«Верни дом! Ты его на деньги моего сына купила!» — этот крик, полный яда, разрезал тишину моего сада, где я всего минуту назад была абсолютно счастлива. Я замерла с садовой лопаткой в руке, глядя на незваных гостей у своей калитки. Бывшая свекровь, Тамара Игоревна, и мой бывший муж Андрей, который трусливо прятался за ее мощной спиной. Их лица были искажены злобой и завистью. Они приехали не в гости. Они приехали отбирать мое — мой дом, мое спокойствие, мою новую жизнь, которую я по кирпичику строила после бегства из их семейного ада. Я смотрела на них, и холодная ярость начала вытеснять первый шок. Они думали, что я, как и раньше, буду молчать и уступать. Они еще не знали, как сильно ошибаются.
***
Развод был похож на хирургическую операцию без наркоза — больно, грязно, но необходимо. Когда последняя подпись была поставлена, и дверь за Андреем и его матерью, Тамарой Игоревной, закрылась, Марина впервые за долгие месяцы вздохнула полной грудью. Воздух в ее старой квартире казался спертым, пропитанным чужими ожиданиями и невысказанными упреками. Теперь она была свободна.
По закону ей причиталась половина их скромной «двушки» на окраине города и половина старенького «Соляриса». Андрей, подстрекаемый матерью, устроил скандал, крича, что машина нужна ему «как воздух», чтобы таксовать (чего он никогда не делал). Марина, уставшая от склок, согласилась на денежную компенсацию, которая была значительно ниже рыночной стоимости. Она просто хотела, чтобы все это закончилось. К этой сумме она добавила свои личные сбережения — благо, ее работа в IT-компании всегда приносила хороший, стабильный доход, который она, в отличие от мужа, не тратила на сиюминутные «хотелки».
С этой суммой в руках она нашла свою мечту. Небольшой каркасный домик в дачном поселке в тридцати километрах от города. Старые хозяева уезжали, поэтому продавали недорого. Дом был жилой, но требовал серьезного ремонта: выцветшие обои, скрипучие полы, заросший бурьяном участок. Но Марина видела не это. Она видела залитую солнцем веранду, где будет пить утренний кофе, видела будущие грядки с пряными травами и клумбы с пионами. Это был не просто дом. Это был ее проект, ее крепость, ее чистое полотно.
Первые недели были наполнены счастливой суетой. Марина, сбросив офисный пиджак, с упоением погрузилась в ремонт. Она сама сдирала старые обои, шпатлевала стены, выбирала краску. Вечерами, уставшая, но довольная, сидела на крыльце, укутавшись в плед, и смотрела на звезды. Тишина, нарушаемая лишь стрекотом сверчков, лечила ее душу. Она завела блог, где делилась своими успехами: вот она красит стены в нежный оливковый цвет, вот собирает первую мебель, вот сажает молодую яблоню. Она чувствовала себя абсолютно счастливой.
В это же самое время в душной городской квартире Тамара Игоревна заводила совсем другую пластинку. Каждый ее звонок родственникам или разговор с соседками на лавочке превращался в спектакль одного актера.
— Вы представляете, Людочка, что эта стерва удумала? — вещала она в трубку своей сестре. — Обобрала моего Андрюшеньку до нитки! Все соки из парня выжала, а теперь бросила. Он же на нее лучшие годы потратил!
— Тамара, но ведь они развелись, имущество поделили, — пыталась возразить Людмила.
— Поделили! — взвизгивала Тамара Игоревна. — Она его обвела вокруг пальца! Заставила от машины отказаться за копейки! А сама, говорят, особняк себе за городом отгрохала! На его деньги! На деньги моего мальчика! Он теперь сидит, бедный, ни работы, ни денег, а она там жирует!
