Воскресный ужин у свекрови обещал быть таким же, как и всегда: сытный борщ, неизменные расспросы о работе и дежурные упреки, что мы редко навещаем. Я натянула нейтральную улыбку, готовясь к привычному марафону. Максим, мой муж, уже с порога как-то сник, превратившись из взрослого мужчины в послушного сыночка.
— Заходите, проходите, не стесняйтесь! — Галина Ивановна, моя свекровь, широко распахнула дверь, окинув нас оценивающим взглядом. — Леночка, а ты что это такая бледная? Не худей, это сейчас не в моде. Максим, налей жене компоту, позаботься.
Мы уселись за стол. Разговор тек плавно и неспешно, пока не раздался звонок в дверь. Лицо Галины Ивановны озарилось самой искренней улыбкой за весь вечер.
— Это, наверное, Андрюша с Катюшей! Я же говорила, что они заедут.
Мой внутренний компас предчувствий качнул стрелку в сторону тревоги. Младший брат Максима, Андрей, и его жена Катя появлялись только тогда, когда что-то было нужно.
Андрей ввалился в квартиру с громким «Привет всем!», обнял маму, хлопнул Максима по плечу. Катя проследовала за ним, томно улыбаясь.
— О, и вы тут! — заметил нас Андрей, как будто мы были частью интерьера.
Пока Галина Ивановна хлопотала около любимчика, подкладывая ему самые крупные котлеты, я ловила себя на мысли, как меняется ее лицо, когда она смотрит на своих сыновей. На Максима — с сухой практичностью. На Андрея — с обожанием и нежностью.
Когда тарелки опустели и чай был разлит, Галина Ивановна обвела всех торжественным взглядом. Я почувствовала, как по спине пробежал холодок. Максим подался вперед, чувствуя ту же недобрую предзнаменованность.
— Я собрала вас сегодня, потому что в семье назрел очень важный вопрос, — начала она, и ее голос приобрел сладковато-деловой оттенок, который я уже научилась бояться. — Андрей и Катя живут в своей однушке уже пять лет. Детям там тесно, да и вообще, растущей семье нужно развиваться.
Я молча кивала, гадая, к чему она ведет.
— Так вот, — свекровь сделала паузу для важности и посмотрела прямо на меня. — Я все продумала. Леночка, тебе нужно оформить новую ипотеку на себя. На большую квартиру. Для Андрея с Катей.
В кухне повисла гробовая тишина. Я почувствовала, как кровь отливает от лица. Это был даже не намек, не просьба. Это был ультиматум.
— Мама, что ты… — начал было Максим, но тут же замолк под тяжелым взглядом Галины Ивановны.
— Я тебя не понимаю, — выдавила я, чувствуя, как сжимаются кулаки под столом.
— Что тут непонятного? — свекровь развела руками, как будто объясняла очевидные вещи ребенку. — У тебя официальная работа, хорошая зарплата, идеальная кредитная история. Банк одобрит все в один момент. Андрей с Катей будут платить сами. Ты же просто поможешь семье. Мы все тебе будем только благодарны.
Андрей, почувствовав, что дело пахнет реальной возможностью, оживился.
— Да-да, Лен, я все сам! Буду платить исправно, честное слово. Ты же не сомневаешься? Мы же братья с Максом, одна кровь.
Я перевела взгляд на мужа. Его глаза были устремлены в тарелку. Он отчаянно избегал моего взгляла, и в этой его позе было столько трусливого молчаливого согласия, что меня чуть не затошнило.
— Галя, вы вообще понимаете, о чем просите? — голос мой дрогнул от ярости, которую я едва сдерживала. — Это же огромная ответственность. Мне придется нести за все отвечать перед банком. А если что?
— Какие «если»! — отрезала Галина Ивановна, ее голос потерял сладость и стал металлическим. — Не выдумывай проблемы на пустом месте. Ты что, не хочешь помочь родным людям? Ты что, жадина? Мы тебя своим человеком считали.
Эти слова прозвучали как пощечина. Я посмотрела на их лица: на самодовольное лицо свекрови, на ждущее — Андрея, на смущенное — Кати, на испуганное — Максима.
И в этот момент яростного бессилия ко мне вдруг вернулось странное, леденящее спокойствие. В голове пронеслись обрывки недавнего разговора с подругой, цифры в банковской выписке, холодный расчет.
Я медленно выдохнула и отпила глоток холодного чая, чтобы скрыть дрожь в руках.
Внутри все кричало и рвалось наружу, но я заставила себя улыбнуться той самой нейтральной, вымученной улыбкой, с которой вошла в этот дом.
— Хорошо, — сказала я тихо, глядя прямо в глаза Галине Ивановне. — Я подумаю.
В ее глазах вспыхнула победа. Она приняла мой ответ за капитуляцию. Она уже праздновала успех своей многоходовочки.
Она не догадывалась, что я только что приняла решение начать свою собственную игру. И мой план уже начал работать.
Дорога домой прошла в гробовом молчании. Максим упорно смотрел в окно на мелькающие огни, а я сжимала руки в замок на коленях, чтобы они не дрожали. Та тихая ярость, что помогла мне сдержаться на кухне у его матери, теперь клокотала внутри, грозя разорвать меня изнутри.
