Если бы кто-то сказал мне год назад, что я буду стоять посреди своей же кухни и слушать, как чужая женщина планирует мой потолок, мои деньги и моё здоровье, я бы рассмеялась. А сегодня я не смеялась. Я сидела на табурете, закутанная в халат, волосы собраны в пучок — сил мыть голову не было, температура только накануне спала. Слабость в руках такая, что кружку держала двумя ладонями. И тут — бах! — явилась Людмила Ивановна.
Влетела, как хозяйка квартиры, хотя ключей у неё нет (пока что). Шуба с какого-то блошиного рынка, но подана так, будто с модного показа. Сумка — вечный её трофей, тяжеленная, наверняка с продуктами. И с порога:
— Так, Кристиночка, слушай внимательно. В субботу — мой юбилей. Шестьдесят лет — дата серьёзная, сама понимаешь. Решили всей семьёй отмечать у вас. Квартира просторная, стол развернём, гостей человек двадцать. Ты же у нас хозяйка, вот и займись.
Я чуть не поперхнулась чаем.
— Людмила Ивановна, — голос мой был сиплый, как будто неделю курила без перерыва, — я ещё не совсем восстановилась после болезни. Мне бы самоё себя привести в порядок…
Она махнула рукой, как от назойливой мухи:
— Да ладно тебе! Молодая ещё, как огурчик будешь. Два дня — и встанешь. Женщина обязана держать себя в руках. Тем более — семейное торжество. Не позорь сына и меня.
Я сглотнула. Сын — это Максим. Мой муж. Который сидел в комнате, делал вид, что занят ноутбуком. Уши горят, глаза бегают, но вмешаться? Нет, это не про него. Он у нас миротворец, тихоня. Точнее, маменькин сынок.
— Людмила Ивановна, двадцать человек — это продукты тысяч на пятнадцать минимум. Я сейчас на больничном, денег нет. Может, лучше кафе? Каждый скинется, и вам проще, и мне нагрузка меньше.
Она прищурилась, поправила очки и скрестила руки на груди.
— Ты вообще головой думаешь? Какое кафе? Там шум, чужие люди. А дома — уют, родные стены. Денег жалко? На мужа и его семью? А сама, значит, на свои шмотки тратишь без счёта!
— Какие шмотки? — я даже хрипнула. — Я три месяца в спортивных штанах хожу.
— Не начинай! — она резанула ладонью воздух. — Ты добрая, я знаю. Согласишься. Мужчины в таких делах не помощники, всё на нас. Вот список продуктов, — она извлекла из сумки мятый листок. — Салаты, закуски, горячее. Всё расписала.
Я не взяла список. Лежал он на столе, как бомба замедленного действия.
— Людмила Ивановна, — тихо сказала я, — я физически не потяну. У меня слабость, давление скачет. Я могу просто свалиться.
И тут в разговор включился Максим. Наконец-то.
— Мам, ну… может, и правда кафе? — Он кашлянул, но глаза так и не поднял.
— Замолчи! — рявкнула она. — Ты всегда у меня был нерешительный. Тьфу! Женщина должна решать.
И опять на меня:
— Я сказала — и точка. В субботу готовим.
Я сжала пальцы в кулак. Поняла: ещё одно слово — и меня прорвёт. Но пока молчала.
После её ухода квартира будто выдохнула. Запах её духов — сладкий, приторный, с горечью — ещё стоял в воздухе. Я прошла к Максиму. Он сидел, смотрел в экран, делал вид, что работает.
— Ты вообще меня слышал? — спросила я.
Он почесал затылок.
— Крис, ну что я могу сделать? Это мама. Ей важно. Ты понимаешь?
— А мне не важно? Я два месяца лечилась, антибиотики, капельницы. У меня сил на полчаса уборки нет. А она двадцать ртов хочет накормить!
— Ну, ты же добрая… — начал он и замолчал, увидев моё лицо.
Внутри всё кипело. Я понимала: если сейчас промолчу, меня раздавят. И больше назад дороги не будет.
Вечером, лёжа в кровати, я слышала, как Максим в телефоне обсуждает меню с матерью. Шёпотом, но слышно. Он соглашался, поддакивал. Ни одного «нет».
Я перевернулась к стене. Слёзы не шли — просто пустота. Я поняла, что мой муж выбрал сторону. И это не моя сторона.