Андрей, сидевший в соседней комнате и игравший в телефон, слышал этот разговор и не возражал. Ему была выгодна роль жертвы. Мать жалела его, кормила, давала деньги на карманные расходы. Он с удовольствием поддакивал, жаловался на «коварство» Марины и рассказывал друзьям, как она «кинула» его. Эта городская легенда, густо замешанная на лжи и зависти, начала жить своей жизнью, расползаясь по кругу их общих знакомых, как ядовитый плющ. И этот плющ уже тянул свои побеги к стенам нового дома Марины.
***
Первый звоночек прозвенел недели через три. Звонила Лена, с которой они когда-то дружили семьями.
— Мариш, привет! Слушай, тут слухи ходят… Ты правда какой-то коттедж себе купила? — в голосе Лены слышалось неприкрытое любопытство с нотками осуждения.
— Привет, Лен. Не коттедж, а небольшой домик. Да, купила, — ровным голосом ответила Марина, оттирая краску с рук.
— Ого… А… на что, если не секрет? Андрей жалуется, что ты его совсем без денег оставила.
Марина нахмурилась.
— Лена, мы разделили имущество по суду. У меня были свои сбережения. Я не хочу это обсуждать.
— Да я просто спросила… — обиженно протянула Лена и быстро свернула разговор.
После этого звонка Марина почувствовала неприятный осадок. Она думала, что, переехав, оставила всю эту грязь позади. Но оказалось, что у клеветы длинные руки. Через пару дней в строительном гипермаркете она столкнулась с двоюродной теткой Андрея. Та окинула ее тележку, полную мешков со шпатлевкой и банок с грунтовкой, презрительным взглядом.
— Шикуешь, значит, — процедила она вместо приветствия. — Не стыдно? Мальчишку ограбила, и хоть бы хны.
Марина замерла. На секунду ей захотелось вывалить на эту женщину все: про пьянки Андрея, про его нежелание работать, про то, как она годами тянула на себе семью. Но она сдержалась.
— Здравствуйте, тетя Валя. Мне не в чем себя упрекнуть. Всего доброго.
Она развернула тележку и пошла к кассе, чувствуя, как спину ей сверлит ненавидящий взгляд.
Вечером, сидя на своем крыльце, она впервые не чувствовала покоя. Слова Тамары Игоревны, пересказанные чужими голосами, лезли в голову. «Ограбила», «шикуешь на его деньги», «оставила ни с чем». Это было так абсурдно и так несправедливо, что хотелось кричать. Она открыла свой ноутбук, чтобы написать пост в блог, но пальцы застыли над клавиатурой. Радость от покупки новой шлифовальной машинки померкла. Ей казалось, что за каждым «лайком» под ее фотографиями стоит чей-то осуждающий шепот.
Она пыталась отгонять эти мысли. «Это ниже моего достоинства, — говорила она себе. — Собака лает, караван идет». Она с удвоенной энергией взялась за работу: положила ламинат в спальне, начала обустраивать кухню. Работа помогала, но стоило остановиться, как липкая паутина чужой лжи снова опутывала ее. Ей звонили еще несколько раз. Кто-то — с явным осуждением, кто-то — с лицемерным сочувствием к «бедному Андрюше». Марина научилась прерывать эти разговоры холодно и вежливо, но каждый такой звонок отнимал у нее частичку душевных сил.
Она понимала, кто дирижирует этим хором. Тамара Игоревна. Женщина, которая так и не смогла смириться с тем, что ее сын — не гений и не принц, а обычный ленивый мужчина, не приспособленный к жизни. И вместо того чтобы помочь ему повзрослеть, она нашла идеального врага в лице Марины. Уничтожая репутацию бывшей невестки, она оправдывала несостоятельность собственного сына. И эта война на расстоянии, которую вела бывшая свекровь, начинала давать свои ядовитые плоды, отравляя воздух даже здесь, в ее тихой гавани. Марина еще не знала, что скоро враг перестанет быть «дистанционным».
***
Субботнее утро было идеальным. Солнце пробивалось сквозь листву старой березы, бросая на свежевыкрашенную стену веранды причудливые узоры. Марина, в старых джинсах, перепачканных землей, и растянутой футболке, с энтузиазмом высаживала в клумбу кусты лаванды. Она почти убедила себя, что сможет игнорировать сплетни и просто жить своей жизнью.