Как только дверь нашей квартиры захлопнулась, отключив мир от происходящего внутри, я обернулась к мужу.
— Ты вообще осознаешь, что только что произошло? Твоя мама спокойно предложила мне взвалить на себя долг в несколько миллионов за твоего безответственного брата!
Максим вздохнул, скинул куртку и потянулся к холодильнику за бутылкой воды. Его спокойствие добивало меня еще больше.
— Лен, не драматизируй. Мама просто пытается помочь Андрею. Она же не со зла.
— Не со зла? — я фыркнула, преграждая ему путь в гостиную. — Она предложила мне рискнуть всем, что у нас есть! Нашей квартирой, моей зарплатой, нашим будущим! А ты что сделал? Ты сидел и молчал! Ты даже не попытался меня защитить!
Он наконец посмотрел на меня, и в его глазах я увидела не раскаяние, а раздражение.
— А что я должен был сделать? Устроить скандал? Мама просто озвучила идею, чтобы мы обсудили ее как семья.
— Какая еще семья? — голос мой сорвался на высокую, почти истеричную ноту. — Семья — это ты и я! Это наша маленькая семья, о которой ты, похоже, напрочь забыл, как только твоя мамочка начала говорить! Они хотят меня использовать, Максим! Использовать, как отмычку в банке!
— Перестань, — он резко махнул рукой. — Никто тебя использовать не хочет. Андрей дал слово, что будет платить. Это же просто формальность, бумажка. Ну подпишешь ты какие-то документы. Ничего же не изменится.
Я отшатнулась от него, как от удара током. Он действительно не понимал. Или не хотел понимать.
— Бумажка? — прошептала я. — Максим, это ипотека! Это долг на двадцать лет! А если у Андрея как всегда? Помнишь, как он тебе должен был пятьдесят тысяч за ремонт машины? Где они? Или как он взял у твоей мамы деньги на бизнес и все прокурил? Какие, нафиг, его слова?
— Он исправился! — упрямо сказал Максим, но в его глазах промелькнула тень сомнения. — Сейчас у него работа нормальная. И потом, мама сказала, что они будут помогать, контролировать.
— То есть твоя мама будет контролировать мой кредит? — я засмеялась, и смех прозвучал горько и зло. — Это просто прекрасно. Значит, она будет звонить мне каждый месяц и спрашивать, почему я еще не внесла платж за ее сыночка? А если я захочу сменить работу? Уйти в декрет? На что мы будем жить с двумя ипотеками?
— Ну, я же тоже работаю, — пробормотал он, уже не так уверенно.
— Да, работаешь! И мы вкалываем на двух работах, чтобы платить за эту нашу квартиру! А теперь я должна буду вкалывать еще и на квартиру твоего брата? Пока он с Катей будут выбирать обои? Ты хоть на секунду подумал о нас? О мне?
Я смотрела на него и не видела в его глазах поддержки. Я видела запутавшегося мальчика, разрывающегося между женой и властной матерью. И было очевидно, чью сторону он в итоге выберет. Он уже выбрал, своим молчанием.
— Мама сказала, что это наш шанс проявить себя как сильная семья, — тихо произнес он, глядя в пол. — Что мы должны поддерживать друг друга.
В его словах не было его собственных мыслей. Это была калька с речей Галины Ивановны. Меня вдруг накрыло такой волной разочарования и боли, что я едва сдержала слезы.
— Сильная семья — это когда ты защищаешь свою жену, а не предлагаешь ей залезть в долговую яму, чтобы угодить твоей маме, — выдохнула я. — Я не сделаю этого, Максим. Никогда.
Он поднял на меня взгляд, и в нем впервые за весь вечер промелькнуло что-то похожее на упрек.
— Ну вот всегда так.
Ты никогда не хочешь помочь моим. Ты их ненавидишь.
Это было уже слишком. Поворот в классический манипулятивный прием. Сделать виноватой меня.
Я не стала ничего отвечать. Я просто развернулась и ушла в спальню, закрыв за собой дверь. Я осталась одна в тишине, прислушиваясь к стуку собственного сердца.
За дверью послышались его шаги, но он не вошел. Я понимала, что он не враг. Он — жертва. Но от этого не становилось легче. Потому что его слабость грозила разрушить все, что мы с таким трудом строили.
И в тот момент, лежа в темноте и глотая слезы, я поняла, что осталась совершенно одна. И если я хочу защитить наш с ним же дом, то рассчитывать могу только на себя. И мой тихий, зреющий план из разряда фантазии начал обретать черты единственно возможного решения.
На следующее утро атмосфера в квартире была густой и ледяной. Максим молча собрался на работу, избегая моего взгляда. Я ответила ему тем же. Казалось, даже воздух в комнатах напрягся и замер, ожидая продолжения вчерашней битвы.
Оно не заставило себя ждать. Не успела я допить чай, как раздался резкий звонок в дверь. Сердце неприятно екнуло. Я посмотрела в глазок и увидела на площадке Галину Ивановну. Лицо ее было решительным, в руках она сжимала сумку, набитую, как я сразу поняла, «полезными» бумагами.
