Валентина Андреевна сидела на кухне своей старенькой «хрущевки», сжимая в руках пожелтевший чек.
На нем красовалась внушительная сумма и гордая надпись: «Детский центр «Артек».
Лето, море, крымское солнце – все это должно было стать незабываемым подарком для внука Вити.
А сейчас этот самый подарок жег ей ладонь, как раскаленный уголек. За окном бушевал ноябрьский ветер, а в квартире царил хаос ремонта.
Валентина Андреевна, несмотря на свои 72 года и больные суставы, решила переклеить обои в коридоре.
Силы уже были не те, поэтому она и попросила помощи у единственного внука, шестнадцатилетнего Вити, который жил этажом выше с мамой Татьяной.
— Витенька, голубчик, не мог бы ты сегодня вечерком помочь? Обои снять, новые наклеить… Я сама-то уже не справлюсь, – голос Валентины Андреевны задрожал от усталости и надежды.
Витя, высокий, уже почти взрослый парень, зашел ненадолго, оглядел узкий коридор, заваленный рулонами обоев, ведром с клейстером и тряпками.
На лице внука промелькнуло откровенное недовольство и даже раздражение.
— Баб, ну сегодня никак. У меня тренировка, потом уроки… А вообще… – он замялся, потупив взгляд в свой новенький смартфон. — …Ты же понимаешь, я сейчас подрабатываю, развожу пиццу. Время – деньги. Помочь… ну, это как бы время отнимает. Мне за это платить должны, по-честному.
Валентина Андреевна замерла, словно на нее неожиданно вылили ведро ледяной воды. Она медленно подняла дрожащую руку с чеком из «Артека».
— Платить?.. Витя… А это? Это что? – ее голос, обычно такой мягкий, стал резким. — Три недели в лучшем лагере страны! Это не деньги? Это не помощь? Я копила, пенсию откладывала, чтобы ты отдохнул и море увидел! И ты мне теперь… за то, чтобы старухе стену обклеить, денег просишь?
Витя от стыда покраснел до корней волос, но все равно не сдавался. Юношеское упрямство и чуждое ей чувство «прагматизма» пересилило стыд.
— Бабушка, ну это же было летом! Подарок! А это сейчас – работа. Разные вещи! Я не маленький уже, не детсадовец, чтобы просто так помогать. Я могу накосячить так, что потом самой переклеивать придется, если бесплатно делать буду, без мотивации.
— Мотивации?! – Валентина Андреевна вскочила, позабыв про боль в спине. Горечь подступила к горлу. — Моя любовь, моя забота – это не мотивация? Я тебя с пеленок нянчила, на руках носила! Всю жизнь помогала! А тебе… тебе нужны только деньги?
В дверях, привлеченная громкими голосами, появилась сноха Татьяна. Она сразу поняла, в чем дело. Лицо женщины помрачнело.
— Мама, успокойтесь! Дыши ровно! – бросилась Татьяна к Валентине Андреевне, видя, как та побледнела. Потом резко повернулась к сыну. — Витя! Что это?! Как ты смеешь?! Бабушка тебе всю душу вложила, а ты ей о деньгах?!
— Ма, ну она сама не понимает! Все живут по-другому сейчас! – оправдывался Витя, но уже менее уверенно, под гневным взглядом матери.
— По-другому?! – Татьяна встала между сыном и свекровью. — Благодарность, уважение к старшим, помощь семье – это вечные ценности, а не мода! Бабушка тебя в «Артек» отправила не для того, чтобы ты ей потом счет выставлял! Это был дар от чистого сердца! А ты что даешь взамен? Расчет? Не этому я тебя учила! Отец бы твой сто раз в гробу перевернулся, если бы услышал это!
Валентина Андреевна молча слушала Татьяну. Слезы катились по ее морщинистым щекам.
Она больше не смотрела на внука. Ее взгляд был прикован к тому самому чеку. Каждая цифра на нем теперь казалась укором, символом непонимания и черной неблагодарности.
Внезапным, резким движением она скомкала бумажку и швырнула ее в ведро с мутным клейстером.
— На… возьми свои деньги, Витя, – прошептала женщина с ледяным спокойствием.
Она развернулась и, не глядя ни на растерянного Витю, ни на взволнованную Татьяну, медленно пошла в свою комнату, придерживаясь за стену.
Шаркающие шаги старческих тапочек по старому линолеуму звучали громче любого обвинения.
Дверь в комнату тихо закрылась. В коридоре повисло тяжелое молчание. Витя стоял, опустив голову, глядя на мокрую бумажку в ведре.
