— Подписывай быстрее, нотариус ждать не будет! — голос свекрови прорезал утреннюю тишину квартиры, как нож масло.
Марина застыла с чашкой кофе в руках. Валентина Павловна стояла в дверях кухни, держа в руках какую-то папку с документами. За её спиной маячил Андрей — её муж, который старательно отводил взгляд в сторону.
— Какой нотариус? О чём вы говорите? — Марина медленно поставила чашку на стол. В груди зародилось неприятное предчувствие.
Валентина Павловна прошла в кухню своей фирменной походкой хозяйки дома и положила папку прямо на стол, едва не опрокинув сахарницу.
— Не притворяйся, что не понимаешь. Квартира от твоих родителей. Та самая трёхкомнатная в центре. Мы с Андрюшей всё обсудили. Будем оформлять на него. Для семьи же лучше, когда всё на мужчине записано. Правда, сынок?
Андрей кивнул, всё ещё не встречаясь с женой взглядом. Он нервно теребил ключи от машины в кармане, издавая тихое позвякивание.
Марина почувствовала, как кровь отливает от лица. Квартира, которую ей оставили родители два года назад. Единственное, что у неё было своего. Единственная память о маме и папе, которых забрала авария на трассе.
— Это моя квартира. Мои родители оставили её мне, — голос Марины дрогнул, но она взяла себя в руки. — И я никуда ничего переписывать не собираюсь.
Валентина Павловна усмехнулась. Эта усмешка была её коронным оружием — снисходительная, всезнающая, уничтожающая любое сопротивление.
— Мариночка, дорогая, ты же понимаешь, что в нормальной семье всё общее? А то что это за семья, где жена прячет имущество от мужа? Это же недоверие! Андрюша, скажи ей!
Андрей наконец поднял глаза на жену. В них читалась вина, но также и решимость. Решимость, которую вложила в него мать.
— Марин, мама права. Мы же семья. Какая разница, на ком записано? Это же формальность. Просто так удобнее будет. Для налогов там, для документов разных…
— Для каких налогов? — Марина встала из-за стола. Её руки дрожали, но голос стал твёрже. — Я сама плачу налоги за эту квартиру. Сама оплачиваю коммунальные услуги. Из своей зарплаты.
— Вот именно! — воскликнула Валентина Павловна, словно Марина только что подтвердила её правоту. — Зачем тебе эти лишние расходы? Андрюша всё возьмёт на себя. Он же мужчина, глава семьи! А ты можешь спокойно заниматься домом, готовить, создавать уют. Как нормальная жена!
Марина посмотрела на документы в папке. Там действительно был договор дарения. Уже подготовленный, с её данными, с адресом квартиры. Оставалось только подписать.
— Откуда у вас мои документы? Паспортные данные, свидетельство о собственности?
Андрей покраснел и отвернулся. Валентина Павловна даже не моргнула.
— Андрюша взял копии. Для дела же! Чтобы тебя лишний раз не беспокоить всякими формальностями. Видишь, как он о тебе заботится?
Забота. Это слово прозвучало как пощёчина. Марина вспомнила, как год назад Валентина Павловна «заботливо» выбросила все мамины вещи из их квартиры, пока Марина была на работе. «Зачем тебе это старьё? Надо жить настоящим, а не прошлым!» — сказала она тогда.
— Я не буду ничего подписывать, — Марина взяла папку и протянула её обратно свекрови. — Это квартира моих родителей. Это память о них. И она останется моей.
Лицо Валентины Павловны мгновенно преобразилось. Маска заботливой свекрови слетела, обнажив злое, жёсткое лицо.
— Ах ты неблагодарная! Мы тебя в семью приняли! Сирота! Я тебя как родную дочь… А ты что? Жадничаешь? От семьи прячешь?
— Мам, не надо так, — слабо попытался вмешаться Андрей, но его голос потонул в потоке материнского гнева.
— Молчи! — рявкнула на него Валентина Павловна и снова повернулась к Марине. — Знаешь, что люди скажут? Что ты за жена такая, которая мужу не доверяет? Которая своё имущество отдельно держит? Да тебя же все осудят!
Марина почувствовала, как в ней поднимается волна решимости. Та самая, которая помогла ей пережить потерю родителей. Которая заставляла её каждое утро вставать и идти на работу, когда хотелось просто лежать и плакать.
— Пусть осуждают. Это моё решение.
— Твоё решение? — Валентина Павловна расхохоталась. Смех был неприятный, лающий. — А ты у мужа спросила? Андрюша, скажи своей жене, что ты думаешь о её «решении»!
Андрей встал рядом с матерью. В этот момент Марина поняла, что он уже выбрал сторону. Выбрал давно, может быть, ещё до их свадьбы.
