Сумка для отпуска стояла в углу комнаты. Я уже неделю перекладывала вещи из одной стопки в другую, то убирала, то доставала, словно сама не знала, поедем мы куда-то или нет.
Муж сидел на диване с телефоном в руках, как обычно молчаливый и упрямый. Я смотрела на него и чувствовала, как внутри меня закипает злость.
– Саша, я тебе сразу говорю, – сказала я, стараясь не сорваться на крик. – Если перед отпуском твоя мать снова сляжет в больницу, мы с дочкой уедем вдвоём. Без тебя.
Он поднял глаза от телефона и посмотрел на меня так, будто я произнесла нечто кощунственное.
– Ты вообще понимаешь, что говоришь? – его голос стал хриплым. – Это моя мать. Ей плохо, а ты про отдых думаешь.
– Я думаю про нас, Саша, – перебила я. – Мы уже три раза отменяли поездки. Ты забыл? В прошлом году в июле – лежала в больнице, в сентябре – снова. Осенью мы вообще деньги потеряли за тур. Сколько ещё можно?
Он тяжело вздохнул, отложил телефон и потёр виски.
– Она же не специально. Ты думаешь, ей нравится лежать в палате, а не на даче?
Я сжала руки так сильно, что ногти впились в ладонь.
– Я думаю, что ей нравится, когда всё крутится вокруг неё. Когда мы отказываемся от планов и сидим под её окнами. Саша, это уже не жизнь.
Муж замолчал. В комнате повисла тяжёлая тишина, только часы на стене тикали, будто отмеряли секунды до нового скандала.
Из соседней комнаты донёсся шорох – дочка возилась с игрушками. И это ещё сильнее давило на меня: ребёнок должен видеть другое, а не то, как мать с отцом постоянно выясняют отношения из-за вечных болезней свекрови.
– Я предупредила, – сказала я наконец, медленно, с нажимом. – На этот раз я поеду. Даже если ты останешься.
Саша резко встал, будто его ударили.
– То есть ты хочешь бросить меня? Оставить мать одну?
– Я хочу провести время с дочкой. Хочу, чтобы у неё было детство. С поездками, морем, нормальными воспоминаниями. А не больничными стенами и вечной тревогой.
Он замолчал, отвернулся и пошёл на кухню. Я слышала, как он хлопнул дверцей холодильника.
А я сидела и чувствовала, что шагнула за черту. Слова уже прозвучали. И назад дороги нет.
Телефон на столе завибрировал. Экран засветился красным — так я для себя назвала звонки от свекрови. Каждое сообщение, каждый вызов всегда приносил одно и то же: тревогу, обиду, новый скандал.
Я посмотрела на дисплей и сразу поняла — опять она.
– Саша, твоя мама звонит, – сказала я ровно, но голос всё равно дрогнул.
Муж, сидевший на кухне с кружкой чая, сразу оживился и подскочил.
– Дай сюда, – протянул руку.
Я упрямо прижала телефон к груди.
– Нет, я отвечу. Хватит уже, что она тобой вертит.
Я нажала кнопку и услышала знакомое жалобное дыхание.
– Саша? – голос свекрови был еле слышен. – Мне опять плохо… давление, сердце колотится… я думаю, что мне нужно в больницу.
– Это не Саша, это я, – холодно ответила я. – Что у вас случилось?
На том конце на секунду повисла пауза, а потом раздалось протяжное:
– Ах, это ты… А где Саша? Я хотела поговорить с сыном. Ты ведь всё равно ничего не поймёшь.
Я почувствовала, как в груди начинает расползаться злость.
– Я всё прекрасно понимаю. У нас через два дня отпуск. Мы билеты уже купили. А вы опять начинаете.
Муж, услышав мои слова, вырвал телефон из рук.
– Мам, не слушай её. Конечно, я приеду, – сказал он поспешно. – Да, сейчас вызовем скорую.
Я смотрела на него и не верила. Опять то же самое. Опять мы должны бросить всё и ехать к ней.
