Если бы кто-то пять лет назад сказал Алине, что главным её врагом станет не соседка-скандалистка, не начальница с дурным характером, а собственная свекровь, она бы рассмеялась. Но теперь смешно не было. Совсем.
В квартире на пятом этаже пахло борщом, который Алина сварила «на скорую руку» после работы. Сама она успела только снять каблуки и надеть спортивные штаны, когда в дверь позвонили. И вот — на пороге Наталья Игоревна, свекровь.
Сумка через плечо, лицо как на паспорт — без намёка на улыбку. В руках — пакет с апельсинами. И сразу же фраза, от которой Алине захотелось завыть:
— А чего у вас темно? Экономите?
— Да лампочка перегорела, — натянуто ответила Алина, делая вид, что рада видеть гостью.
На самом деле хотелось развернуться и уйти в спальню, но нельзя — Кирилл уже спешил к матери, как щенок, который увидел хозяина. Обнял её, забрал апельсины, улыбался.
— Мам, заходи!
Алина только закатила глаза. Она знала: вечер пошёл под откос.
Они втроём сидели в гостиной. Стол не накрыт — Алина принципиально не накрывала, чтобы «случайный визит» не превращался в банкет. Но Наталья Игоревна уже огляделась, как будто проверяла, чисто ли.
— Алин, а у тебя опять бельё на балконе висит? — нахмурилась она. — Люди же видят! Нельзя так.
— А как? На люстре сушить? — не выдержала Алина.
Кирилл кашлянул, сделал вид, что пьёт воду.
— Мам, ну перестань.
— Я не перестану! — свекровь уставилась прямо в глаза Алине. — Ты же женщина, хозяйка. Должна думать, как дом выглядит!
Алина почувствовала, как внутри всё закипает. Дом… Дом был их, её и Кирилла. Ипотека, конечно, ещё на двадцать лет, но платили они сами, без помощи. Наталья Игоревна сюда не вкладывала ни копейки. И всё равно вела себя как хозяйка.
— Наталья Игоревна, может, мы как-нибудь сами решим, где мне бельё сушить? — Алина старалась говорить спокойно, но голос всё равно дрогнул.
— Да вы решаете — только неправильно, — прозвучал ответ.
Дальше пошёл привычный сценарий. Замечания — про еду («борщ жидкий»), про работу («а зачем тебе эта бухгалтерия, зарплата смешная»), про внешность («волосы опять потемнели, тебе лучше светлее»).
Алина терпела. Сидела, делала вид, что слушает. Но внутри каждое слово било по нервам.
— Мам, ты хоть отдыхай, — снова влез Кирилл. — Ты же с работы, устала.
И вот тут Алина взорвалась.
— Кирилл, а ты заметил, что я тоже с работы? Что я тоже устала? Что мне, может, не хочется слушать, как меня полвечера учат жить?!
— Алина… — Кирилл растерялся. — Ну чего ты?
— Чего я? — голос у неё сорвался. — Я каждый день слушаю: так не делай, это не носи, туда не ходи! Я замуж за тебя вышла, а не за твою маму!
В комнате повисла тишина. Даже свекровь на секунду замолчала. Потом медленно поставила кружку на стол и сказала:
— Ах вот как.
— Вот как, — жёстко повторила Алина. — Я устала от твоих визитов без звонка, от твоих придирок, от того, что Кирилл смотрит на тебя, а не на меня.
Кирилл сидел красный, как рак. Смотрел то на мать, то на жену.
— Кирилл, — свекровь произнесла тихо, но с таким холодом, что мороз по коже, — ты посмотри, как она со мной разговаривает. С матерью твоей!
— Потому что у меня уже сил нет! — закричала Алина. — Если ты не поставишь границу, я её сама поставлю. И не удивляйся, если завтра я уйду!
Стол дрогнул от того, что она резко встала. Кружка с водой опрокинулась, растеклась по столешнице.