Резкий скрип тормозов у ее ворот заставил ее вздрогнуть. К калитке, грозно ступая по гравию, направлялась Тамара Игоревна. За ней, как побитая собака, плелся Андрей. На нем была та же самая выцветшая олимпийка, в которой он ходил последние три года. Марина замерла с совком в руке. Сердце ухнуло куда-то вниз.
— Вот, значит, где ты гнездо свила! — без приветствия провозгласила Тамара Игоревна, окидывая участок хозяйским взглядом. — На деньги моего сына!
Андрей стоял за ее спиной, пряча глаза и по-детски шмыгая носом.
— Здравствуйте, Тамара Игоревна. Андрей, — голос Марины был ледяным. — Что вы здесь делаете? Это частная собственность.
— Частная собственность? — взвилась бывшая свекровь. — А на какие шиши эта «собственность» куплена, я хочу спросить? Андрюша, посмотри! Она тут хоромы себе отстроила, а ты в нашей хрущевке ютишься! Мы приехали посмотреть, на что пошли деньги нашей семьи!
Она решительно толкнула калитку, которая, к несчастью, не была заперта, и шагнула на участок. Андрей последовал за ней, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Они ожидали увидеть роскошный особняк и Марину в шелках. А увидели женщину в рабочей одежде, с землей под ногтями, и дом, в котором явно шел ремонт. Кругом стояли мешки с цементом, обрезки досок, пустые банки из-под краски. Но это их не смутило.
— Ишь ты, еще и вид делает, что сама работает! — не унималась Тамара Игоревна. — Комедию ломает! Чтобы люди не подумали, что все на готовое пришла!
В этот момент внутри Марины что-то щелкнуло. Хватит. Достаточно. Она выпрямилась, бросила совок на землю и подошла к ним вплотную.
— Послушайте меня внимательно. Оба, — сказала она тихо, но так, что даже Тамара Игоревна осеклась. — Во-первых, вы находитесь на моей территории без приглашения. Это называется вторжение. Во-вторых, давайте разложим все по фактам, раз уж вы так любите считать чужие деньги.
Она смотрела прямо в глаза бывшей свекрови, больше не чувствуя ни страха, ни растерянности. Только холодную, звенящую ярость.
— Дом куплен на деньги от продажи моей доли в квартире, плюс мои личные накопления за десять лет работы. Документы я вам показывать не обязана, но они есть. Машину, которая по закону тоже была общей, я оставила Андрею за смешную компенсацию, чтобы он от меня отстал. Так что, Андрей, — она перевела взгляд на бывшего мужа, который тут же съежился, — прежде чем жаловаться маме, вспомни, что ты до сих пор ездишь на машине, половина которой по праву моя.
Андрей что-то промычал и спрятался за мать еще глубже.
— В-третьих, — продолжила Марина, снова повернувшись к Тамаре Игоревне, — все, что вы здесь видите, — каждая банка краски, каждый мешок шпатлевки, каждая доска — куплено на мою зарплату. Вот этими руками, — она вытянула вперед ладони, испачканные землей и краской. — И сделано этими же руками. А теперь я прошу вас немедленно покинуть мой участок. И больше никогда здесь не появляться. Я ясно выразилась?
Тишина была оглушительной. Тамара Игоревна смотрела на нее, открыв рот. Она привыкла к тому, что Марина всегда уступала, сглаживала углы, молчала. Такой отпор стал для нее полной неожиданностью. Она побагровела от ярости.
— Ты… Да ты… Ты еще пожалеешь! — прошипела она. — Мы так это не оставим! Пойдем, сынок, здесь нам не рады.
Она развернулась и, гордо вскинув голову, зашагала к калитке. Андрей, бросив на Марину затравленный взгляд, поспешил за ней.
Марина стояла, не шевелясь, пока рев их старого автомобиля не затих вдали. Потом ее ноги подкосились, и она опустилась прямо на землю. Руки дрожали. Это не было победой. Это было объявлением войны. И она знала, что следующий удар будет гораздо сильнее.
