Анна резала огурцы на салат так, будто собиралась не ужин готовить, а войну выигрывать. Лезвие ножа с противным стуком било по деревянной доске, куски летели в разные стороны. В кухне пахло курицей из духовки и чем-то ещё — то ли стиральным порошком, то ли свежевыкрашенными батареями из соседней квартиры. Впрочем, запахи её мало интересовали: мысли кипели куда громче.
Дмитрий сидел за столом в футболке с вытянутыми локтями и щёлкал семечки. Человек, которому под тридцать пять, а ведёт себя так, будто воскресенье у него круглосуточно и пожизненно. Он даже шелуху в тарелку не складывал — на стол, на скатерть.
Анна глянула краем глаза: ну вот, будет потом она это всё смахивать. Как всегда.
— Ты, кстати, подумала над тем, что я вчера сказал? — будто между делом бросил он и снова защёлкал зубами по семечке.
Анна замерла. Вот и началось. Она знала, что разговор вернётся, как холодный душ утром после запоя. Хотела тянуть время, но Дмитрий явно не собирался ждать.
— Над чем именно? — спросила она сухо, хотя прекрасно понимала, о чём речь.
— Ну, не прикидывайся, — Дмитрий ухмыльнулся, откинулся на спинку стула, развалился. — Про квартиру.
Анна опустила нож. На секунду представила, как вонзает его прямо в этот стол, рядом с его локтем. И чтоб трещина пошла, как молния. Но вместо этого спокойно, почти сдержанно сказала:
— А что квартира?
— Что-что, — Дмитрий сделал паузу, словно смакуя. — Я считаю, правильно будет оформить половину на меня.
Он сказал это так уверенно, будто речь шла не о её единственной собственности, купленной ещё до брака, а о пакетике сахара в «Пятёрочке»: бери, не жалко.
Анна усмехнулась.
— С чего бы это вдруг?
— Ну а как ты себе представляешь семью? — Дмитрий поднял палец вверх, как учитель. — У нас должно быть равенство. Всё поровну: и обязанности, и собственность.
— Обязанности? — Анна повернулась к нему всем корпусом. — Ты, прости, в последний раз мусор когда выносил?
Дмитрий скривился, но не отступил:
— Не начинай. Я серьёзно. Если мы собираемся детей заводить, должно быть общее. А то знаешь, как выглядит? Ты у нас хозяйка, а я кто? Приживалка?
Анна почувствовала, как внутри зашевелилась злость. Этот аргумент про «детей» звучал у него уже третий раз за неделю. Манипуляция, чистой воды.
— Ты не приживалка, — произнесла она медленно. — Ты мой муж. Но квартира — моя. Я её купила до того, как тебя встретила.
— Вот именно! — он резко наклонился вперёд, семечки рассыпались по столу. — До того! А сейчас у нас семья. И должно быть общее.
Анна снова взялась за нож, но резать уже не могла. Сердце стучало, ладони вспотели.
— Ты хочешь сказать, что без квартиры ты не чувствуешь себя мужиком?
Дмитрий помолчал, потом глухо сказал:
— Не переводи. Я хочу сказать, что если ты мне доверяешь — перепиши половину.
Тишина повисла между ними густая, как кисель. Часы на стене громко тикали, и даже курица в духовке будто зашипела громче.
Анна усмехнулась, хотя внутри всё кипело.
— Доверие, значит. А если завтра мы разведёмся, ты мне скажешь спасибо и уйдёшь, оставив мне мою половинку?
Дмитрий дернулся, словно его ударили.
— Ты уже и о разводе думаешь? Вот тебе и доверие.
Анна видела: он злится, глаза сузились, пальцы стучат по столу. Она тоже злилась, но решила держаться.
— Я думаю о реальности, — сказала она твёрдо. — А реальность такая: я не собираюсь делить свою квартиру.
Дмитрий резко встал, стул загремел по полу. Он навис над столом, смотрел на неё сверху вниз.
— Значит так, Ань. — Голос у него стал жёсткий, почти металлический. — Если ты считаешь, что у нас ничего общего быть не должно, то и детей у нас не будет. Поняла?