– Ты что делаешь? – прошипела я, когда он закончил разговор. – Ты хоть понимаешь, что сейчас подписал нам?
– А что я должен был? – вспыхнул он. – Она мать! Ей плохо!
– Твоя мать вечно умирает, как только мы собираемся куда-то уехать, – я подняла голос, уже не заботясь, что дочь может услышать. – Совпадение? Да ни разу. Она манипулирует тобой!
– Не смей так говорить! – он стукнул кулаком по столу. – Ты черствая. У тебя нет сердца.
Я замерла. Эти слова ударили сильнее, чем крик.
– Черствая? – переспросила я тихо.
– Да я за эти годы вымоталась так, что не знаю, как держусь. Тебе удобно — ты бегаешь к ней, герой. А я потом разгребаю твой злой вид, твои сорванные нервы, твою мать, которая недовольна мной всегда и во всём.
Муж отвернулся, как будто не слышал.
Телефон снова завибрировал — свекровь продолжала звонить, будто боялась, что мы забудем о ней хоть на минуту.
Я смотрела на мигающий экран и думала: это ещё только начало.
Дверь в кухню приоткрылась, и я заметила маленькую тень. Наша дочь стояла босиком, в руках мяла куклу, а глаза были огромные и тревожные.
– Мам… пап… – её голос дрожал. – Вы опять ругаетесь?
Я вздрогнула. Хотела ответить мягко, но Саша опередил меня.
– Иди в комнату, – сказал он резко. – Это взрослые разговоры.
– Нет, – упрямо покачала она головой. – Я всё слышала.
Она шагнула ближе и уставилась прямо на меня.
– Ты правда хочешь уехать без папы? – в её голосе звучал испуг. – Ты меня заберёшь и мы бросим его?
Я почувствовала, как у меня пересохло во рту.
– Доченька, я… я просто… – начала я, но слова застряли.
Она вскинула подбородок и выкрикнула:
– Ты меня тоже потом бросишь? Как бабушку!
У меня внутри что-то оборвалось. Я протянула руки, но она резко отступила.
– Ты не понимаешь, – прошептала я. – Я хочу, чтобы у нас с тобой были хорошие воспоминания. Чтобы ты видела море, солнце, а не эти постоянные больницы.
– А бабушка что? – не сдавалась она. – Ей тоже плохо. Ты же говоришь, что надо помогать… а сама не хочешь.
Я посмотрела на мужа – он сидел, опустив глаза. Ни слова. Ни попытки объяснить дочери или поддержать меня. Всё снова свалилось на меня одну.
– Послушай, – я присела на корточки перед дочкой. – Я не хочу тебя обманывать. Да, я злюсь на бабушку. Потому что каждый раз, когда мы с тобой собираемся куда-то, у неё внезапно проблемы. Но ты же понимаешь, если мы всё время будем отменять свои планы, мы никогда не выберемся никуда.
Она молчала, губы дрожали. Потом выдохнула:
– Я хочу, чтобы мы были вместе. Ты, папа и я. Всегда.
И заплакала.
Я обняла её, прижимая к себе, чувствуя, как сердце сжимается от боли.
Саша подошёл ближе, погладил дочь по голове и посмотрел на меня. Взгляд тяжёлый, осуждающий.
– Вот видишь, – сказал он тихо. – Ребёнку больно слышать такие слова. Ты сама её ранишь.
Я прижала дочь ещё крепче. У меня не было сил отвечать.
А в голове всё крутилась одна мысль: если мы не уедем сейчас, если снова откажемся, мы потеряем не только отпуск. Мы потеряем что-то большее – уважение друг к другу и доверие дочери.
На следующий день я только поставила чайник, как во дворе хлопнула дверь подъезда. Через несколько минут в коридоре раздался знакомый, тягучий голос.
– Саша, открой. Это я.
Я замерла. Сердце ушло в пятки. Она пришла.