***
Унижение, пережитое у калитки дома Марины, превратило вялотекущую неприязнь Тамары Игоревны в одержимость. Она не могла простить бывшей невестке этого холодного, уничижительного отпора. Ее «мальчика» выставили инфантильным слабаком, а ее саму — скандальной сплетницей. Правда, какой она и была, оказалась невыносимой. И она перешла в наступление.
Через неделю Марине позвонили с незнакомого номера. Сухой женский голос представился сотрудником налоговой инспекции и сообщил, что на нее поступила анонимная жалоба. Якобы она совершила крупную покупку недвижимости, имея «нетрудовые доходы». Марине пришлось потратить целый день, чтобы собрать справки 2-НДФЛ за последние несколько лет, договор купли-продажи квартиры, соглашение о разделе имущества и поехать в отделение для дачи пояснений. Инспектор, молодая уставшая женщина, просмотрела документы и вздохнула: «Ясно. Очередная обиженная свекровь. У нас таких жалоб пачки каждую неделю. Все в порядке, Марина Викторовна, извините за беспокойство».
Марина вышла из налоговой с чувством гадливости. Это было мелко, подло и отнимало ее время и нервы.
Но Тамара Игоревна на этом не остановилась. Она каким-то образом разузнала телефоны соседей Марины по дачному поселку. Пожилой паре, жившей через два дома, она представилась «обеспокоенной родственницей» и рассказала душещипательную историю о том, что Марина — «аферистка», которая обманула ее сына-инвалида (Андрей был совершенно здоров) и теперь скрывается здесь от правосудия.
Сосед, Николай Петрович, человек старой закалки, выслушал ее и на следующий же день подошел к Марине.
— Мариночка, тут дама одна звонила, Тамарой представилась, — смущенно начал он. — Такое про вас городила, что уши в трубочку сворачиваются. Ты уж извини, что говорю, но мы с женой решили тебя предупредить. Видно, что человек не в себе. А ты женщина порядочная, сразу видно. Если что, мы за тебя слово скажем.
Марину тронула эта неожиданная поддержка, но сам факт того, что Тамара Игоревна пытается настроить против нее новых соседей, вызывал отвращение. Ее крепость планомерно осаждали со всех сторон.
Тем временем у Андрея, который после нескольких месяцев безделья и материнских пинков все же устроился охранником в круглосуточный супермаркет, предсказуемо закончились деньги. Свою первую, невеликую зарплату он спустил меньше чем за две недели: обновил телефон в кредит, пару раз посидел с друзьями в баре, несколько вечеров подряд заказывал дорогую пиццу. Привычка жить не по средствам никуда не делась. А до следующей получки было еще целых две недели.
По привычке он пошел клянчить деньги к матери. Но Тамара Игоревна, которая уже начала тяготиться ролью вечного спонсора для своего тридцатилетнего «мальчика», на этот раз встретила его в штыки.
— Опять? — вскинула она брови, не отрываясь от сериала. — Андрей, ты же только получил зарплату! Где деньги?
— Мам, ну не хватило… — заныл он, принимая самую жалкую позу. — Там за телефон платеж, то да сё… Займи до получки, я отдам.
— Я тебе не банк! — неожиданно вспылила она, поворачиваясь к нему. Ее лицо исказилось от злости. — Это все из-за нее! Это она тебя так приучила, ни в чем отказа не знала, а сама теперь жирует! Почему ты должен тут считать копейки и унижаться передо мной, когда она живет в доме, который по совести наполовину твой? Не у меня ты должен просить, а у нее! Она тебе должна заплатить за все твои страдания! Моральную компенсацию! Иди и потребуй свое, ты мужчина или кто?
Идея «компенсации» прочно засела в голове Андрея. Это было гораздо проще, чем работать. Он начал звонить Марине.
— Марин, привет. Слушай, мне деньги нужны. У меня совсем плохо все, — ныл он в трубку.