Слова ударили её сильнее, чем если бы он швырнул в неё тарелкой. Она замолчала, глядя прямо на него. Где-то в глубине души ей хотелось рассмеяться: вот оно, настоящее лицо её мужа. Но смех застрял в горле.
— Ты серьёзно сейчас? — тихо спросила она.
— Абсолютно. — Он сложил руки на груди, будто крест поставил. — Или квартира пополам, или детей не будет.
Она долго смотрела на него, пытаясь найти в его глазах хоть тень сомнения, хоть крупицу любви. Но видела только упрямство и злость.
— Потрясающе, — наконец сказала Анна и вернулась к доске с огурцами. — Торг века: дети за квадратные метры.
— Издевайся сколько хочешь, — бросил он, хватая телефон и уходя в комнату. — Но я своё сказал.
Хлопнула дверь. В кухне стало пусто, только часы тикали и пахла уже готовая курица. Анна вздохнула, провела рукой по лицу. Внутри всё горело. Она знала: этот разговор — не последний. И следующий взрыв будет куда сильнее.
На третий день после того разговора кухня снова стала ареной боёв. Анна только-только вернулась с работы — в метро давка, на улице дождь, в сумке сырость и запах мокрого зонта. Хотелось только одного: чай с лимоном и тишины. Но нет, Дмитрий поджидал, как налоговый инспектор в коридоре.
— Мы должны серьёзно поговорить, — сказал он, даже не дав снять пальто.
Анна сняла сапоги, оставила их у порога.
— Может, хоть чай нальём сначала? — устало бросила она.
— Тут не про чай. Тут про будущее. — Дмитрий стоял в футболке с надписью «Spartak forever», руки скрестил, глаза горят.
Анна внутренне вздохнула: ну вот, пошло-поехало.
— Ты всё ещё на своём? — уточнила она.
— Естественно, — он шагнул ближе. — Я всё решил. Без этого шага дальше нам не по пути.
Анна медленно прошла на кухню, открыла шкафчик, достала кружку. Голос старалась держать спокойный:
— Ты понимаешь, что квартира — это единственное, что у меня есть? Мой символ самостоятельности.
Дмитрий усмехнулся, почти оскалился:
— Вот видишь! Даже сама говоришь: твой символ. А где «наш»? Где семья?
Анна плеснула в кружку кипятка, наблюдая, как поднимается пар.
— Ты путаешь доверие и нотариуса, — сказала она.
Дмитрий подошёл к столу, ударил ладонью по столешнице:
— Да пойми же ты! Я не собираюсь жить как квартирант! Люди нормальные всё общее делают!
— Люди нормальные ещё и посуду моют, — огрызнулась Анна. — А не ждут, пока жена после работы за них приберёт.
Он дернулся, лицо перекосилось.
— То есть это всё, что ты обо мне думаешь? Что я иждивенец?
Анна посмотрела на него пристально:
— Думаю, что если мужчина шантажирует женщину ребёнком ради доли в квартире — это не мужчина.
Тишина. Потом — вспышка. Дмитрий рывком схватил её за запястье.
— Не смей так со мной разговаривать! — рявкнул он.
Анна дёрнулась, вырвалась, кружка с чаем упала на пол и разбилась. Горячая жидкость расплескалась по линолеуму.
— Отлично! — выкрикнула она. — Вот так у нас и выглядит «будущее»! Чай по полу и ультиматумы вместо разговоров!
— Да ты… — он сжал кулаки, шагнул к ней. — Ты специально меня доводишь!
— А ты специально меня запугиваешь! — Анна уже кричала, дыхание сбилось. — Думаешь, я куплюсь на твой шантаж?
Дмитрий застыл, тяжело дышал, словно борец на ринге. Потом резко отвернулся, схватил с дивана её сумку и зашвырнул в коридор.
— Собирай свои манатки и катись к своей квартире! — выкрикнул он. — Живи одна, раз ты такая независимая!