Открывать не хотелось категорически. Но я понимала, что она будет звонить и ломиться, пока я не впущу ее.
— Леночка, а я к тебе! — заявила она выливаясь в прихожую без лишних церемоний. — Надо обсудить вчерашнее, пока идея не остыла.
Она прошла на кухню, как хозяйка, поставила сумку на стол и стала доставать папки с какими-то бумагами, распечатанными листами с расчетами.
— Я всю ночь не спала, все продумывала, — объявила она, раскладывая листы передо мной, как карты таро. — Вот, посмотри, я уже прикинула примерные платежи. Это же просто копейки для такой зарплаты, как у тебя! А вот подборка квартир от застройщика, у них сейчас акция. Андрей с Катей уже присмотрели три варианта.
Я молча смотрела на эти бумаги, на ее пальцы, водившие по цифрам, и чувствовала, как внутри закипает та самая ярость, которую я вчера еле сдержала.
— Галя, я вчера все четко сказала. Я не буду этого делать.
Ее лицо дрогнуло, брови поползли к переносице, собираясь в знакомую грозную складку.
— Лена, давай без эмоций. Мы взрослые люди и должны говорить разумно. Ты просто не хочешь вникать. Ты даже не пытаешься понять, как это выгодно всем!
— Мне это не выгодно! — отрезала я, уже не скрывая раздражения. — Мне это опасно. И непонятно, почему я должна рисковать своим благополучием.
— Какое риск? Какое благополучие? — ее голос зазвенел, стала повышать тон. — О чем ты вообще говоришь? Речь идет о помощи близким! Ты что, не понимаешь? Ты разрушаешь семью! Ты вносишь раздор! Максим из-за тебя весь на нервах!
Она перешла на личности, как я и предполагала.
— При чем тут Максим? Это ваша с ним идея, а не моя.
— Он поддерживает! Он готов помочь брату! А ты… ты ему не жена, а помеха! Жадина!
Слово «жадина» прозвучало как плевок в душу. Она произносила его с такой ядовитой убежденностью, что на секунду мне и самой показалось, что это правда. А что, если я и правда жадина? Не могу поделиться?
Я встряхнула головой, отгоняя наваждение.
— Называйте как хотите. Ответ нет.
Галина Ивановна откинулась на стуле, и ее выражение лица вдруг сменилось с гневного на трагическое. Глаза наполнились слезами.
— Я тебя как дочь приняла! — всхлипнула она, доставая платок. — Всем сердцем к тебе прикипела. А ты… ты мне вот так платишь за любовь? Не помочь родной кровинушке! Да он без этой квартиры с ума сойдет! У них же дети будут!
Она разрыдалась, уткнувшись в платок. Я наблюдала за этим спектаклем с холодным любопытством. Слезы были обильные, очень правдоподобные. Видимо, тренировалась перед зеркалом.
— Галя, перестаньте, пожалуйста. Это не поможет.
Вдруг она вскочила со стула, схватилась за сердце и начала тяжело дышать.
— Ой, сердце… колет… — застонала она, бледнея уже по-настояшему. — Из-за тебя… давление… таблетки…
Меня на секунду охватила паника.
А вдруг правда плохо? Но потом я увидела ее хитрый, оценивающий взгляд из-под полуприкрытых век. Она проверяла, сработает ли.
— Сейчас вызову скорую, — сказала я ровным голосом, доставая телефон.
— Не надо! — она сразу выпрямилась, дыхание ее чудесным образом выровнялось. — Пройдет… отлежусь. Ты просто не нервничай меня.
Она тяжело вздохнула, собрала свои бумаги и поплелась к выходу, изображая из себя обессиленную, больную старушку, сломленную черствостью невестки.
— Подумай еще, Леночка, — бросила она на прощание уже обычным, без слез и стонов, голосом. — Я к тебе еще зайду.
Дверь закрылась. Я осталась стоять посреди кухни, глядя на запотевшее от ее драматического дыхания окно. Руки снова дрожали, но теперь не от ярости, а от омерзения. От наглости, от лжи, от этого театра одного актера.
И самое ужасное, что где-то в глубине души шевелился противный, съедающий изнутри червячок сомнения: а вдруг я и правда плохая? Вдруг я должна была согласиться?
Я с силой тряхнула головой, прогоняя эти мысли. Нет. Они не уважают меня. Они не уважают Максима. Они думают только о себе.
И это лишь подтверждало, что мой план, рожденный вчера в отчаянии, был единственным верным путем. Они сами не оставляли мне выбора.
Тишина после ухода Галины Ивановны была оглушительной. Я стояла, опершись о кухонный стол, и мои пальцы бессознательно сминали те самые распечатанные листы с расчетами ипотечных платежей. Ее слезы, ее истерика, ее манипуляции — все это оставило после себя неприятный, липкий осадок. Я чувствовала себя загнанной в угол.
Она сказала, что вернется. И я знала, что так и будет. Нажим усилится. Подключат других родственников, начнут давить через Максима. Мои отказы работали как таран, только укрепляя ее в желании сломать меня.
Я не могла больше просто отбиваться. Нужно было действовать. Но как? Одной против всей этой сплоченной, уверенной в своей правоте семьи было не выстоять. Нужен был план. Не эмоциональный крик, а холодный, железобетонный расчет.