Алина схватила телефон и ушла в спальню, хлопнув дверью так, что картина — старая, подаренная Кириллу бабушкой — упала со стены.
В гостиной остались мать и сын. И впервые Кирилл не знал, что сказать.
Вот так и закончился вечер. Алина лежала на кровати, сжимая подушку. В груди билось: «Хватит. Всё. Больше я не позволю».
Но ответить, готов ли муж её защитить, она так и не узнала. Пока что.
Наутро всё выглядело будто ничего не случилось. Кирилл ходил по кухне с видом побитой собаки, молча наливал себе кофе и откашливался каждые три минуты, как будто собирался что-то сказать. Но не говорил.
Алина сидела напротив с телефоном, листала новости и делала вид, что её абсолютно не касается его мямленье. Внутри же всё горело.
— Слушай, — наконец начал он, — ну маму вчера задело…
Алина оторвала глаза от экрана:
— МамУ? А меня, значит, не задело?
— Ну… ты тоже перегнула, — промямлил он.
— Я перегнула? — Алина сжала кружку так, что костяшки побелели. — Кирилл, я уже три года живу с твоей мамой в нашей квартире, хотя прописана здесь только я и ты! Она приходит без звонка, командует, решает, что нам есть, где сушить бельё и когда мне стричь волосы. И я перегнула?
Кирилл замолчал, сделал глоток и уставился в кружку.
— Она просто хочет как лучше…
— Для кого лучше? Для себя? — Алина резко встала. — Я устала. Или ты ей скажешь, что это наш дом, или я скажу сама. Но если я скажу — это будет жёстко.
Кирилл, как обычно, ничего не сказал. И, конечно же, вечером свекровь опять явилась.
— Кирилл, сынок, я тут подумала, — бодро заявила она, снимая пальто, — тебе лучше ко мне переехать. Ну что вы в этой коробке сидите? У меня просторная квартира, три комнаты. А Алинка пусть пока здесь, если хочет.
Алина чуть не поперхнулась.
— Простите, что?!
— Да что ты сразу заводишься, — Наталья Игоревна даже рукой махнула. — Это же удобно. Я тебе борщ варю, бельё стираю, а вы с Кирюшей ругаться перестанете.
— Конечно, перестанем, — Алина усмехнулась, — если он снова станет твоим мальчиком на побегушках.
Кирилл дернулся:
— Алина, хватит!
— Нет, Кирилл, — она шагнула к нему, глядя прямо в глаза. — Хватит — это когда ты определишься, с кем ты живёшь. Со мной или с мамой.
Свекровь издала презрительный смешок:
— Боже, какая сцена. Девочка, ты думаешь, его можно оторвать от матери?
— Думаю, что можно мужчину превратить в мужа, — отрезала Алина. — Если он сам захочет.
Слова повисли, как камни. Потом всё сорвалось в крик.
Наталья Игоревна кричала, что Алина разрушает семью. Алина кричала, что семьи у них с Кириллом нет именно из-за неё. Кирилл стоял между ними, бледный, и только повторял «Ну хватит!».
Но хватит не стало.
Алина пошла в спальню, достала чемодан, поставила его посреди комнаты и начала складывать в него рубашки Кирилла. Руки дрожали, одежда летела как попало.
Кирилл подбежал:
— Ты что делаешь?!
— Помогаю тебе определиться, — процедила она. — Если ты не можешь сказать маме «нет», тогда живи у неё. Чемодан уже собран.
Наталья Игоревна, как актриса, встала в дверях с трагическим лицом:
— Видал, сынок? Вот такая у тебя жена. Выгоняет!
— Я не его выгоняю, — Алина подняла глаза, и голос у неё сорвался на крик, — я выгоняю твой контроль из своей жизни!
Она захлопнула чемодан и со всей силы толкнула его к Кириллу. Чемодан поехал по полу, ударился о стену.
Кирилл вздрогнул, схватился за голову.
— Алин, ну зачем так?!
— Потому что я больше не могу, — в голосе её звучали и злость, и усталость. — Или ты сейчас же ставишь точку, или я ставлю.