А утром всё случилось. Я открыла входную дверь и увидела пакет. Продукты. Хлеб, майонез, курица. И записка: «Начинай готовить. Остальное вечером привезу. Людмила».
Я замерла. Сердце стукнуло. В груди поднялась такая волна, что, казалось, сейчас разнесёт меня. Я вошла в квартиру, поставила пакет на пол и с силой хлопнула дверью.
— Макс! — закричала я. — Иди сюда!
Он вышел в майке, глаза сонные.
— Что случилось?
— Это что? — я показала на пакет.
Он пожал плечами.
— Мам сказала помочь.
И тут меня прорвало.
— Помочь?! Да она меня убивает! Ей плевать, что я больная! Ей нужен праздник за мой счёт! А ты? Ты хоть раз подумал обо мне? Или я у тебя приложение к её юбилею?
Он замялся.
— Крис, ну… не кричи. Я не хочу скандала.
— Так я и есть скандал! — в голосе моём хлестнула сталь. — Хочешь — празднуй с мамой. Только без меня.
Я схватила пакет и вывалила продукты в мусорное ведро. Хлопок крышки прозвучал как выстрел.
Максим побледнел.
— Ты с ума сошла?
— Нет, Макс. Я наконец-то пришла в себя.
После моего «взрыва» в квартире воцарилась тишина. Не уютная, а вязкая, как болото, где каждое слово тянет вниз. Максим два дня ходил по квартире, как обиженный подросток: молчал, вздыхал, громко закрывал двери. Со мной разговаривал только односложными: «угу», «ага», «ладно». Даже кота нашёл виноватым — не кормил, не гладил. Я взяла на себя и кота, и посуду, и свои таблетки, а он сидел с телефоном, писал мамочке жалобные сообщения.
На третий день я услышала, как он с ней разговаривает. Дверь не прикрыл, видимо, специально.
— Мам, ну ты права, конечно. Она упрямая. Говорил я ей, что нельзя так, но она не понимает… Да, продукты выкинула. Да, сама… А что я сделаю? Ну, я постараюсь. Мам, ну не переживай, праздник будет, я всё устрою.
Я стояла в коридоре, босиком, с кружкой в руке. Кружка дрожала так, что чай плескался на пальцы. Хотелось вылить всё содержимое ему на голову.
— Постарается он! — прошипела я сама себе. — Устроит, ага. Меня в гроб — и праздник.
Вечером он вернулся с двумя огромными пакетами. Пахло колбасой, майонезом, каким-то мясом. Вывалил всё на кухонный стол.
— Крис, — начал он осторожно, — ну не надо упираться. Всё равно праздник будет. Мама уже всех позвала. Ты только помоги. Я же сам не справлюсь.
Я смотрела на него и не верила. В глазах моих он был не мужем, а мальчиком с чужим списком в руках. И этот мальчик ждал, что я снова стану «доброй».
— Макс, — сказала я, медленно, — я не буду это готовить. И гостей в дом не пущу.
Он взвился.
— Ты что, издеваешься? Это моя мама! Юбилей! Люди придут! Ты хочешь опозорить меня?
— А ты уже меня опозорил, — перебила я. — Перед собой. Перед нами. Ты выбрал её, а не меня.
Его лицо перекосилось.
— Да кто ты такая вообще? Она меня родила! Она ради меня… А ты что? Ты у нас кто? Пришлая!
Эти слова ударили сильнее, чем пощёчина. Пришлая. В собственной квартире. В браке, где я пять лет тащила и ипотеку, и его ленивые «потом».
— Я поняла, — тихо сказала я. — Спасибо.
Я ушла в спальню, достала чемодан. Старый, поцарапанный, с ручкой, которая заедала. Складывала вещи спокойно, будто на дачу еду: джинсы, футболки, документы, лекарства.
Максим влетел в комнату.
— Ты что удумала?
— Уезжаю.
Он схватил чемодан, дёрнул на себя.
— Ты никуда не поедешь! Это истерика!
Я вырвала ручку. Сил у меня не так много, но злость делала чудеса.
— Отпусти, Максим.
— Крис, ну ты что? Это же глупости! — он замотал головой, как ребёнок. — Ну нельзя вот так всё рушить из-за праздника!
Я рассмеялась. Смех получился горький, хриплый.
— Из-за праздника? Макс, я ухожу не из-за праздника. А из-за того, что ты меня предал.
Он открыл рот, но слов не нашёл. Я закрыла чемодан, застегнула молнию и пошла в коридор. Он шёл следом, бормотал что-то, пытался схватить за руку. Я отдёрнула.