И тогда я вспомнила. Вспомнила разговор с коллегой месяц назад, когда та жаловалась на проблемы с банком. Она упоминала, что консультировалась с юристом по кредитным правам. Где-то у меня в телефоне даже был сохранен номер.
Сердце заколотилось чаще, но теперь не от страха, а от азарта. Да, это был единственный верный ход.
Я нашла контакты, набрала номер и записалась на консультацию на ближайшее время, сославшись на срочность. Оставшийся до визита день прошел в нервном ожидании. Максим вечером пришел угрюмый и молчаливый. Мы разговаривали односложно, как соседи по коммуналке. Он чувствовал мою отстраненность, но не пытался ее пробить. Его молчаливая обида лишь укрепляла меня в правильности моего решения.
На следующий день я отпросилась с работы на пару часов. Небольшой офис юриста располагался в центре города. Стеклянные двери, строгая секретарша, запах кофе и дорогой бумаги.
Меня провели в кабинет к молодой женщине лет сорока с умными, внимательными глазами. Ее звали Виктория Сергеевна.
— Чем могу помочь? — спросила она, предложив сесть.
Я глубоко вздохнула и начала рассказывать. Без эмоций, просто факты. Требование свекрови, брат мужа, его финансовая несостоятельность, давление на мужа. Я говорила ровным, деловым тоном, но внутри все сжималось от стыда и унижения, что мне вообще приходится обсуждать такое.
Виктория Сергеевна слушала внимательно, не перебивая, лишь изредка делая пометки в блокноте.
— Понимаю, — сказала она, когда я закончила. — Ситуация, к сожалению, не уникальная. Родственники часто пытаются решить свои финансовые проблемы за счет самого добросовестного члена семьи. Давайте расставим все по полочкам с точки зрения закона.
Она взяла чистый лист бумаги и начала рисовать схему.
— Первое и главное. Оформляя ипотеку, вы берете на себя солидарную ответственность перед банком. Это значит, что в случае неуплаты долг полностью взыщут с вас. Все ваши доходы, ваше имущество, включая вашу нынешнюю квартиру, пойдут на погашение. Даже если у вас есть расписка от брата мужа, что он обязуется платить, для банка она — просто бумажка.
Взыскивать будут с вас.
Я кивнула, мне это было интуитивно понятно и раньше.
— Второй важный момент. Вы состоите в браке. Ваша нынешняя квартира, как я понимаю, приобреталась в браке?
— Да, — подтвердила я. — Она в совместной собственности.
— В таком случае, для оформления любой новой ипотеки вам потребуется нотариально заверенное согласие супруга. Без него банк даже не станет рассматривать вашу заявку.
В моей голове что-то щелкнуло. Это был тот самый крючок, тот самый слабый участок в их, казалось бы, железобетонной схеме.
— То есть, если я не получу согласие мужа, я не смогу оформить ипотеку? — уточнила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Совершенно верно. Банк очень щепетилен в таких вопросах. Это их страховка.
Я медленно выдохнула. Значит, Максим в любом случае должен был быть в курсе и formally согласиться. Его молчаливого одобрения за столом было бы недостаточно. Это меняло расстановку сил.
— А есть ли способы… — я carefully подбирала слова, — не просто отказать им, а сделать это так, чтобы они больше не могли ко мне с этим обратиться? Чтобы защитить себя раз и навсегда?
Юрист внимательно посмотрела на меня, и в ее глазах мелькнуло понимание.
— Вы хотите не просто сказать «нет», вы хотите дать им такой ответ, после которого атаки прекратятся?
— Да, — тихо, но твердо сказала я. — Они не понимают слов. Им нужно показать силу. Юридическую, финансовую. Ту, которую они поймут.
Виктория Сергеевна на секунду задумалась, затем снова взяла блокнот.
— Есть вариант. Рискованный, но эффективный. Поскольку ваша текущая квартира является совместно нажитым имуществом, вы можете потребовать у мужа оформить его долю на вас. В дарение, например. В качестве «страховки», как вы выразились. Аргументировать это тем, что раз он так уверен в брате и готов рисковать вашим общим благополучием, то пусть рискнет и своей долей в квартире. Либо он дарит вам свою долю, и тогда вы, защитив таким образом себя, оформляете ипотеку. Либо он отказывается, и тогда вопрос с ипотекой автоматически снимается, ведь без его согласия вы ее не получите.
Я слушала, затаив дыхание. План, который был у меня в голове смутным наброском, обрел юридическую плоть и кровь. Это было блестяще и жестоко.
— Они на это не пойдут, — прошептала я, но юрист улыбнулась.
— А вы и не должны на это рассчитывать. Ваша цель — не получить долю, а поставить их в такие условия, где их жадность и недоверие друг к другу сыграют против них. Скорее всего, они откажутся. И тогда вы получите железный, законный предлог для отказа. Вы же были не против, но при условии страховки. Вам ее не предоставили. Вы чисты перед семьей и, что важнее, перед законом.
Я вышла из офиса юриста с папкой распечаток и с новым чувством — не страха, а уверенности. Теперь у меня был не просто эмоциональный порыв, а стратегия. И оружие.