Тяжелое молчание в опустевшем коридоре длилось недолго. На следующий день Татьяна, встревоженная тем, что свекровь не открыла дверь на звонок и не отвечала на телефон, вошла с использованием запасного ключа.
Она нашла Валентину Андреевну в постели – бледную, с безучастным взглядом, едва реагирующую на слова.
Давление подскочило до критических цифр. «Скорую помощь» пришлось вызвать немедленно.
— Мама, держитесь! Все будет хорошо! – приговаривала Татьяна, растирая бабушке холодные руки, пока ждала врачей.
Валентина Андреевна лишь слабо мотнула головой, ее губы беззвучно шевелились.
Взгляд был туманный и устремленный куда-то вдаль, мимо невестки, мимо всего…
В больнице диагноз подтвердили: гипертонический криз на фоне сильнейшего нервного потрясения.
Пожилая женщина нуждалась в длительном лечении и полном покое. Ее физические силы окончательно сдали.
Перед тем, как ее увезли в реанимационное отделение, Валентина Андреевна слабым движением руки подозвала Татьяну:
— Киса… Мурка… Не забудь… Покорми…
Больше она ничего не могла сказать. Забота о кошке – вот что стало ее последней связью с домом, последней просьбой.
Татьяна кивнула. Горечь и чувство вины душили ее. Она понимала, что слова Вити стали той последней каплей, которая сломила хрупкое здоровье свекрови.
Вернувшись в опустевшую квартиру, где все еще царил хаос ремонта и стоял запах клейстера, Татьяна первым делом покормила испуганную Мурку.
Кошка жалобно мяукала, тыкаясь мордочкой в ноги, будто спрашивая о хозяйке. Потом Татьяна подошла к ведру.
Мокрая, безнадежно испорченный чек все еще лежал там, размокший и бесформенный.
Она выбросила его, не глядя, словно избавляясь от доказательства случившейся беды.
На следующее утро Татьяна надела старые джинсы и футболку. Она принесла новые рулоны обоев, более простые в поклейке.
В одиночестве, в гнетущей тишине квартиры, она начала сдирать старые обои в коридоре.
Каждый отрывок бумаги со стены был словно попыткой стереть следы вчерашнего кошмара.
Пыль щекотала в носу, клейстер лип к рукам, спина ныла. Но она работала молча, яростно, сжимая губы.
Мысли путались: о свекрови в больничной палате, о сыне, который даже не позвонил спросить о бабушке, о несправедливости всего.
— Вечные ценности… – прошептала она в пустоту, оттирая пятно клея со стены. – Где они теперь?
Вечером Витя заглянул в квартиру бабушки. Он выглядел потерянным и виноватым.
Увидел мать, перемазанную клеем, с усталым, осунувшимся лицом, стоящую на стремянке посреди почти отремонтированного коридора.
Стены были почти готовы – чистые, свежие, но почему-то казались еще более унылыми.
— Мама… Как бабушка? – спросил он тихо, не решаясь войти дальше порога.
Татьяна медленно спустилась. В ее глазах не было прежнего гнева, только глубокая усталость и печаль.
— Врачи борются. Давление дикое. Инсульт мог случиться… Лежит, почти не говорит, — она вытерла руки о тряпку. — Я поклеила обои.
Витя опустил глаза. Он увидел пустое ведро, чистые стены, мамины красные от работы руки.
— Я… я хотел тебе помочь… Сегодня… ну или завтра… – сумбурно пробормотал парень.
— Поздно, Витя, – ответила Татьяна с ледяной ровностью в голосе, глядя куда-то мимо него, на свежие обои. – Ты уже помог. Помог ей слечь. Помог понять, что некоторые подарки… сгорают без следа. Иди домой.
Парень кивнул в знак того, что услышал слова матери, и медленно вышел из квартиры.
Валентину Андреевну выписали из больницы через две недели. Все это время невестка навещала ее, приносила фрукты и последние новости.
Однако ни слова не говорила по поводу переклеенных обоев. Она боялась, что Валентина Андреевна не одобрит новшества.
Свекровь приехала домой на такси. Татьяна помогла ей добраться и открыла дверь в квартиру.
Валентина Андреевна ахнула, увидев преображение. По ее радостному лицу невестка поняла, что женщина обрадовалась.
— Танюша, ты поклеила обои?
— Я, — кивнула женщина. — Вам нравится?
— Очень! — всплеснула руками Валентина Андреевна, поняв, что внук и пальцем не пошевелил.
После этого отношения женщины с внуком ухудшились. Точнее, их вообще не стало.
Валентина Андреевна больше не делала ему подарков и не чувствовала себя за это виноватой.
