мам, я не согласна, — сказала я наконец, чувствуя, как горло сжимается. — Это моя квартира. Моя.
Она остановилась, развернулась и уставилась на меня поверх очков.
— Ты вообще головой думаешь? Родная мать просится. А ты что, чужих сюда приведёшь?
— А может, и приведу, — парировала я неожиданно для самой себя. — Моё право.
Мама шумно втянула воздух, как будто я её ударила.
— Вот неблагодарная! Я тебя растила, на ногах держала, а теперь ты меня — на улицу?
— Ты растила Андрея. Меня — так, по остаточному принципу, — вырвалось.
Тишина. Такая глухая, что даже Барсик не выдержал и зашипел.
— Как ты смеешь так говорить? — голос её задрожал. — Всё ради вас! Всё!
— Ради него, — я ткнула пальцем куда-то в воздух, как будто там стоял брат. — Ради своего золотого мальчика.
Она дернулась, губы задрожали.
— Ты завидуешь. Вот и всё. У Андрея семья, ребёнок будет, а ты одна. Старая дева.
Я не выдержала.
— Мам, собирай свои чемоданы и уходи. Сейчас же.
Она ахнула, как будто я ей приговор вынесла.
— Ты меня выгоняешь? Меня? Свою мать?!
— Да, — сказала я твёрдо. — Выгоняю.
И в этот момент всё детство, все обиды, все её вечные «Андрей устал, Таня, не мешай брату» — всё прорвалось.
Она бросила сумку на пол, и из неё посыпались какие-то лекарства, очки в футляре, бумажные салфетки.
— Вот что, — сказала она, глотая слёзы и злость. — Ты ещё пожалеешь. Когда одна останешься, когда тебе некому стакан воды подать, вспомнишь эти слова.
Я не ответила. Просто открыла дверь настежь.
— Уходи.
Она вышла. Чемоданы громко стукнулись о лестничную клетку. Я захлопнула дверь и привалилась к ней спиной.
В груди колотилось. В ушах звенело. Я впервые в жизни не проглотила её слова, не промолчала. И от этого было страшно и… освобождающе.
Барсик осторожно подошёл и ткнулся мордой мне в руку.
— Ну что, дружок, — прошептала я, — кажется, мы с тобой теперь настоящая семья.
Но я знала: это только начало. Мама так просто не сдастся.
После того разговора прошло всего три дня. Я честно надеялась, что мама обиделась по-настоящему и теперь переключится на Андрея. Пусть он хлебнёт хоть кусочек моей порции. Но рано я радовалась.
Телефон зазвонил вечером. Я только-только в душ зашла. Номер брата. У меня даже шампунь на голове застыл. Ну, понятно: мама включила тяжёлую артиллерию.
— Таня, — голос Андрея был натянут, будто он на экзамене по математике. — Что у вас опять? Мама говорит, ты её выгнала.
— Андрей, — я вытирала волосы полотенцем, пытаясь не сорваться. — Она пришла ко мне с чемоданами. Без предупреждения. Ты вообще в курсе?
— В курсе. Она сказала, что у неё нервное истощение. Лена беременна, ей тяжело, а мама с вами жить не может, напряжение.
— Ну так пусть снимает жильё, — спокойно предложила я.
— Таня! — возмутился брат. — Ты серьёзно? Как можно? Это же наша мама!
— Твоя особенно, — отрезала я. — Ты у неё всегда был единственным ребёнком.
На том конце повисла пауза. Я даже представила, как он почесал затылок.
— Слушай, — смягчил голос. — Мы тут не справляемся. Лена нервничает. А маму надо устроить. Ты всё равно одна.
— Андрей, — я усмехнулась. — Ты предлагаешь мне пожертвовать единственным своим жильём, которое я выплачиваю в ипотеку, ради того, чтобы вы с Леной жили спокойно?
— Ну, если по-человечески… да, — пробормотал он.
Вот в этот момент я поняла: брат — взрослый мужик тридцати лет — так и остался маминым мальчиком.
