— Да ты в своем уме?! — взревел Дмитрий, обрушивая кулак на стол. Дребезжали чашки, подпрыгивала соль в солонке. — Мать была права! Ты — жадина! Десять миллионов свалились, а ты своей семье помочь не хочешь!
Алена молча крутила в руках ложку. Вареная гречка в тарелке давно остыла, превратившись в безвкусную массу. Ела она машинально, больше по привычке, чем от голода. Последние два дня внутри нее зияла выжженная пустошь, словно старая хрущевка рухнула под натиском равнодушного ковша.
— Жадина? — тихо, но с отчетливой дрожью в голосе переспросила она. — Ты ничего не перепутал, Дим? Я, кажется, все еще твоя жена, а не благотворительный фонд помощи родственникам до седьмого колена.
Дмитрий вскочил, отшвырнув стул, который с грохотом завалился набок.
— У Николая трое детей в двушке ютятся! Ты хоть представляешь, как они живут? Жена в декрете третий год, помощи ноль! Мы могли бы купить им нормальную трешку – и вопрос закрыт!
— Вопрос закрыт, — передразнила она, поднимаясь. — А мне, значит, и дальше прятать трусы по углам, потому что у нас ванная с кухней слились в тесной коммуналке?
Он отвернулся. Как всегда, когда понимал, что сморозил глупость.
Наследство свалилось внезапно, как шумные соседи, решившие посреди ночи передвинуть шкаф. Тетка из Калуги, с которой Алена не виделась с детства, оставила ей десять миллионов. Ближайших родственников у тетки не осталось. Ни детей, ни племянников, кроме Алены. Да и она помнила тетку смутно: запах душистого одеколона и тугую резиновую шапочку для бассейна.
— Поздравляю, — буркнул Дмитрий, когда узнал. — Вот теперь заживем…
И зажили. Сначала. Два дня. Пока Валентина Николаевна не нагрянула с кексом – твердым, как гранит, но вполне пригодным для протокольных визитов – и своей коронной фразой:
— Ну что, девочка, поделимся?
Алена сначала решила, что это шутка. Но у шутки, как выяснилось, было имя – Николай, и нагрузка – «трое детей и ипотека в Подрезково».
— Мы с Колей посовещались, — вещала свекровь, энергично размешивая сахар в чае. — На трешку вполне хватит. А вы пока потерпите. Молодые, не гордые. Тем более ты все равно пока не беременеешь.
— А вы все равно пока не перестаете вмешиваться, — тихо бросила Алена и вышла из кухни.
Вечером позвонил Николай.
— Ну, прости, что так вышло, — с натянутой любезностью начал он. — Мама просто посчитала, что вы как бы семья…
— «Как бы» — это ключевое, — отрезала Алена. — А семья — это когда все вместе строят, а не один тащит, а остальные орут: «Давай быстрее, еще мешок!»
— Да никто не орет, — обиженно протянул Николай. — Но я не понимаю, тебе что, жалко?
Жалко… Вот оно, слово, обрубающее все концы. Словно эти миллионы не достались потом и кровью, а просто — упали с неба, и теперь делиться ею должна по умолчанию.
Вечером Дмитрий не вернулся. Прислал сообщение: «Поживу у мамы. Нам нужно подумать».
Алена смотрела на эти слова с гримасой, словно ей предложили поселиться в мусорном баке, кишащем тараканами. Не потому, что он ушел, а потому что снова, снова, снова… предпочел не ее.
Она открыла ноутбук, зашла в онлайн-банк, долго смотрела на баланс. Сердце бешено колотилось.
Потом медленно нажала кнопку: перевод на вклад – накопительный счет. Назначение: квартира.
Для себя. Только для себя.
Утром зазвонил телефон.
— Ну, ты и гадина, — произнесла Валентина Николаевна с ледяной злостью. — Довольна? Семью разрушила. Брата пустила под откос. Надеюсь, квартира тебе заменит совесть.
— Очень надеюсь, — тихо ответила Алена и повесила трубку.
Она дрожала. От страха, от злости, от усталости. Присела на подоконник, где еще вчера сушилось белье, и впервые за долгое время заплакала.
Но это были слезы не бессилия. А освобождения.