— Андрей, у тебя есть руки, ноги, голова. Иди работать, — отрезала Марина.
— Ну Марииин, ну ты же знаешь, как сейчас трудно с работой, платят копейки. А ты там жируешь в своем доме. Могла бы и помочь. Мама говорит, ты мне должна моральную компенсацию.
— Твоя мама может говорить все что угодно. Я тебе ничего не должна. Не звони мне больше с этим вопросом.
После нескольких таких бесплодных звонков Андрей, подзуживаемый матерью, перешел к угрозам. Сообщения в мессенджере становились все более наглыми: «Если по-хорошему не отдашь, будет по-плохому», «Я имею право на долю в этом доме, он на наши общие деньги куплен!», «Ты еще пожалеешь, что так со мной поступила!».
Марина блокировала его номера, но он писал с новых. Она чувствовала, как кольцо сжимается. Ее дом перестал быть местом покоя. Каждый шорох за окном заставлял ее вздрагивать. Она установила на участке камеру видеонаблюдения, которая писала картинку на облачный сервер. Ей было страшно, но мысль о том, чтобы уступить, откупиться от них, казалась еще более унизительной. Она не отдаст им ни копейки, ни сантиметра своей новой жизни. Она не знала, что отчаяние и инфантильность Андрея, подогретые материнской злобой, скоро толкнут его на поступок, который перейдет все границы.
***
Наступил холодный, дождливый октябрь. Дни стали короче, а вечера — темнее и тревожнее. Марина возвращалась с работы поздно, уставшая, и единственным ее желанием было запереться в своем теплом доме и никого не видеть. Угрозы от Андрея прекратились так же внезапно, как и начались, и эта тишина пугала больше, чем его гневные сообщения.
В один из таких промозглых вечеров она, как обычно, припарковала машину у ворот и пошла к дому. Дождь лил как из ведра. Открывая входную дверь, она заметила что-то странное: на коврике были грязные следы, которых утром точно не было. Сердце тревожно екнуло. Она быстро вошла внутрь и заперла за собой дверь на все замки. Осмотрелась. Вроде бы все на своих местах. «Наверное, показалось», — попыталась успокоить она себя, но тревога не отпускала.
Она включила компьютер, чтобы по привычке просмотреть записи с камеры видеонаблюдения. То, что она увидела, заставило ее кровь застыть в жилах. Около четырех часов дня, когда уже начало смеркаться, к ее дому подошел Андрей. Он был один, в натянутом на глаза капюшоне. Некоторое время он озирался по сторонам, а затем подошел к окну гостиной и попытался его открыть. Когда это не удалось, он обошел дом и начал дергать ручку задней двери, ведущей на террасу. Дверь была заперта. В отчаянии он несколько раз ударил в нее ногой, но старая, но крепкая дверь выдержала. После этого он схватил с поленницы первое попавшееся полено и с размаху ударил им по стеклу в окне. Стекло треснуло, но не разбилось — Марина недавно поставила стеклопакеты с защитной пленкой. Разъяренный неудачей, Андрей швырнул полено на землю, еще раз пнул дверь и, злобно оглядываясь, скрылся в сумерках.
Марина сидела перед монитором, не в силах пошевелиться. Ее трясло. Это уже была не клевета, не мелкие пакости. Это была попытка проникновения. Преступление. Он хотел залезть в ее дом, в ее крепость, чтобы «забрать свое». Что бы он сделал, если бы ему это удалось? Ограбил? Разгромил все, что она создавала с такой любовью? А если бы она в этот момент была дома?
Страх сменился ледяной, всепоглощающей яростью. Это была последняя капля. Точка невозврата. Она больше не будет жертвой. Она не будет молчать, терпеть и ждать, когда он в следующий раз придет с монтировкой. Она скопировала видеофайл на флешку. Затем она методично начала собирать все: скриншоты его угроз, распечатку детализации звонков, справки из налоговой, которые доказывали лживость доноса. Она даже нашла в почте старые письма, где Андрей жаловался на безденежье еще во времена их брака, что полностью опровергало легенду о том, что она «жила за его счет».