Они хотели играть в игры? Что ж, теперь я знала правила лучше их.
Прошло несколько дней. Давление не ослабевало. Галина Ивановна звонила каждый день, ее голос в трубке звучал то слащаво-убеждающе, то обиженно-угрожающе. Максим ходил мрачнее тучи, бросая на меня взгляды, полные немого укора. Я выдерживала это молча, копя силы для главного действия.
Мой визит к юристу дал мне не только знания, но и спокойную, холодную уверенность. Я перестала оправдываться и злиться. Я стала действовать.
В пятницу вечером, когда мы вдвоем сидели в гостиной, делая вид, что смотрим телевизор, я нарушила тягостное молчание.
— Максим, позвони своей маме. И Андрею. Предложи им завтра приехать к нам. Скажи, что я готова обсудить их предложение.
Он повернулся ко мне, и на его лице впервые за неделю появилось не поддельное изумление.
— Серьезно? Ты согласна?
— Я согласна обсудить, — поправила я его, сохраняя невозмутимое выражение лица. — Но есть условия. Пусть приезжают.
Он не стал расспрашивать, слишком обрадованный возможностью перемирия. Он тут же схватил телефон и вышел на балкон, чтобы сделать тот самый, полный надежды, звонок.
На следующий день ровно в назначенное время звонок раздался снова.
На пороге стояли все трое: Галина Ивановна с победоносным видом, Андрей с радостной ухмылкой и Катя, с любопытством оглядывающая нашу прихожую.
— Ну вот и прекрасно, что все смогли собраться по-семейному, без ссор, — начала свекровь, усаживаясь в кресло как на трон. — Я всегда знала, что ты одумаешься, Леночка. Разум всегда побеждает.
Я стояла напротив них, чувствуя себя не обвиняемой, а скорее следователем, готовым огласить приговор.
— Я готова помочь Андрею, — сказала я четко, и в комнате повисла напряженная тишина. — Готова стать формальным заемщиком.
Андрей чуть не подпрыгнул от восторга, а на лице Галины Ивановны расцвела торжествующая улыбка. Максим облегченно вздохнул.
— Но только на моих условиях, — продолжила я, и улыбки на их лицах сразу померкли.
— Каких еще условиях? — настороженно спросила свекровь.
— Условия страховки. Поскольку я беру на себя колоссальные риски, я должна быть защищена. Полностью. Поэтому все будет оформляться юридически правильно.
Я сделала паузу, давая словам просочиться в их сознание.
— Первое. Мы идем к нотариусу и составляем договор. Там черным по белому будет прописано, что все обязательства по ипотеке несет Андрей с Катей. Все платежи — их зона ответственности. В случае просрочки я имею право взыскать с них всю сумму долга, пени и моральный ущерб через суд.
Андрей заерзал на месте, а Катя настороженно на него посмотрела.
— Второе, — мой голос зазвучал тверже, и я перевела взгляд на мужа. — И главное. Максим, ты даришь мне свою долю в нашей квартире. Прямо сейчас. Мы идем к нотариусу и оформляем дарственную.
В комнате повисла гробовая тишина. Сначала они просто не поняли.
— Это еще зачем? — опомнился первым Андрей.
— Это моя страховка, — объяснила я с ледяным спокойствием. — Если вы вдруг решите, что платить не можете или не хотите, и банк заберет мою единственную квартиру, то я хотя бы не останусь на улице. Эта квартира будет полностью моей. Это моя гарантия. Без этого никакой ипотеки не будет.
Эффект был точь-в-точь как я и предполагала. Лицо Галины Ивановны из победоносного стало багровым от ярости.
— Это что за махинации? — прошипела она. — Ты что, не доверяешь нам? Своей семье?
— После вашего предложения оформить на меня чужой долг? Нет, не доверяю. Вы хотите моих денег и моей репутации? Что ж, я хочу ваших гарантий. Квартира Максима — это единственная реальная гарантия, которая у вас есть.
— Да ты с ума сошла! — взорвался Андрей. — Это же грабеж средь бела дня!
— Нет, — холодно парировала я. — Это бизнес. Вы предлагаете мне сделку с высокими рисками. Я выставляю условия по их снижению. Вы же уверены, что все будет хорошо? Почему вы против? Максим, — я повернулась к мужу, — ты ведь уверен в брате? Значит, тебе не жалко подарить мне свою долю, ведь ничего не изменится. Ты же сам говорил — это просто бумажка.
Максим смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Он видел железную логику, но и видел ловушку. Он метался взглядом между мной, своей матерью и братом.
— Мама… — неуверенно начал он. — Может, и правда… раз уж мы просим Лену…
— Молчи! — отрезала Галина Ивановна, вставая. Ее лицо исказилось гримасой гнева и страха. Она понимала все perfectly. Она видела, что ее игра проиграна. Отдавать реальную квартиру в обмен на виртуальные обещания ее ненадежного сына? Никогда.
— Нет! — заявила она категорично. — Это мой сын и его квартира! Никаких дарственных! Это вообще не обсуждается!
— Тогда и моя зарплата и моя кредитная история — тоже не обсуждаются, — пожала я плечами. — Условия я выставила. Все или ничего. Ваш выбор.