— Дим, а если бы это нам оставили? — Алена сидела на кухне, вперившись в кружку с остывающим кофе, словно в мутное зеркало судьбы. — Ты бы тоже побежал брату квартиру покупать?
— Ну конечно, Алена! — раздражённо бросил он, врываясь в квартиру с пакетом молока, как с поля боя. — Это ж мой брат! Всю жизнь ютились с родителями, потом с детьми – в тесноте да в обиде. Им тяжело! А у нас что, дворец? Крыша над головой – и слава богу!
— У нас, если ты не заметил, даже своя комната – уже роскошь, — прошипела она сквозь зубы. — Может, еще и дачу им отпишем? А нам, так и быть, старую сковородку по барской милости оставите.
Он замолчал. Виновато потупился. Но было видно, как под маской долга клокочет внутренний протест. Живёт чужой жизнью, дышит чужими мечтами.
— Послушай, ну ты же понимаешь, — начал он, отодвинув кружку, — это ненадолго. Мы поможем им – и всё. А потом я получу повышение, возьмем ипотеку, добавим оставшиеся деньги и…
— А если не получишь? — перебила она, обжигая взглядом. — А если Николай снова прибежит просить? А если твоя мама решит, что ей теперь положено «хоть на старости лет по-человечески пожить»? Ты так и будешь всем объяснять, что «мы просто помогаем»?
— Алена, хватит! Ты ведёшь себя, как жадная… — он осекся, словно прикусил язык.
Она медленно поднялась. Медленно поставила кружку в раковину. Медленно вытерла руки о полотенце, глядя ему прямо в глаза.
— Скажи это еще раз. Полным предложением.
— Я не хотел… — пробормотал он, чувствуя, как земля уходит из-под ног. — Просто ты какая-то… чужая сейчас. Не моя.
— Вот в этом, Димочка, ты прав на все сто процентов.
Свекровь перешла в полномасштабное наступление. Утром – контрольный звонок, вечером – показательный визит. Алена иронично прозвала её «ходячей катастрофой, только с чужого склада».
— У вас же всё равно пока детей нет, — вбросила Валентина Николаевна, сбрасывая пальто вместе с остатками приличий. — Что вам эта квартира? У них вон трое! Один младшенький только-только родился!
— Давайте сразу к делу, — вздохнула Алена, разливая чай по чашкам. — Я плохая. Бессердечная. Эгоистка. Карьера важнее семьи. Подумаешь, дети ютятся где-то без люстры – великая трагедия. Можно я в туалет схожу перед началом допроса с вынесением приговора?
— Я всё понимаю, — криво усмехнулась свекровь. — Но, знаешь, в семье так не поступают. У нас, например, всегда горой друг за друга. А ты…
— А я – не из «ваших». Я – сама по себе, — спокойно отрезала Алена. — И жертвовать десятью миллионами ради того, чтобы на мне все ездили, – в мои планы не входит. Я не мать Тереза. У той, кстати, даже детей не было.
— Димка из-за тебя спать не может! Мечется, бедняга! — вспыхнула свекровь. — В семье надо быть гибкой! Уметь уступать! А ты как стена! Лбом не пробьешь!
— А вы бы хотели, чтобы я была пластилином? — с иронией спросила Алена. — Только вот беда: даже если я и согнусь, вы всё равно скажете, что я стою неправильно.
Вечером Дмитрий снова не ночевал дома. Но к утру он вернулся. С каменным лицом и мятыми бумагами в руках.
— Это договор, — буркнул он, швырнув бумаги на стол. — На часть суммы. На два миллиона. Оформим как беспроцентный займ брату. Он будет выплачивать. Это не дар, а просто помощь.
— А если не будет платить? — Алена подняла на него усталый взгляд. — Ты что, в суд на него подашь?
— Ну… он же не дурак, — замялся Дмитрий. — Это… компромисс.
— Это не компромисс, Дима. Это ультиматум, завернутый в красивую обёртку.
— Да я пытаюсь хоть что-то спасти! — сорвался он. — Ты себя ведёшь так, будто у тебя пульт от всех нас, а мы тут ходим на батарейках!
— А ты себя ведёшь так, будто моя жизнь – это жертвенный алтарь для твоей родни!