Ночью она почти не спала. Перед глазами стояла сгорбленная фигура Андрея с поленом в руке. Это был не просто бывший муж, не просто «маменькин сынок». Это был преступник. И его мать, которая своей ложью и науськиваниями довела его до этого, была его соучастницей.
Утром, решительная и злая, она не поехала на работу. Она поехала прямо в районное отделение полиции. Она села напротив дежурного, положила перед собой флешку и телефон со скриншотами и произнесла слова, которые давно должны были быть сказаны:
— Я хочу написать заявление. На моего бывшего мужа. За попытку незаконного проникновения в жилище и угрозы. И еще одно заявление — о клевете. На него и на его мать.
***
В кабинете участкового пахло казенщиной и остывшим кофе. Майор Петренко, мужчина лет пятидесяти с усталыми глазами, без особого энтузиазма выслушал сбивчивый рассказ Марины. Но когда она молча положила на стол флешку и включила на своем ноутбуке видео, его лицо изменилось. Фигура в капюшоне, бьющая поленом в окно, — это было уже не «семейно-бытовой конфликт», а вполне конкретная статья Уголовного кодекса.
— Так, — сказал он, пододвигая к себе клавиатуру. — Диктуйте. Адрес, ФИО, все обстоятельства.
Марина, уже успокоившись, четко и методично изложила всю историю, начиная с развода и заканчивая вчерашним инцидентом. Она приложила скриншоты угроз, копию соглашения о разделе имущества и справки о доходах. Она говорила о звонках в налоговую и клевете соседям. С каждым словом она чувствовала, как страх уступает место твердой уверенности в своей правоте. Она больше не защищалась. Она нападала.
На следующий день Марине позвонил адвокат, которого посоветовал коллега по работе. Павел Сергеевич, энергичный и деловой мужчина, внимательно изучил ее папку с доказательствами.
— Марина Викторовна, у вас тут железобетонная позиция, — сказал он, откидываясь на спинку кресла. — Попытка проникновения — это уголовное дело. Оно пойдет своим чередом, и вашему бывшему мужу грозит как минимум условный срок. Что касается клеветы… Доказать ее в суде сложно, но в вашем случае возможно. У вас есть показания соседей, есть факт лживого доноса в ФНС. Мы можем подать иск о защите чести, достоинства и деловой репутации и взыскать с них моральный вред.
— Мне не нужны их деньги, — твердо сказала Марина. — Я хочу, чтобы они оставили меня в покое. Навсегда.
— Понимаю, — кивнул адвокат. — Тогда действуем так. Мы инициируем досудебное урегулирование. Я подготовлю и отправлю им официальную претензию. В ней мы изложим все факты, приложим копии доказательств, включая скриншот с видео, и предложим им выбор: либо они подписывают соглашение, по которому обязуются прекратить любое преследование, распространение сведений и приближение к вам и вашему имуществу, либо мы даем полный ход уголовному делу и подаем гражданский иск на кругленькую сумму. Поверьте, вид официального бланка от юридической конторы на большинство таких персонажей действует отрезвляюще.
Марина согласилась. В следующие дни она превратилась в следователя по собственному делу. Она съездила к соседу, Николаю Петровичу, и он с готовностью написал письменное объяснение о звонке Тамары Игоревны. Она взяла в налоговой официальный ответ, что по результатам проверки нарушений не выявлено. Она собрала все чеки на стройматериалы, которые смогла найти. Ее папка с «делом» становилась все толще. Этот бумажный щит придавал ей сил.
Через неделю следователь вызвал на допрос Андрея. Тот пришел вместе с матерью. Увидев видеозапись, Андрей побледнел и начал лепетать что-то невразумительное про то, что «просто хотел поговорить» и «забрать свое». Тамара Игоревна тут же кинулась в атаку, крича, что это монтаж, провокация, и что Марина сама довела ее сына. Но ее крики разбивались о спокойный голос майора, который монотонно объяснял, какая статья УК РФ соответствует действиям ее «мальчика».