Ночь они провели в разных комнатах. Кирилл — на диване, Алина — в спальне. Свекровь, конечно, «обиженно» ушла к себе, хлопнув дверью так, что люстра дрожала.
Алина лежала в темноте и думала: «Ну вот. Я дошла до ручки. Чемоданы. Крики. Это уже не мелкие придирки, это война».
Но утром стало ещё хуже.
На кухне Кирилл тихо сказал:
— Мам звонила. Говорит, что пойдёт к юристу. Хочет оформить дарственную на свою квартиру. Но только на меня.
Алина замерла.
— Прекрасно, — выдохнула она. — Значит, у тебя теперь выбор окончательный. Или твоя мама с квартирой, или я.
Он посмотрел на неё, виновато и жалко. И Алина вдруг поняла: решение ей придётся принять самой.
Телефон на кухонном столе вибрировал уже минуту, но Алина не брала. Она знала, кто звонит: Наталья Игоревна. После вчерашнего разговора с Кириллом сомнений не осталось: свекровь решила устроить большую игру.
Кирилл всё утро ходил мрачный, смотрел в пол, теребил пальцы.
— Алин… — наконец заговорил он. — Мам говорит, что если я на неё не оформлю квартиру, она всё перепишет на двоюродного племянника.
— Отличный вариант, — усмехнулась Алина. — Пусть переписывает. Только ты реши, Кирилл, ты муж или племянник?
Он вспыхнул:
— Ты не понимаешь! Это же квартира! Три комнаты в центре!
— А что мне от неё? — Алина резко поднялась. — Мне нужна семья, а не квадратные метры под маминым сапогом.
Она подошла к окну, глядя вниз на двор, где дети гоняли мяч. И вдруг поняла: всё. Это не жизнь, а издевательство.
Вечером грянул финал. Наталья Игоревна явилась снова — в пальто, с серьёзным лицом, как прокурор. В руках — папка с документами.
— Кирилл, я нашла нотариуса. Завтра поедем. Алина, ты тут лишняя.
— Ах вот как, — Алина медленно повернулась к ней. — То есть я лишняя в своей собственной квартире?
— В твоей? — свекровь подняла брови. — А ты помни, что ипотека на двоих. А если мой сын уйдёт — посмотрим, как ты будешь платить одна.
Кирилл дернулся, хотел что-то сказать, но Алина опередила. Она подошла к шкафу, достала заранее собранный чемодан — на этот раз свой.
— Знаете что, Наталья Игоревна, — сказала она, глядя прямо в глаза свекрови. — Я не собираюсь больше воевать. Я ухожу. Но не из квартиры.
И она с грохотом поставила чемодан прямо в дверях.
— Это вы уходите. И вы, и ваши планы с нотариусом. Здесь мой дом. И если Кирилл хочет жить со мной — он живёт здесь. Если он хочет жить с вами — пусть идёт. Но без меня.
Свекровь побледнела. Кирилл застыл между ними, как школьник на родительском собрании.
— Кирилл, — спокойно сказала Алина, — выбор сейчас. Я или твоя мама.
Он долго молчал. Потом вдруг поднял голову:
— Мам, хватит. Я остаюсь с Алиной.
Слова повисли в воздухе. Наталья Игоревна будто съежилась, глаза сверкнули, но возразить нечего. Она схватила сумку и, хлопнув дверью, ушла.
Кирилл опустился на диван, лицо бледное, но в глазах — впервые за много лет — твёрдость.
Алина подошла, присела рядом.
— Это твой выбор? — спросила она.
— Да, — тихо ответил он. — Я устал быть мальчиком.
Она кивнула. Внутри поднялась волна облегчения. Победа была её. Но в глубине души Алина знала: это только начало.
Так закончилась война за квартиру. Но в тот вечер, когда дверь за Натальей Игоревной захлопнулась, Алина почувствовала, что впервые за три года в её доме стало тихо. Настояще тихо.