— Андрей, — сказала я холодно. — У меня нет ни желания, ни сил повторять этот разговор. Мама ко мне не переедет. Всё.
— Ты эгоистка, — пробормотал он и сбросил звонок.
Через неделю случился следующий акт трагикомедии. В субботу, с утра, я открыла дверь — и снова: мама. С теми же чемоданами, только лицо у неё было трагичнее, чем у артистки в дешёвом сериале.
— Татьяна, я решила дать тебе второй шанс, — сказала она, будто это я её предала. — Всё обдумала. Нам обеим лучше быть вместе.
— Мам, — устало выдохнула я. — Мы это уже обсуждали.
— Обсуждали? — она распахнула глаза. — Это ты меня на лестницу выставила! Родную мать!
— Потому что это МОЯ квартира.
— Квартира… — протянула она презрительно. — В ипотеку! Ты вообще понимаешь, что это не твоё ещё? Банк заберёт — и что останется? А я — твоя семья. Я всегда рядом была.
— Всегда рядом? — сорвалось у меня. — Ты всегда рядом была с Андреем. Мне — максимум подзатыльник или «не мешай брату».
— Не выдумывай! — повысила голос. — Всё ради вас делала.
— Ради него, — я снова ткнула пальцем в воздух. — И сейчас ради него. Ты сбегаешь от невестки и хочешь сделать из меня гостиницу.
Мама вспыхнула, глаза заблестели.
— Ты завидуешь. Всегда завидовала! У Андрея семья, ребёнок будет, а ты одна. Стареешь одна!
— Лучше одна, чем под твоим контролем, — сказала я, чувствуя, как лицо горит.
Она замахала руками:
— Да ты неблагодарная! Я ночами не спала, работала, тянула вас одна, а ты — вот так?
Я подошла ближе и тихо сказала:
— Мам, я устала быть тебе чем-то обязанной.
Она отшатнулась, как будто я её ударила.
— Ты пожалеешь. Я прокляну тот день, когда тебя родила, — выпалила она.
— Может, и правда зря, — вырвалось у меня.
Тишина повисла такая, что даже соседи, наверно, замерли у дверей.
Мама всхлипнула, схватила чемодан и кинула его об стену.
— Ненавижу твой холод! Ты вся в отца своего! — и хлопнула дверью так, что с полки у меня грохнулась кружка.
Вечером позвонила Лена — моя единственная подруга, а по сути — выбранная семья.
— Танюх, что случилось? — спросила. — У тебя голос как у побитой собаки.
— Мама объявила войну, — горько усмехнулась я. — С чемоданами и проклятиями.
— Классика жанра, — фыркнула Лена. — Ты молодец, что не прогнулась. И не вздумай. Это не помощь, это шантаж.
— А Андрей? — спросила я. — Он считает, что я должна.
— Андрей пусть сначала сам научится жить отдельно от маминой юбки, — резко сказала она. — А тебе пора поставить точку.
Я молчала. Но внутри зрела мысль: действительно, пора. Потому что это уже не семейный разговор. Это — осада.
Через два дня мама выдала новый номер. Мне позвонил какой-то «очень важный» знакомый юрист — оказывается, она уже консультировалась. Хотела узнать, можно ли её «прописать» в моей квартире.
— Слушайте, девушка, — сказал он в трубку. — Ваша мать уверяет, что у неё есть право.
— Нет у неё никакого права, — ответила я спокойно. — Квартира моя, приватизирована на меня. Она там не прописана. Всё.
— Ну, вы уж как-то договоритесь по-хорошему, — пробормотал он.
Я засмеялась. Но смех вышел злым.
Вечером снова звонок от брата. На этот раз — с наездом.
— Таня, ты что, совсем с ума сошла? Мама плачет целыми днями. У неё давление, сердечные. Она жить негде!
— Ей есть где жить. С вами, — спокойно ответила я.
— Лена не хочет, чтобы мама у нас жила! — заорал он.
— Вот и поговори с женой, — сказала я и повесила трубку.
Руки дрожали. Я чувствовала: скоро случится что-то большое.