А еще через день курьер доставил им по месту жительства толстый конверт с логотипом адвокатской конторы. В нем была досудебная претензия. Сухой юридический язык, ссылки на статьи законов, перечень неопровержимых доказательств и два четких варианта развития событий. Пузырь их лжи, который они так долго и старательно надували, столкнулся с острым шипом реальности.
***
Паника в квартире Тамары Игоревны началась сразу после прочтения претензии. Андрей, осознав, что ему грозит реальный срок, впал в истерику. Он больше не был обиженным героем, а жалким, напуганным ребенком.
— Мама, что делать? — скулил он, бегая по комнате. — Она меня посадит! Это все ты! Ты меня накручивала! «Иди, забери свое», «она тебе должна»! Вот, договорилась!
— Я?! — взвилась Тамара Игоревна, для которой обвинение со стороны обожаемого сына было страшнее любого суда. — Да я для тебя все! Я тебя защищала! А ты, тюфяк, даже в дом залезть нормально не смог! Испугался!
Их первая за долгие годы ссора была страшной. Взаимные упреки, обвинения, слезы. Фундамент их союза — общая ненависть к Марине — треснул, и наружу полезла вся правда об их собственных отношениях: ее удушающая любовь и его паразитирующий инфантилизм.
Через два дня адвокату Марины позвонил Андрей. Голос его дрожал. Он сказал, что они согласны на все условия.
Встречу назначили в офисе Павла Сергеевича. Марина пришла вместе с ним. Андрей и Тамара Игоревна сидели на диванчике для посетителей — сдувшиеся, серые, с потухшими глазами. Тамара Игоревна не смотрела на Марину, уставившись в одну точку на ковре. Андрей выглядел так, словно не спал несколько ночей.
Адвокат бесстрастно зачитал условия соглашения. Андрей и Тамара Игоревна обязуются:
-
Немедленно прекратить распространение любых сведений, порочащих честь и достоинство Марины.
-
Не приближаться к Марине, ее дому и месту работы ближе чем на 200 метров.
-
Не предпринимать никаких попыток связаться с ней — ни по телефону, ни в соцсетях, ни через третьих лиц.
-
В свою очередь, Марина соглашается не давать ход уголовному преследованию по статье о попытке проникновения, при условии, что Андрей напишет чистосердечное признание и принесет официальные извинения. Гражданский иск о клевете она также обязуется не подавать.
— Вам понятны условия? — строго спросил Павел Сергеевич.
Они молча кивнули. Андрей дрожащей рукой подписал бумаги. Потом поднял на Марину глаза, полные слез и страха.
— Прости, — выдавил он. — Я не хотел… Мама говорила…
— Хватит, Андрей, — спокойно прервала его Марина. — Ты уже взрослый мальчик. Пора научиться отвечать за свои поступки, а не прятаться за мамину юбку.
Тамара Игоревна на этих словах вздрогнула, но промолчала.
Когда они ушли, Марина еще долго сидела в кресле, глядя в окно. Она не чувствовала ни радости, ни триумфа. Только огромную, всепоглощающую усталость. Битва была выиграна, но шрамы от нее останутся надолго.
— Вы все правильно сделали, — сказал адвокат. — Вы защитили себя и свое будущее.
Возвращаясь домой, Марина впервые за много месяцев почувствовала, что воздух снова стал чистым. Ее дом больше не был в осаде. Он снова стал ее крепостью, ее местом силы. Она зашла внутрь, заварила себе чай с мятой со своей грядки и села на веранде. Да, она устала. Но вместе с усталостью пришло и огромное облегчение. Она отстояла свои границы. Она очистила свое имя.
А в душной городской квартире Тамара Игоревна и Андрей сидели в разных углах комнаты и молчали. Внешний враг, который так долго их объединял, исчез. И теперь они остались наедине друг с другом и с горькой правдой: винить в своих несчастьях им больше было некого, кроме самих себя. И эта тишина была страшнее любого скандала.