Я смотрела на их разгневанные, растерянные лица и впервые за долгое время чувствовала себя не жертвой, а игроком. Игроком, который только что поставил на кон их жадность — и выиграл.
Галина Ивановна молча схватила сумочку, кивнула сыновьям и направилась к выходу, хлопнув дверью так, что задрожали стены.
Андрей что-то пробормотал себе под нос и потянул за руку Катю. Максим остался стоять посреди комнаты, смотря на меня с новым, незнакомым выражением — смесью шока и уважения.
Я выдержала его взгляд. Спокойная и непоколебимая.
Игра только начиналась.
После того скандального вечера наступило затишье. Галина Ивановна не звонила. Молчал и Андрей. Максим ходил по квартире потерянный и притихший, будто его мир, состоявший из беспрекословного подчинения матери, дал трещину. Он видел ее жадность в тот момент так явно, что уже не мог этого отрицать.
Но я понимала — это затишье обманчиво. Они не сдадутся. Они просто искали новый подход. И я оказалась права.
Через неделю раздался звонок от Максима. Он позвонил с работы, и в его голосе слышалась странная, вымученная радость.
— Лен, слушай, мама все обдумала. Она согласна на твои условия.
У меня внутри все похолодело. Этого я не ожидала.
— На какие именно условия? — переспросила я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
— Ну, на все. И на договор у нотариуса, и на… дарственную. Говорит, раз уж мы так решили, то пусть будет по-твоему. Они с Андреем ждут нас завтра в банке, чтобы начать оформлять документы на ипотеку.
Это была ловушка. Я знала это с первой же секунды. Галина Ивановна никогда добровольно не отдаст долю своего сына. Значит, они что-то задумали. Решили, что я поведусь на их уступчивость, мы начнем процесс, а потом они найдут способ меня обойти или сорвать в последний момент, оставив меня с обязательствами и без страховки.
Или же они были настолько уверены в том, что Максим никогда не подпишет дарственную, что играли ва-банк, рассчитывая, что я откажусь от своего требования в самый последний момент.
— Хорошо, — сказала я ровным голосом. — Завтра в десять утра в их банке. Я буду.
На следующее утро я надела свой самый деловой костюм. Это был мой доспех. Максим нервничал, но выглядел воодушевленным — он верил, что семья наконец-то нашла компромисс.
Когда мы вошли в банк, они уже ждали нас у стола менеджера. Галина Ивановна сидела с видом королевы, милостиво согласившейся на условия вассала. Андрей ерзал на стуле, а Катя с интересом разглядывала рекламные буклеты с ипотечными программами.
— Ну вот и прекрасно, все собрались, — весело начала свекровь, как будто и не было никакого скандала. — Давайте уже начинать, время деньги, как говорится.
Менеджер, молодая девушка, улыбнулась нам и начала раскладывать бланки.
— Хорошо, начнем с анкеты основного заемщика, то есть с вас, — она повернулась ко мне. — Паспорт, пожалуйста.
Я не двигалась.
— Минуточку. Есть одно условие, без которого мы не сдвинемся с места. Сначала мы едем к нотариусу и оформляем дарственную на мою долю от мужа. И только после этого, с готовым документом на руках, я становлюсь заемщиком.
Улыбка на лице менеджера замерзла. Она посмотрела на Галину Ивановну, потом на Максима.
Галина Ивановна фыркнула.
— Леночка, давай не будем задерживать людей. Оформим сначала заявку, а потом сразу к нотариусу. Я же слово дала!
— Нет, — мои слова прозвучали как щелчок замка. — Сначала дарственная. Без нее никаких документов я подписывать не буду.
Андрей громко вздохнул и откинулся на спинку стула.
— Опять начинается! Я же говорил!
— Что начинается? — я повернулась к нему. — Мы всего лишь выполняем условия, на которых я согласилась. Вы же не передумали? Вы же так уверены, что будете платить? Или у вас есть сомнения?
Он замолчал, покраснев.
Галина Ивановна встала. Ее лицо стало жестким и злым. Весь ее спектакль с согласием рухнул в одно мгновение.
— Хватит это терпеть! — ее голос зазвенел, привлекая внимание других сотрудников банка. — Ты что, совсем обнаглела? Ты издеваешься над нами? Над семьей? Я тебе по-хорошему, по-семейному, а ты тут со своими глупыми условиями!
— Мои условия — это единственная причина, почему я вообще здесь нахожусь, — парировала я, оставаясь сидеть. Спокойствие, с которым я говорила, бесило ее еще больше.
— Да ты ничего не получишь! Никогда! Слышишь? — она уже почти кричала, тыча в меня пальцем. — Максим, ты сейчас же скажи ей, что никуда ты свою долю не подаришь! Скажи!
Все взгляды обратились на Максима. Он стоял, бледный, разрываясь между нами. Он видел истерику матери и мое холодное спокойствие.
— Мама, может, действительно… раз уж мы договорились… — начал он неуверенно.
— Молчи! — закричала она на него, и в ее крике было столько ненависти и презрения, что он отшатнулся. — Тряпка! Никакой тебе не муж! Жена тебя под каблук забрала, и ты даже пикнуть боишься!
