— Денис, сколько тебе лет? Тридцать семь? А жене сколько?
Зинаида Петровна складывала белье в шкаф, не оборачиваясь. Каждое движение — как приговор.
— Тридцать восемь, мам.
— Вот именно. Пора определяться — или нормальная семья с детьми, или живите как хотите, но не здесь.
Тамара мыла посуду на кухне, слышала каждое слово. Двенадцать лет в этой квартире, двенадцать лет экзаменов, которые невозможно сдать.
— Зинаида Петровна, мы думаем о детях.
— Думаете, думаете! А где растить собрались? В шкафу? Квартира моя, напоминаю.
Денис листал телефон. Безмолвный судья, который никогда не выносит приговор.
Месяц спустя Тамара держала в руках тест с двумя полосками. Третий тест подряд — результат не менялся. В тридцать восемь, когда уже не надеешься.
За ужином она сказала тихо, почти шепотом. Зинаида Петровна так резко поставила чайник, что тот звякнул о плиту.
— Беременна? В твоем возрасте? Тамара, ты головой думала?
— Это наш ребенок.
— Чей наш? — свекровь повернулась, как хищник к жертве. — Где его растить? В моих комнатах? Между моими вещами?
— Место найдется.
— Места нет! Для детей здесь места нет! Я своего уже вырастила.
Денис вертел ложку в стакане, изучал рисунок на скатерти.
— Ден, скажи что-нибудь.
— А что говорить? — он наконец поднял глаза. — Мать права. Реально посмотри — где мы ребенка держать будем?
— Найдем где.
— Найдем! — Зинаида Петровна хлопнула ладонью по столу. — Легко сказать! А кто пеленки стирать будет? Кто по ночам вставать? Я, что ли?
Тамара почувствовала, как стены квартиры сдвигаются, воздух становится густым.
— Никто от вас ничего не требует.
— Как не требует? В моей квартире ребенок орать будет, а я не должна ничего требовать? — свекровь встала из-за стола. — Подумай головой, Тамарочка. В сорок лет рожать — это не материнство, это безответственность.
Следующие недели стали пыткой. Каждое утро — взгляд свекрови, полный немого упрека. Каждый вечер — новые доводы против ребенка.
— Вот соседка Галина тоже поздно родила. Ребенок больной, она сама теперь инвалид почти.
— А где коляску хранить будешь? В моем коридоре?
— Если по ночам плакать начнет — я на другую квартиру съеду. Мне покой нужен в моем возрасте.
Денис молчал. Всегда, когда мать заводила эти разговоры. Будто его не было в комнате.
— Денис, ты действительно не хочешь ребенка?
— Хочу, не хочу… Какая разница? Условий нет.
— Условия создаются.
— Кем создаются? Мной? На какие деньги?
— Мы справимся.
— Мы справимся, — передразнила Зинаида Петровна из кухни. — А если не справитесь? Тогда что? На улицу с ребенком пойдете?
На восьмой неделе беременности Тамара проснулась от резкой внутренней боли. Простыня была красной. Скорая, больница, белые халаты, объяснения про стресс и возрастные риски.
Денис приехал вечером с пакетом яблок.
— Ну что, теперь довольна? Сама видишь — не судьба была.
— Это я довольна?
— Не ты, конечно. Но мать права оказалась. Организм сам все решил. Значит, рано нам еще.
Тамара смотрела в больничное окно, за которым светил равнодушный октябрьский день.
— Денис, а если бы твоя мать сказала тогда: «Ладно, как-нибудь справимся»?
— А что толку гадать? Не сказала и не скажет.
Домой Тамара вернулась к безучастной тишине. На столе лежала записка: «Суп разогрей в микроволновке». Зинаида Петровна ушла к врачу.
Вечером свекровь зашла с чаем и печеньем — редкий жест внимания.
— Ну что, Тамарочка, пережили испытание? — голос был почти ласковым. — Видишь, как Господь все устроил. Теперь можно спокойно жить.
— Я потеряла ребенка, Зинаида Петровна.
— Зато избежала проблем. Через пару лет спасибо скажешь — я жизненный опыт имею.
В эту секунду Тамара поняла: для свекрови потеря ее ребенка — просто решение квартирного вопроса.
Через две недели она молча сложила вещи в дорожную сумку. За двенадцать лет оказалось удивительно мало личного — два свитера, джинсы, документы, косметичка.