Муж, не сказав ни слова, бросился к двери и распахнул её. На пороге стояла свекровь — бледная, в платке, с сумкой в руке. На вид слабая и несчастная, но глаза сверкали живым недовольством.
– Мама, тебе бы дома лежать, – забеспокоился Саша. – Что ты пришла?
– А что мне делать одной? – отрезала она. – Вы же мои родные. А я в своей квартире как в клетке. Пришла сказать, как всё будет.
Она прошла на кухню, будто хозяйка, поставила сумку прямо на стол и села. Я стояла у дверцы шкафа, сжимая кружку, чтобы не выронить.
– Так, – начала свекровь, – я опять записалась к врачу. Завтра нужно ехать сдавать анализы. Саша, ты меня отвезёшь.
– У нас билеты, – напомнила я сухо. – Мы уезжаем.
Она повернулась ко мне, прищурилась.
– Это всё ты. Ты науськиваешь его, чтобы он бросил мать. Ты хочешь разрушить семью.
– Я хочу жить своей жизнью, – ответила я, не выдержав. – Мы уже несколько лет всё отменяем из-за ваших болезней.
– Болезней? – она резко ударила ладонью по столу. – Ты думаешь, я притворяюсь?
– Я думаю, – выдохнула я, – что у вас удивительная способность заболевать именно тогда, когда у нас планы.
Саша вскочил.
– Хватит! – крикнул он. – Вы что, сговорились? Мама, не надо нападать на неё. А ты, – он посмотрел на меня, – не говори так.
– Сынок, – свекровь закусила губу, и голос её стал тише, – ты же понимаешь, если ты уедешь, я останусь одна.
А вдруг со мной что-то случится? Кто мне поможет?
– Есть врачи, – не удержалась я. – Вы же сами сказали — уже записались к врачу. Значит, всё нормально.
Она резко развернулась ко мне.
– У тебя сердце каменное. Не удивлюсь, если и с ребёнком ты такая же.
Я почувствовала, как у меня внутри всё сжалось. Дочка как раз выглянула в коридор и услышала последние слова. Я увидела, как она снова нахмурилась и спряталась за дверью.
– Не трогайте ребёнка, – я повысила голос. – Я не позволю вам её втягивать в ваши игры.
Свекровь фыркнула, достала из сумки пакет и поставила его на стол.
– Вот, Саша, здесь список лекарств. Купи. И не вздумай ехать отдыхать, пока со мной не всё в порядке.
Она поднялась и медленно пошла к выходу, оставив после себя запах лекарств и тяжёлое молчание.
Саша молча смотрел на стол, где лежал её список. Я тоже смотрела туда же. Между нами висела невидимая стена.
Я знала одно: если мы сейчас уступим, конца этому никогда не будет.
Этой ночью я долго ворочалась в кровати. Саша уснул почти сразу — усталость и, наверное, привычка отключаться от проблем сделали своё дело. Я лежала рядом и слушала его ровное дыхание, а сама будто задыхалась от мыслей.
Тикали часы, за окном шумел редкий ночной транспорт, а у меня в голове всё перемешалось: слова свекрови, детские слёзы дочки, ссора на кухне.
Я смотрела в потолок и чувствовала, что внутри пустота. Мне казалось, что я не женщина, не жена, не мать — а просто фон для чужих проблем.
«Сколько можно?» – думала я. – «Сколько можно быть крайним человеком, на которого валится всё? Его мать всегда больная. Он всегда виноватый сын. А я? Я кто?»
Слёзы подступили сами, но я упрямо вытерла их ладонью.
Дверь тихо скрипнула. Я повернула голову и увидела дочку. Она босиком подошла к кровати, прижимая к груди своего плюшевого зайца.
– Мам… ты не спишь?
– Нет, – прошептала я и села. – Иди ко мне.
Она забралась рядом, прижалась и какое-то время молчала. Потом вдруг спросила:
– А почему бабушка всё время болеет, когда мы куда-то собираемся?
Я закрыла глаза. Ребёнок сказал то, чего муж так и не осмелился произнести.