Он замолчал. Отвернулся к двери. Долго стоял, вперившись в косяк.
— Если ты не подпишешь… я не знаю, как нам дальше жить.
— А если я подпишу, — спокойно ответила Алена, — я знаю, как мы дальше будем жить. И знаешь, Дим… почему-то мне совсем не хочется так.
Он ушёл. На этот раз – тихо прикрыв за собой дверь.
Алена села за стол. Уставилась на договор. Рядом лежал банковский документ о вкладе. А сверху – небрежная записка матери Дмитрия:
«Сама всё рушишь. Умная была бы – поняла бы, где твоя семья».
Она взяла ручку. Перевернула записку чистой стороной вверх. И написала:
«Я поняла. Давно поняла. Просто всё надеялась, что ошибаюсь».
Через два дня она подала заявление на развод. Без истерик. Без взаимных оскорблений. Только короткое смс:
«Не жду. Не звони. Отдельный счёт – отдельная жизнь».
Он не ответил.
— Ты сама все испортила! — верещала Валентина Николаевна, словно гарпия, прямо на пороге, будто и не минуло недели с момента развода. — Сама! Собственными руками! Мужа от себя отвадила, семью в щепки разнесла! Бестолочь! Горе ты в доме!
— Знаете, Валентина Николаевна, а ваше чувство такта покинуло этот мир задолго до моего, — спокойно парировала Алена, упершись рукой в косяк двери. — Мы с вами теперь чужие люди. Как в аптеке. Я — просто бывшая. Без рецепта вход воспрещен.
Свекровь, с искаженным злобой лицом, попыталась протиснуться внутрь. Алена прижала дверь ногой, словно щитом:
— Не стоит. Я вас не звала. Мы ж теперь «не семья». Забыли?
— Предательница! Изменница! Тебе деньги глаза застят! — захлебываясь ядом, шипела Валентина Николаевна. — Думаешь, счастлива будешь?! Да таких, как ты, жизнь об асфальт размажет!
— О, вы у нас асфальтоукладчик душ? — усмехнулась Алена. — Как символично, кстати. Вы ведь всегда обожали ровнять людей под одну гребенку. Особенно тех, кто не желает прогибаться.
Месяц спустя она въехала в новую квартиру — просторную двушку. Без вычурного лоска, но с окнами, распахнутыми в парк, а не в чужие окна напротив. На работе получила повышение — не сломалась, не пропала, не впала в отчаяние, как ей пророчили.
А Дмитрий… написал. В воскресенье. Одно короткое сообщение:
«Ты была права. Мама… перегнула палку. Но я все еще хочу тебя рядом».
Алена смотрела на экран телефона, словно на смертный приговор.
Ответ прилетел мгновенно:
«А я больше не хочу быть рядом. Я хочу быть собой».
— Ну ты и кремень, — восхищенно произнесла Марина, подруга, вечером того же дня, выслушав всю историю. — Я б, наверное, сломалась. Честно. Муж, свекровь, этот прессинг…
— А я уже сломалась. Только себе, — усмехнулась Алена. — Просто осознала: влачить жизнь по чужому сценарию — это не жизнь. Даже если этот сценарий называется «семья».
— Ну ты даешь, конечно. А если встретишь кого-нибудь? У него же тоже будут родственники?
— Если будут — пусть держат их на безопасном расстоянии. Я теперь несу полную ответственность за тех, кто рядом со мной.
— Прямо реклама новой жизни, — рассмеялась Марина. — Без мужа, но с десятью миллионами на счету.
— Нет, не так, — поправила Алена. — Без паразитов, но с самоуважением в безлимитном тарифе.
Она стояла у окна, потягивая красное вино из бокала. Не в честь праздника — просто так.
На телефоне висело еще одно сообщение от Дмитрия. Полное раскаяния. С обещаниями. С запоздалыми признаниями.
Она нажала «удалить». Затем открыла сайт с объявлениями о продаже недвижимости.
Собственная квартира — не ради престижа. А ради того, чтобы никто больше не посмел ворваться в ее жизнь и заявить:
«Ты должна! Ведь это семья!»
Теперь у нее была другая семья. Состоящая из одного, но невероятно упрямого и решительного человека. Самой себя.