Сумка глухо ударилась о стену, рассыпались ключи и мелочь. Анна стояла посреди кухни, сжимая кулаки, чувствуя, как внутри всё дрожит.
— Хорошо, — сказала она неожиданно тихо. — Если ты хочешь, чтобы я ушла — я уйду.
Дмитрий обернулся, будто не ожидал.
— Да ладно! — голос его сорвался на смешок. — Ты ж не способна!
Но Анна уже шла в комнату. Открыла шкаф, вытащила чемодан. Начала бросать туда вещи: джинсы, блузки, косметичку. Каждое движение было как удар по его самолюбию.
— Ты серьёзно? — спросил он, когда чемодан хлопнул молнией.
— Абсолютно, — повторила она его же интонацией.
Она подняла чемодан, тяжёлый, неудобный. Сердце стучало в висках, дыхание сбивалось. Но в этот момент она почувствовала странное облегчение: будто кто-то открыл окно и впустил воздух.
— Куда ты пойдёшь? — спросил он глухо. — К мамочке?
— К своей квартире, — отрезала Анна. — Помнишь? Та, которую я так и не переписала.
Она прошла мимо него. Он попытался схватить за руку, но она резко отдёрнула.
— Не смей! — крикнула она. — Ты уже всё сказал.
В коридоре было темно, лампочка перегорела ещё неделю назад, и никто, конечно, не поменял. Анна на ощупь нашла ключи, подняла сумку, вышла за дверь.
Дмитрий стоял на пороге, смотрел вслед. В его глазах смешались злость и растерянность. Но он не удержал её. Дверь захлопнулась, и в коридоре раздался звук замка: щёлк.
Анна стояла на лестничной площадке, обняв чемодан. И вдруг поняла: тишина окутала её, но это была другая тишина — не гнетущая, а освобождающая.
Она глубоко вдохнула и пошла вниз.
Анна проснулась в своей старой квартире на окраине, где когда-то жила до свадьбы. Потёртый диван, шкаф с облупленной ручкой, запах сырости в подъезде — всё это казалось странно родным. Здесь она снова почувствовала себя собой, без его вечных упрёков и манипуляций.
Она сделала кофе, сидела у окна и думала: «Вот и свобода. Но почему так больно?» Внутри всё ещё жила злость, но вместе с ней — облегчение. Она знала: назад дороги нет.
На третий день после её ухода Дмитрий появился. Постучал в дверь громко, настойчиво.
— Ань, открой! Нам надо поговорить! — его голос звучал неуверенно, срывался.
Анна открыла — и пожалела. Он стоял в куртке нараспашку, растрёпанный, глаза красные. В руках — пакет с бутылкой вина.
— Я думал… ну… может, начнём сначала, — промямлил он. — Ты же понимаешь, я сгоряча…
Анна смотрела на него холодно.
— Начать сначала? С чего именно? С ультиматума «квартира за детей»?
Он сжал зубы.
— Я же для нас хотел! Чтоб всё общее было! А ты сразу врагом сделала.
— Нет, Дима, — Анна покачала головой. — Ты врагом себя сделал сам. Ты пытался купить моё доверие через нотариуса.
— Ну и что теперь? — он шагнул ближе, руки дрожат. — Всё вот так вот — конец?
Анна вдруг почувствовала, как внутри поднимается сталь.
— Конец, — сказала она твёрдо. — И знаешь что? Лучше я буду одна, чем с человеком, который ставит условия на любовь.
Дмитрий выдохнул, махнул рукой.
— Ну и катись со своей гордостью! Посмотрим, кто через год без детей и мужа будет счастливее!
Он развернулся и ушёл, громко хлопнув дверью так, что в подъезде загавкала соседская собака.
Анна стояла у двери, слушая его шаги, замирающие на лестнице. И вдруг улыбнулась. Горько, но свободно.
Она поняла: это был её выбор. Да, теперь она одна. Да, будет трудно. Но впервые за долгое время она чувствовала себя не жертвой, а человеком, который сказал «нет».
И это «нет» оказалось громче любого «да».