И тогда я тоже поднялась. Выпрямилась во весь рост и посмотрела ей прямо в глаза. Мой тихий, но четкий голос прозвучал после ее крика как удар хлыста.
— Значит, сделка сорвана. Вы отказываетесь выполнять условия. Я предупреждала. Всего доброго.
Я развернулась и пошла к выходу. За спиной повисла ошеломленная тишина, а затем ее нарушил новый, еще более яростный вопль Галины Ивановны. Но я уже не слушала. Я вышла на улицу, и свежий воздух ударил мне в лицо, смешавшись с чувством головокружительного, горького торжества.
Они показали свое истинное лицо. При свидетелях. Игра была окончена.
Истеричный крик Галины Ивановны настиг меня уже у самых стеклянных дверей банка.
— Куда ты?! Стоять! Не смей уходить!
Я обернулась. Картина была удручающей и одновременно комичной. Менеджер банка застыла с папкой документов в руках, пытаясь сохранить профессиональное выражение лица. Клиенты у других столов с любопытством смотрели на нашу семейную сцену. Андрей пытался оттянуть мать за рукав, а Катя отступила в сторону, покраснев от стыда.
— Я сказала, все кончено, — холодно повторила я, не делая шага назад.
— Ничего не кончено! — Галина Ивановна вырвала руку от Андрея и сделала несколько резких шагов в мою сторону. Ее лицо исказилось от бессильной ярости. — Ты все испортила! Все! Из-за своей жадности! Я тебя в суд затащу! За мошенничество!
— За какое мошенничество? — удивилась я, нарочито спокойно. — Я не подписала ни одного документа. Я лишь озвучила условия, на которых готова была помочь. Вы отказались. На этом все.
— Ты втирала нам очки! Ты хотела отобрать квартиру у моего сына! — она уже не кричала, а визжала, привлекая все больше внимания. Охранник у входа настороженно выпрямился.
— Галя, успокойтесь, — сказала я, но она не слышала.
— Молчать! Ты никто! Чужая женщина, которая влезла в нашу семью и все рушит! Максим! — она резко обернулась к сыну, который стоял, опустив голову, словно школьник, пойманный на драке. — Немедленно прекрати это безобразие! Забери у нее свою долю! Она должна вернуть ее тебе! Сию же минуту!
Максим молчал, не в силах поднять на меня глаза. Видимо, в его картине мира происходил настоящий апокалипсис.
— Он не может ее забрать, — голос прозвучал тихо, но так, что его было слышно даже свекрови. — Дарственная еще не оформлена. Ее просто не существует.
Галина Ивановна замерла с открытым ртом, на секунду опешив. Но ненадолго.
— Значит, оформить! Оформить обратно! Ты подарил — ты и забирай! Или я сама…
— Мама, хватит, — наконец прорвалось у Максима. Слово было тихим, но полным такой боли и стыда, что даже она замолчала. — Хватит, пожалуйста. Успокойся.
— Какой «хватит»?!
— Я не буду ничего оформлять обратно, — он поднял на нее глаза, и в них читалась мука, но и решимость. — Лена права. Она все правильно сказала. Это была ее страховка. А мы… мы ее не предоставили.
Это было слишком для Галины Ивановны. Ее последний оплот, ее послушный сын, вдруг перешел на сторону врага. Ее лицо стало багровым.
— А-а-а! Так вы вместе?! Вместе против меня! — она закатила истерику, размахивая руками. — Я вас вырастила, я на вас всю жизнь положила! А вы… вы! Я сейчас умру здесь, на месте! У меня давление!
Она снова схватилась за сердство, но на этот раз этот трюк не сработал. Ее вопли эхом разносились по холлу банка.
— Галя, — сказала я, пользуясь моментом ее очередного вдоха для очередной тирады. — Вы ничего не сможете сделать. Все законно. Ваш сын ничего мне не дарил. Я ничего не подписала. Вы просто пытались заставить меня взять на себя долг вашего сына, а когда я выставила разумные условия, вы устроили сцену. При свидетелях.
Я обвела взглядом весь зал, встречаясь с глазами свидетелей, которые тут же отводили взгляд. Менеджер пошла звонить начальству, видимо, чтобы разобраться с дебошем.
— Вас все видели. Слышали. Так что ваши угрозы подать в сук — пустой звук. У вас нет никаких доказательств, кроме ваших криков.
Она смотрела на меня, тяжело дыша, и я видела, как в ее глазах гаснет ярость и появляется нечто новое — страх. Страх потерять контроль. Страх перед тем, что ее методы больше не работают.
— Ты… ты мне еще ответишь, — прошипела она уже без прежней силы, больше по привычке. — Андрей, пошли. Катя! Идем!
Она повернулась и, не глядя ни на кого, пошла к выходу, отталкивая охранника. Андрей, бросив на нас с Максимом взгляд, полный ненависти, поплелся за ней. Катя ускорила шаг, чтобы выйти первой.
Двери банка закрылись за ними. В зале воцарилась гробовая тишина, нарушаемая только тихим голосом менеджера, объясняющей что-то по телефону.
Я посмотрела на Максима. Он стоял, опустив плечи, и смотрел в пол. На нем не было лица.