– Не знаю, доченька, – выдохнула я. – Наверное, так выходит.
– А ты всё время грустишь из-за этого? – она подняла голову и заглянула мне в лицо.
– Да, – честно ответила я. – Я очень устала.
Она крепко обняла меня за шею.
– Мам, давай просто поедем. Ну и что, что бабушка обидится? Я хочу, чтобы ты улыбалась.
Эти слова были простыми, но они ударили в самую душу.
– Ты ведь понимаешь, – сказала я дрожащим голосом, – если мы уедем, бабушка будет злиться на меня. И папа тоже.
– А я буду с тобой, – твёрдо сказала дочка и погладила меня по щеке. – Я никому не дам тебя обижать.
Я рассмеялась сквозь слёзы. Ей всего семь лет, а говорит так, будто взрослая.
Мы лежали рядом, и я чувствовала, что сил больше нет. Что завтра нужно будет что-то решать. Или я снова прогнусь и мы потеряем ещё один кусок жизни, или, наконец, поставлю точку.
Я погладила её волосы и тихо пообещала:
– Мы поедем. Что бы ни случилось.
Она улыбнулась сквозь сон и крепко сжала мою руку.
И я вдруг поняла: именно ради этого обещания я должна выдержать всё.
Утро началось странно тихо. Я проснулась первой, встала на кухню, сварила кофе и долго смотрела в окно, будто там могла найти ответ. В голове звенела только одна мысль: «Сегодня всё решится».
Дочка ещё спала, муж возился в ванной. Я воспользовалась моментом и стала тихо складывать вещи в чемодан. Бросала всё подряд: летние платья, детские шортики, солнцезащитный крем, книжку. Руки дрожали, но внутри было твёрдое чувство: я сделаю это.
– Ты что, собираешься? – голос Саши раздался неожиданно.
Я вздрогнула, чемодан чуть не выпал из рук. Он стоял в дверях, в футболке, мокрые волосы прилипли ко лбу. Смотрел так, будто впервые видит меня.
– Да, – ответила я спокойно, хотя сердце колотилось. – Мы поедем.
– Мы? – он прищурился. – Или ты имеешь в виду себя и дочку?
– Если ты опять собрался бежать за мамой и оставлять нас, то да, мы вдвоём, – твёрдо сказала я.
Он шагнул ближе, схватил чемодан и захлопнул крышку.
– Ты с ума сошла? – сорвался он. – Оставить её одну? Сейчас, когда ей плохо?
– Ей плохо всегда, когда у нас планы, – устало ответила я. – Я больше не хочу так жить.
– Ты эгоистка! – выпалил он. – Думаешь только о себе!
Я сжала зубы.
– Я думаю о нашей дочери. О том, что у неё должно быть детство, а не сплошные походы по больницам.
В этот момент на кухню вышла дочка, сонная, с косичкой растрёпанной. Она посмотрела на нас и сразу поняла, что мы снова спорим.
– Мы поедем? – спросила она тихо и виновато.
Я подошла к ней, погладила по голове.
– Да, милая. Мы поедем, – сказала я так, чтобы Саша тоже услышал.
Он резко оттолкнул чемодан ногой и отвернулся.
– Делайте, что хотите, – буркнул он. – Но потом не смей жаловаться, если всё развалится.
Я почувствовала, как внутри всё похолодело.
– А оно и так разваливается, Саша, – сказала я уже тише. – Каждый раз, когда ты выбираешь её вместо нас.
Он дёрнулся, будто я ударила его, но ничего не ответил.
Я снова наклонилась к чемодану и защёлкнула замок. Дочка молча принесла своего зайца и положила сверху. Это был знак: она выбрала сторону.
Мы переглянулись с мужем. Его взгляд был тяжёлым, злым и в то же время растерянным. Но я уже знала – решение принято.
Мы уже собирались выйти. Чемодан стоял у двери, дочка держала меня за руку, и я старалась не смотреть на Сашу, который сидел на диване, нахмурившись и молчаливый.