— Куда собралась? — Зинаида Петровна стояла в дверях.
— Съезжаю.
— Это как съезжаю? А муж? А семья?
— Какая семья? Покажите мне эту семью.
Денис пришел поздно. Тамара ждала такси, сидя на краю кровати.
— Мать сказала, уезжаешь. С чего это?
— С того, что больше не могу.
— Тамара, не глупи. Ну, поругались, бывает. Нормальная семейная жизнь.
Она подняла глаза на мужа.
— Денис, когда мать говорила про ребенка, ты хоть секунду думал: «А может, все-таки попробуем»?
— Зачем думать о невозможном?
— А когда я лежала в больнице, о чем ты думал?
— О том, что так, наверное, лучше. Для всех.
Внизу просигналила машина.
У двери Тамару встретила Зинаида Петровна с тряпкой в руках.
— И долго театр показывать будешь?
— Это не театр.
— Ну-ну. Походишь по углам, образумишься. Все равно некуда деваться. Через месяц сама вернешься.
Тамара остановилась, повернулась к свекрови.
— Зинаида Петровна, вы всегда говорили — квартира ваша, я здесь временно. Спасибо, что объяснили наконец.
Дверь закрылась за ней тихо. Никто не выбегал следом.
Восемь лет пролетели неожиданно быстро. Тамара работала сначала медсестрой в поликлинике, потом перешла координатором в частный дом престарелых «Теплый дом». Сняла небольшую квартиру, завела кота, научилась жить одна и не бояться одиночества.
О прежней жизни напоминали только случайные встречи со знакомыми. Денис работал то здесь, то там, пристрастился к крепким напиткам. Зинаида Петровна жила одна, сын заходил все реже.
В среду зазвонил телефон. Незнакомый номер.
— Тамара, это Денис.
Голос дрожал, проваливался.
— Слушаю.
— Мне нужна твоя помощь. Мать в больнице, инсульт. Домой ее не выпишут, нужен постоянный уход.
— Понятно.
— Ты в доме престарелых работаешь, правильно? Может, подскажешь, как туда попасть?
Встретились в кафе рядом с ее работой. Денис сильно постарел — серые волосы, дрожащие руки, запах перегара.
— Денег особых нет, — он не поднимал глаз. — В государственные дома очередь огромная. А частные дорогие.
— У нас тоже очередь.
— Тамара, помоги, пожалуйста. Я понимаю, что тогда все неправильно получилось. Но речь о больном человеке.
Она медленно помешивала кофе.
— Посмотрю, что можно сделать.
Через неделю Тамара привезла Зинаиду Петровну в «Теплый дом». Старушка сидела в кресле-каталке, говорила с большим трудом, но понимала все отлично.
— Вас определили в четырехместную палату на первом этаже.
— А нельзя… в лучшую? — едва слышно.
Палата номер семь оказалась самой тесной в доме. Четыре кровати, один маленький телевизор, окно в узкий двор между корпусами. Одна соседка дремала, другая что-то бормотала, листая старый журнал.
— Тамара… а другие палаты лучше?
— Есть двухместные с большими окнами. Есть одноместные с балконом. — Тамара остановилась у окна. — Но это для особых постояльцев. За которых доплачивают родственники.
— А сколько… доплачивать?
Тамара посмотрела в окно, за которым виднелась только кирпичная стена соседнего корпуса.
— У вашего сына таких денег нет. Поэтому вы здесь. — Она повернулась к креслу. — Место есть, Зинаида Петровна. Правда, не такое просторное, как ваша квартира была.
В глазах старушки мелькнуло что-то — узнавание или испуг.
Медсестра принесла документы. Тамара расписалась в графе «ответственное лицо».
— А если что-то понадобится… ты поможешь?
— Буду помогать по возможности. — Тамара убрала документы в папку. — Работы много, времени свободного почти нет. Но что смогу — сделаю.
Когда остались одни, Зинаида Петровна тихо спросила:
— Тамара… ты помнишь… тогда… про ребенка?
Тамара долго молчала, глядя в маленькое окно.
— Помню. Вы сказали тогда — места нет. Квартира не резиновая. — Пауза. — А теперь место нашлось. Вот здесь, в седьмой палате.
Она направилась к выходу.
— Завтра зайду, посмотрю, как устроились.
В коридоре было тихо. Только где-то далеко играла музыка — кто-то из постояльцев слушал старые песни.