И оно случилось.
В пятницу вечером я возвращалась домой, и у подъезда стояли два чемодана. На них сидела мама. Глаза красные, руки дрожат, но вид — победительный.
— Я никуда не уйду, — заявила. — Буду сидеть тут. Пусть соседи видят, какая ты дочь.
И тут меня прорвало.
— Отлично, мам. Сиди! Зови телевидение, РЕН-ТВ, кого хочешь! — я прошла мимо неё и зашла в подъезд. — Только домой ты не зайдёшь.
Она вскочила, схватила меня за руку.
— Ты меня убиваешь! — закричала.
Я вырвалась.
— Нет, мам. Я впервые в жизни пытаюсь спасти себя.
И захлопнула дверь перед её лицом.
Внутри было пусто и страшно тихо. Но я знала: этот шаг почти необратим.
Три дня мама дежурила у подъезда, то появляясь утром, то вечером. Соседи уже косились, один даже спросил:
— У вас всё в порядке, Татьяна? Может, полицию вызвать?
Я смеялась и отвечала: «Да что вы, у нас семейные дела». А внутри кипела злость. Семейные дела, значит. Когда тебя публично стыдят, когда на лавочке возле подъезда мать рассказывает всем подряд, что «дочка выгнала родную мать» — это уже не семейные дела. Это война.
Вечером четвертого дня я зашла в квартиру и рухнула на диван. Телефон зазвонил сразу. Брат. Я уже знала, что будет.
— Таня, — начал он срывающимся голосом. — Ты убийца. Мама у нас, у неё криз, давление под двести. Лена рыдает, говорит, что это всё из-за тебя.
— А это не из-за вас? — спросила я спокойно. — Потому что вы ждёте, что я решу ваши проблемы?
— Ты чудовище! — рявкнул он и бросил трубку.
Через полчаса звонок в дверь. Я открыла — и на пороге стояли они оба: мама и брат. Лена, видимо, осталась дома, беречь нервы. Мама была бледная, губы поджаты, но взгляд — стальной.
— Так жить нельзя, — сказала она, входя без приглашения. — Мы пришли к тебе окончательно. Либо ты меня прописываешь, либо я через суд.
— Суд? — я усмехнулась. — Мам, ты даже юриста нашла. И что? Он сказал тебе, что у тебя прав нет.
— Ты неблагодарная! — закричала она. — Я отдала тебе жизнь, а ты выгоняешь меня на улицу!
— Нет, — я тихо, но твёрдо ответила. — Ты отдала жизнь Андрею. Мне — крохи. И теперь хочешь забрать то единственное, что я построила сама.
Брат влез, размахивая руками:
— Таня, хватит! Прекрати этот цирк. Просто дай маме комнату. Чего тебе жалко?
— Жалко, — сказала я. — Жалко свою жизнь, свою свободу, своё будущее.
Мама схватила вазу с журнального столика и с грохотом кинула на пол. Осколки разлетелись по всей комнате.
— Ты дочь-дьявол! — выкрикнула она. — Я тебя проклинаю!
Я подошла к двери и распахнула её настежь.
— Убирайтесь. Оба. Сейчас же.
— Таня, ты… — брат шагнул ко мне, схватил за руку.
Я выдернула руку и резко толкнула его к выходу. Он пошатнулся, едва не уронив маму.
— Вон! — повторила я. — Пока я не вызвала полицию.
Они вышли. Дверь захлопнулась, и на этот раз я уже не дрожала.
Вечером позвонила Лена.
— Ну что, как? — спросила осторожно.
— Я сделала это, — сказала я. — Поставила точку.
— Горжусь тобой, — ответила она. — Теперь ты свободна.
Я сидела в тишине. Барсик мурчал на коленях. И впервые в жизни я почувствовала не вину, не страх, а лёгкость.
Мама, наверное, переедет к Андрею. Пусть они теперь сами разбираются. А я? Я наконец-то жила своей жизнью. Настоящей.
И знала одно: назад дороги нет.