— Пошли домой, — тихо сказала я.
Он лишь кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Мы вышли на улицу, оставив за спиной банк, истерику его матери и обломки его слепой веры в «семью».
Мы молча доехали до дома. Молча поднялись на лифте. Молча вошли в квартиру. Тишина между нами была густой, тяжелой, как влажная шерсть. Максим скинул куртку и прошел в гостиную, уставившись в темный экран телевизора. Я осталась стоять в прихожей, прислонившись к стене, чувствуя, как дрожь отступает, сменяясь леденящей пустотой.
Все было кончено. Битва выиграна. Но на поле боя оставались одни руины.
Я понимала, что сейчас скажу дальше, определит все наше будущее. Можно было кричать, упрекать, тычать ему в лицо его слабостью и предательством. Но это бы добило последнее, что между нами оставалось.
Я сделала глубокий вдох и вошла в гостиную. Он сидел на диване, сгорбившись, и смотрел куда-то в пол.
— Максим, — начала я тихо. — Нам нужно поговорить.
Он медленно поднял на меня глаза. В них не было злости. Только растерянность, стыд и усталость.
— Я не хотел… Я не знал, что она так… — он замолк, не в силах подобрать слова.
— Я знаю, — сказала я. — Ты не хотел. Ты просто пытался угодить всем и сразу. И в итоге подвел и их, и меня.
Он молча кивнул, снова опустив голову.
— Я не злюсь на тебя за то, что ты не смог сразу меня поддержать, — продолжала я, подбираясь ближе. — Я зла на то, что ты даже не попытался встать между мной и их требованиями. Ты видел, как на меня давят, и ты молчал. Ты позволил им считать, что мое «нет» ничего не значит, потому что ты, мой муж, его не подтвердил.
— Они же семья… — глухо проговорил он.
— А я кто? — спросила я, и голос мой дрогнул. — Я твоя жена. Я и есть твоя самая главная семья сейчас. Или нет?
Он замолчал. Этот вопрос висел в воздухе между нами, требуя ответа.
— Я люблю тебя, — наконец выдохнул он. — Но мама… она всегда… она всех контролировала. И я, и Андрей… мы просто привыкли слушаться.
— Привычка — не оправдание, — мягко, но твердо сказала я. — Ты взрослый мужчина. У тебя своя жизнь. Свои решения. Или ты хочешь, чтобы твоя мама принимала их за тебя до самой пенсии? Выбирала, где нам жить, на что тратить деньги, как воспитывать детей?
Он резко поднял голову, и я увидела в его глазах страх. Страх перед таким будущим.
— Нет.
— Тогда выбор за тобой. Прямо здесь и прямо сейчас. Или мы с тобой, — я села рядом и взяла его руку в свою, — или они. Третьего не дано. Потому что в следующий раз они придумают что-то новое. И ты снова будешь метаться между нами. Я больше не выдержу этого.
Он сжал мои пальцы. Его рука была холодной.
— Прости меня, — прошептал он. — Я был слепым и слабым. Я видел, как они на тебя нападают, и… я просто замер.
— Мне не нужны извинения, Максим. Мне нужны действия. Мне нужна твоя поддержка. Не на словах, а на деле. Я готова бороться за нас, но одна я не справлюсь.
Он долго смотрел на наши сплетенные руки, а потом поднял на меня взгляд. И в нем появилась та самая твердость, которой мне так не хватало все эти дни.
— Хорошо. Ты права. Все. С меня хватит. Больше никаких разговоров об ипотеке, никаких уступок. Это наша жизнь. И наши правила.
В его голосе не было прежней неуверенности. Была усталость от борьбы и решимость эту борьбу закончить.
На следующий день он сам позвонил Галине Ивановне.
Я не слышала разговора, но через стену доносился его низкий, ровный голос, без крика, но и без прежних уговоров. Потом он вышел из комнаты бледный, но с облегчением на лице.
— Сказал, что тема закрыта. Навсегда. И что если она хочет общаться с нами, то только как с семьей, а не как с кошельком.
Больше она не звонила. Не звонил и Андрей. Их молчание было красноречивее любых слов. Они отступили. Поняли, что игра проиграна.
Прошла неделя. Две. Жизнь постепенно возвращалась в свое русло. Напряжение уходило, сменяясь осторожным, новым чувством близости. Мы учились говорить друг с другом заново, без оглядки на телефон, без страха следующего скандала.
Как-то вечером я стояла на балконе и смотрела на зажигающиеся огни города. В квартире за моей спиной было тихо. По-хорошему тихо. Не гнетущее молчание после ссоры, а мирная, спокойная тишина нашего дома.
Максим вышел ко мне, обнял сзади и положил подбородок мне на голову.
— Прости меня еще раз, — сказал он тихо. — Я чуть не разрушил все из-за своей глупости.
— Ничего, — я прикрыла глаза, чувствуя его тепло. — Главное, что мы это преодолели. Вместе.
Он кивнул, и мы еще долго стояли так, молча глядя на огни. Впереди была непростая работа по восстановлению доверия, возможно, даже поход к психологу. Но это была наша работа. Наша жизнь.
И в этой тишине не было места ни для чьих чужих голосов. Только для наших.
