Звонок раздался в восемь утра. В субботу. Кто звонит в восемь утра в субботу?
Я лежала, глядя в потолок. Телефон надрывался где-то в прихожей. Костя спал рядом. Двадцать три года брака, и он всегда спит так, что не разбудишь…
— Алло? — прохрипела я, добравшись до телефона.
— Вера Михайловна Светлакова?
— Да…
— Нотариальная контора Петрова. У нас для вас… хм… неожиданные новости.
Неожиданные новости в восемь утра? Это всегда плохо. Всегда.
Оказалось — нет.
Оказалось, что моя тетка Клавдия, которую я видела последний раз лет пятнадцать назад на похоронах дяди Миши, оставила мне квартиру. Двухкомнатную. В центре.
— Но мы же не общались… — пробормотала я в трубку.
— Тем не менее, завещание составлено правильно. Приезжайте в понедельник с документами.
Костя проснулся от моего разговора по телефону.
— Что случилось? Кто-то умер?
— Тетка Клавдия.
— Какая тетка Клавдия?
— Мамина сестра. Та, что жила одна. Помнишь, мы к ней ездили когда-то…
Костя почесал живот. Подумал.
— А, эта. Странная такая. Кошек кормила.
— Она мне квартиру оставила.
Костя замер.
— Что?
— Квартиру. Двухкомнатную. В центре.
Мы сидели молча. Минут пять. Только кофе булькал в турке.
Знаете, есть такие моменты в жизни, когда всё меняется. Просто так. Без предупреждения. Вчера ты живешь в однушке на окраине, работаешь в магазине тканей, считаешь копейки до зарплаты. А сегодня… сегодня у тебя есть квартира в центре.
— Может, это ошибка? — спросил Костя.
— Не знаю…
Но я уже знала, что это не ошибка. Я чувствовала это всем нутром. Как чувствуют дождь коты.
В понедельник я поехала к нотариусу. Маленький кабинет, стопки папок, женщина лет пятидесяти с усталыми глазами.
— Клавдия Михайловна была… специфическим человеком — сказала нотариус, перелистывая документы. — Квартира действительно ваша. Но есть одно условие.
Я напряглась. Всегда есть какое-то «но».
— Вы должны прожить в этой квартире ровно год. Ни дня меньше. Если уедете раньше — квартира переходит к городу.
— А если я просто буду там иногда ночевать, а днем…
— Нет. Прописаться. Жить постоянно. Соседи будут свидетелями.
Я подписала бумаги дрожащей рукой.
Дома Костя встретил меня вопросительным взглядом.
— Ну?
— Квартира наша. Но нужно там жить год.
— Как это — жить?
— Так. Переехать туда. Прописаться.
Костя побледнел.
— А работа? А моя работа?
— Не знаю…
— Вера, ты с ума сошла? Бросить всё и переехать в центр? Из-за какой-то квартиры?
— Не какой-то. Двухкомнатной. В центре.
— А если я не хочу?
Вот тут-то всё и началось.
Мы ссорились три дня. Костя кричал, что я сошла с ума. Что нельзя так кардинально менять жизнь. Что у него работа, друзья, гараж наконец.
А я… а я вдруг поняла, что хочу. Впервые за двадцать три года брака я точно знала, чего хочу.
— Поедешь — поедешь, не поедешь — не поедешь, — сказала я в четверг за ужином. — А я еду.
Костя уставился на меня, как на привидение.
— Что?
— Я еду. Год — это не так много. Попробую.
— А я?
— А ты решай сам.
Никогда в жизни я не говорила ему «решай сам». Всегда мы решали вместе. Какие обои купить, куда поехать в отпуск, что приготовить на ужин. Вместе.
А тут — решай сам.
В субботу я поехала смотреть квартиру.
Старый дом, высокие потолки, паркет скрипит. Окна во двор, где растет огромная липа. Мебель старинная, но добротная. Книги — целые стеллажи книг. Фотографии в рамочках на комоде. Тетка Клавдия в молодости была красивой.
Я села в кресло у окна и заплакала.
Не знаю, почему. Может, от счастья. Может, от страха. А может, от того, что впервые за много лет почувствовала себя… свободной?
Соседка снизу постучала в дверь.
— Вы новая жиличка?
— Да… племянница Клавдии Михайловны.
— А, Верочка! Она о вас рассказывала. Приходите, чаю попьем.
Марина Петровна оказалась пенсионеркой, бывшей учительницей литературы. Мы сидели на её кухне. Пили чай с вареньем и говорили о тетке Клавдии.
— Она была мудрой женщиной — сказала Марина Петровна. — Никогда не жаловалась. Всегда улыбалась. И знаете, что любила говорить? «Жизнь — это не репетиция. Это спектакль. И билеты невозвратные.»
— Почему она мне завещала квартиру? Мы же почти не общались…
— А вы подумайте. Что у вас общего было?
Я думала всю дорогу домой. В автобусе, в метро, идя по знакомым дворам к своей однушке.
Что у нас было общего с теткой Клавдией?
И вдруг вспомнила. Тот день пятнадцать лет назад. Поминки дяди Миши. Все сидели за столом, говорили о покойном. А мы с теткой Клавдией вышли на балкон. Молчали.
— Вера — сказала она тогда. — А ты счастлива?
— Конечно — ответила я автоматически. — У меня муж, работа…
— Это не то. Я про другое. Ты встаешь утром и радуешься новому дню?