И тут зазвонил телефон. Его пронзительный звук будто разрезал воздух. На экране высветилось: «Мама».
Саша вздрогнул, но не пошевелился. Я взяла трубку сама.
– Алло?
– Это ты? – голос свекрови звучал жалобно, но в нём чувствовалась привычная сталь. – Передай Саше, что я не переживу, если он уедет. Мне плохо, очень плохо. Я одна, ты же понимаешь…
Я молчала. Внутри поднялась волна злости, смешанной с отчаянием.
– Он рядом, – сказала я сухо. – Но я скажу сразу: мы уезжаем.
На том конце раздался вздох, больше похожий на всхлип.
– Как ты можешь… Ты отнимаешь у меня сына. Ты хочешь, чтобы я умерла одна, без поддержки?
Я сжала трубку так, что побелели пальцы.
– Я ничего у вас не отнимаю. Но я не позволю вам отнимать у меня жизнь. Мы едем, и точка.
В этот момент Саша вскочил и вырвал телефон.
– Мам! Мам, я здесь! – торопливо заговорил он. – Не волнуйся, всё будет хорошо. Я приеду, если нужно.
Я почувствовала, как кровь прилила к лицу.
– Вот и всё, – сказала я дрожащим голосом. – Это даже не про отпуск. Это про нас. Ты всегда выбираешь её.
– Это моя мать! – закричал он. – Ты не понимаешь? Она дала мне жизнь!
– А я? – я тоже повысила голос. – Я твоя жена. У нас есть дочь. Я тоже твоя семья. Но для тебя этого мало.
Дочка заплакала, прижимаясь ко мне.
– Я не хочу, чтобы вы кричали, – всхлипнула она. – Давайте просто уедем, пожалуйста.
Свекровь в трубке всё ещё что-то говорила, но Саша отключил звонок. Он стоял с телефоном в руке, лицо красное, глаза метались.
– Если уйдёшь сейчас, – прошипел он, – дороги назад не будет.
– А если останусь, – ответила я тихо, – дороги вперёд у нас не будет.
Я взяла дочку за руку, подняла чемодан и открыла дверь.
Саша остался стоять посреди комнаты с телефоном в руке и взглядом, полным злости и боли.
Мы вышли из подъезда, и я вдохнула холодный утренний воздух. Чемодан катился по неровному асфальту, дочка крепко держала меня за руку. Она всё ещё всхлипывала, но в её глазах светилось облегчение — будто она наконец поняла, что всё по-настоящему.
На остановке уже толпились люди с баулами и пакетами. Автобус до вокзала должен был прийти через десять минут. Я села на лавку, посадила дочку рядом и только тогда почувствовала, как у меня дрожат руки.
Телефон снова завибрировал. На экране высветилось сообщение от свекрови: «Как же вы без меня?»
Я долго смотрела на эти слова. Сердце колотилось, но злости не было. Была только усталость. Я выключила звук и положила телефон в сумку.
– Мам, – тихо сказала дочка, прижимаясь ко мне, – мы ведь всё равно вернёмся потом домой?
– Конечно, вернёмся, – ответила я. – Но сначала у нас будет отпуск. Настоящий.
Она улыбнулась сквозь слёзы, достала из рюкзачка своего зайца и усадила его между нами.
– Он тоже с нами едет.
Я обняла её и вдруг почувствовала лёгкость. Да, впереди будут разговоры, обвинения, может быть, ещё больше скандалов. Но сейчас — мы уезжали. И это было главное.
Подъехал автобус. Мы поднялись, занесли чемодан и устроились у окна.
Когда колёса зашуршали по дороге, дочка прижалась ко мне и прошептала:
– Мам, мне хорошо.
Я погладила её волосы и посмотрела в окно, где медленно отдалялся наш дом.
Свобода пахла тревогой, но и чем-то новым, настоящим. И я впервые за долгое время позволила себе улыбнуться.