— Не трогай меня.
На пороге я обулась, накинула куртку. В этот момент в дверь позвонили.
Конечно. Она. Людмила Ивановна.
Вошла, как всегда, без приглашения. Увидела чемодан.
— Это что ещё такое? — её голос звенел, как колокольчик, но злой. — Ты куда собралась?
Я выпрямилась.
— К себе.
— Куда это «к себе»? Ты жена моего сына! Ты обязана быть рядом!
— Я никому ничего не обязана, — сказала я спокойно.
— Ах так! — она всплеснула руками. — Значит, бросаешь? После всего? Я тебя в дом приняла, на ноги поставила…
Я усмехнулась.
— На ноги меня поставили врачи. А вы меня только гнобили.
Она подскочила ближе, глаза метали искры.
— Неблагодарная! Ты нам жизнь испортила! Да ты без нас никто!
Я сжала ручку чемодана.
— Знаете, Людмила Ивановна, я лучше буду «никто», чем игрушкой в ваших руках.
Я вышла за дверь и хлопнула ею так, что в квартире всё задребезжало.
На улице было холодно. Ветер бил в лицо, но мне стало легче. Впервые за долгое время я шла туда, куда хочу я. Не она. Не он. Я.
И это был шаг, который уже нельзя было откатить.
Я сняла комнату у знакомой подруги — однокомнатная, тесная, но тихая. Там пахло старыми книгами и мятным чаем, а главное — не пахло Людмилой Ивановной. Я спала по десять часов, отсыпалась за все бессонные месяцы. Телефон трещал от звонков и сообщений, но я выключила звук.
Первую неделю Максим названивал каждый день. Голос жалобный:
— Крис, ну вернись. Мама переживает, я тоже. Давай начнём заново. Ты чего упёрлась?
Я слушала молча и вешала трубку.
Потом пошли смс от Людмилы Ивановны. Классика жанра:
— Ты разрушила нашу семью!
— Без тебя сын пропадёт!
— Ты пожалеешь!
На четвёртую неделю случилось главное. Мне позвонила соседка по старой квартире:
— Крис, я тебя не пугаю, но тут шум. Твоя свекровь гостей привела. С музыкой, с тостами. Ты же ключи не меняла?
Я застыла. Значит, они в моей квартире. Без меня. С чужими людьми. И всё это под предлогом «юбилея».
Я вызвала такси и примчалась. Открыла дверь своим ключом — и увидела: в моей кухне стоит накрытый стол, салаты, бутылки, пир горой. В зале — двадцать человек, шум, смех, кто-то танцует. А на диване — Людмила Ивановна в новом платье. Рядом Максим, с тарелкой оливье, улыбается, как идиот.
Я вошла — и шум стих. Гости замерли. Людмила Ивановна поднялась, прижала ладонь к груди:
— Вот и наша хозяйка пожаловала! Ну-ка, улыбайся, садись!
Я смотрела на них и чувствовала, как внутри поднимается ярость.
— Вы серьёзно? — мой голос прозвучал громко, даже не дрожал. — В моей квартире? Без моего согласия?
Максим вскочил.
— Крис, ну не начинай! Люди собрались!
— Люди? — я рассмеялась. — Эти люди — свидетели.
Я подошла к двери и достала из сумки пакет с новыми замками. Положила их на тумбочку.
— Завтра же меняю. Чтобы ни один человек отсюда без меня ключ не получил.
В комнате повисла тишина. Людмила Ивановна покраснела, губы её задрожали.
— Ты не имеешь права!
— Я — собственница, — отрезала я. — Имею.
Максим шагнул ко мне, пытался взять за руку.
— Крис, ну ты чего… Это же мама!
Я посмотрела на него. В глаза. Долго.
— Всё. Я подаю на развод.
Гул пошёл по комнате, как от взрыва. Кто-то икнул, кто-то кашлянул. Людмила Ивановна села обратно, прижала ладонь к виску. Максим опустил голову.
Я повернулась и вышла. За спиной осталась их музыка, их смех, их фальшивая «семья».
А впереди — дорога. Свободная. Моя.
Я шла по улице и вдруг впервые за долгое время улыбнулась. Да, будет тяжело. Но я сделала правильный выбор. Я закрыла дверь в ад и открыла её в жизнь.
И знала: назад меня больше не заманят ни праздниками, ни слезами.