Я тогда не знала, что ответить.
А теперь знаю. Нет. Я не радовалась новому дню. Уже давно.
Дома меня ждал Костя с чемоданом.
— Собирайся — сказал он. — Едем смотреть эту квартиру.
Я смотрела на него и не понимала. Вчера кричал, что не поедет. А сегодня стоит с чемоданом.
— Что случилось?
— Позвонил Серега с работы. Сказал, что контракт не продлят. После Нового года — увольнение.
Вот так. Жизнь сама решила за нас.
Мы переехали в среду. Костя ворчал, таская коробки по лестнице. Лифта в старом доме не было.
— Как тут жить без лифта? На четвертом этаже?
— Ноги качать будешь — отвечала я, протирая пыль с теткиных книг.
А книг было много. Пушкин, Толстой, Чехов… И современные авторы, которых я не знала. На одной из полок шкафа нашла записку:
«Верочка, если читаешь это — значит, решилась. Переехала. Молодец. Под половицей у окна лежит кое-что для тебя. К. М.»
Сердце забилось как бешеное.
— Костя! Иди сюда!
Мы подняли скрипучую половицу. Там лежала шкатулка. Деревянная, резная.
Внутри — письма. Много писем. И ещё одна записка:
«Это письма от твоей бабушки Лиды. Моей и твоей мамы матери. Те письма, что она писала нам из эвакуации. Мама никогда тебе их не показывала. Она говорила мне — зачем ворошить прошлое. А я думаю — зачем его забывать? Прочти. Поймёшь, откуда у нас, женщин рода Светлаковых, эта тяга к переменам. Тяга к жизни.»
Костя заглянул через плечо.
— Что там?
— История — прошептала я. — Наша семейная история.
Первое письмо датировалось 1943 годом. Бабушка писала из Саратова, куда их эвакуировали с двумя маленькими дочками:
«Милые мои девочки! Знаю, что трудно нам сейчас. Но мы выдержим. Мы, женщины нашего рода, всегда выдерживали. Помните — жизнь даётся один раз. И прожить её нужно так, чтобы не стыдно было перед зеркалом смотреть.»
Я читала и плакала. Костя молча заваривал чай на незнакомой кухне.
— Понимаешь теперь? — спросила я его вечером. — Почему она мне квартиру оставила?
— Не очень…
— Она хотела, чтобы я вспомнила. Кто я есть на самом деле.
В первую неделю было трудно. Костя не мог найти работу. Злился на узкие улочки, шумных туристов, дорогие магазины.
— Здесь всё не для нас — ворчал он. — Мы здесь чужие.
А я… а я как будто ожила.
Утром пила кофе у окна и смотрела, как просыпается двор. Как выгуливают собак, как дети бегут в школу.
Ходила в книжные магазины, которых здесь было множество. Разговаривала с Мариной Петровной о поэзии.
— Знаете — сказала она как-то, — ваша тетка мне говорила: «Маринка, жизнь коротка. Но она глубокая. Надо успеть нырнуть.»
— А вы успели?
— Стараюсь. До сих пор стараюсь. Мне было пятьдесят два. Многие в этом возрасте думают, что всё уже позади. А я вдруг поняла — все только начинается.
Костя устроился работать в автосервис неподалеку. Зарплата меньше, чем была, но рядом, можно было пешком дойти.
— Знаешь, что странно? — сказал он однажды вечером. — Я стал лучше спать.
— Правда?
— Спросил у врача. Он говорит — стресс прошел. Оказывается, стресс влияет на сон.
Через полгода мы уже не хотели никуда уезжать.
Костя подружился с соседом-сантехником, научился чинить краны. Я записалась на курсы флористики — всегда мечтала составлять букеты.
— А что будем делать, когда год закончится? — спросил он как-то.
— Как что? Жить будем.
— А если квартира дорого стоит? Налоги за неё большие будут?
— Разберёмся.
И мы разобрались.
Оказалось, тетка Клавдия всё предусмотрела. В банке лежал депозит — как раз на налоги и коммунальные платежи на несколько лет вперёд хватит.
В последнем письме, которое нотариус передал мне ровно через год, она написала:
«Верочка! Если читаешь это — значит, выдержала. Я знала, что выдержишь. У нас, женщин рода Светлаковых, железная воля. Квартира теперь твоя навсегда. Живи в ней счастливо. И помни — иногда самые лучшие подарки приходят тогда, когда их совсем не ждешь.»
Я сидела в кресле у окна — в том самом, где плакала год назад. Только теперь я не плакала. Я улыбалась.
За окном цвела липа. Костя возился на кухне — готовил свой фирменный суп. Скоро должна была прийти Марина Петровна — мы с ней теперь каждую субботу вместе чай пили.
— Вер! — крикнул Костя из кухни. — А ты знаешь, что мне больше всего нравится в этой квартире?
— Что?
— То, что ты здесь счастливая.
Знаете, иногда наследство — это не только квартиры и деньги. Иногда наследство — это право быть собой. Право на перемены. Право на счастье.
Тётка Клавдия оставила мне не просто жилье. Она оставила мне новую жизнь.
И эта жизнь оказалась именно такой, какой я тайно мечтала, но боялась признаться даже себе.
Непрошеное наследство? Да нет. Самое что ни на есть прошеное.
Просто я не знала, что прошу.