— Марина, не упрямься. Мама хочет как лучше. Для нашей семьи. Для наших будущих детей. Ты же хочешь детей? Так вот, им нужна стабильность. А стабильность — это когда всё оформлено правильно, на отца семейства.
Будущие дети. Он использовал против неё их общую мечту. Марина почувствовала, как что-то ломается внутри. Не сердце — оно продолжало биться. Что-то другое. Может быть, последние иллюзии о своём браке.
— Дети, говоришь? — она посмотрела мужу прямо в глаза. — А ты думаешь, дети будут счастливы, если их мать лишат единственного, что связывает её с её родителями? Если их отец участвует в этом… в этом ограблении?
— Как ты смеешь! — взвизгнула Валентина Павловна. — Ограбление! Да мы тебе добра желаем!
— Какого добра? Чьего добра? — Марина уже не сдерживалась. — Вы хотите забрать у меня квартиру моих родителей! Вы влезли в мои документы без разрешения! Вы пришли ко мне домой с готовым договором дарения! Это что, если не попытка ограбления?
— Это наш дом! — рявкнул вдруг Андрей. Впервые за всё утро он повысил голос. — Мы здесь живём! Я твой муж! Я имею право!
— Ты имеешь право? На что? На квартиру моих родителей? — Марина покачала головой. — Нет, Андрей. У тебя нет никаких прав на эту квартиру. Мы живём в моей квартире, которую я унаследовала. И если тебя это не устраивает…
— Что? Выгонишь? — Валентина Павловна шагнула к ней, сжав кулаки. — Попробуй только! Мы тебе такой скандал устроим! Все узнают, какая ты!
Марина достала телефон из кармана халата.
— Хорошо. Давайте все узнают. Я сейчас вызову полицию и скажу, что вы пытаетесь незаконно завладеть моим имуществом. Что вы без моего ведома получили доступ к моим документам. Что вы оказываете на меня психологическое давление.
Валентина Павловна отшатнулась, словно Марина ударила её.
— Ты не посмеешь!
— Посмею. У меня есть эта папка с договором как доказательство. Есть ваши признания, что Андрей взял мои документы без разрешения. Кстати, это может квалифицироваться как подготовка к мошенничеству.
Она начала набирать номер. Валентина Павловна выхватила папку со стола.
— Андрей! Пошли отсюда! Пусть одна сидит в своей драгоценной квартире!
Но Андрей не двинулся с места. Он смотрел на жену с чем-то похожим на страх.
— Марин, ты что, серьёзно? Полицию? Из-за какой-то квартиры?
— Не из-за какой-то квартиры. Из-за памяти о моих родителях. Из-за моего права распоряжаться своим имуществом. Из-за уважения, которого я, оказывается, не заслуживаю в этой семье.
— Уважения она хочет! — фыркнула Валентина Павловна. — Да какое к тебе может быть уважение? Сидишь тут в квартире своих родителей, за их счёт живёшь!
— За их счёт? Я работаю! Я зарабатываю! Я оплачиваю все счета в этой квартире! Я покупаю продукты! Я готовлю, убираю, стираю! А ваш сын что делает? Приходит с работы, ужинает и ложится на диван смотреть телевизор!
— Он мужчина! Он устаёт!
— А я не устаю? Я робот?
Валентина Павловна схватила сына за руку.
— Всё, Андрюша, пошли! Нечего нам тут делать. Она своё истинное лицо показала. Жадная, неблагодарная эгоистка!
Они двинулись к выходу. У самой двери Валентина Павловна обернулась.
— Ты пожалеешь об этом, Марина. Ты останешься одна в своей квартире. Одна! Как твои родители оставили тебя одну!
Эти слова ударили больнее всего. Марина почувствовала, как к глазам подступают слёзы. Но она не дала им пролиться. Не при них.
— Мои родители не оставляли меня. Их забрала авария. А вот вы… вы уходите по своей воле. И забираете с собой человека, которого я считала своим мужем.
Андрей остановился в дверях. На секунду показалось, что он хочет что-то сказать. Но Валентина Павловна дёрнула его за руку, и они вышли. Дверь хлопнула.
Марина осталась одна в кухне. Она медленно опустилась на стул и позволила слезам течь по щекам. Но это были не слёзы жалости к себе. Это были слёзы облегчения. Словно тяжёлый камень свалился с души.
Прошла неделя. Андрей не возвращался. Марина не звонила ему и не писала. Она занималась своими делами: работой, домом, собой. Впервые за три года замужества она почувствовала, что может дышать полной грудью.
На восьмой день раздался звонок в дверь. Марина посмотрела в глазок. Андрей. Один, без матери. Выглядел он неважно: небритый, помятый, в несвежей рубашке.
Она открыла дверь, но не пригласила войти.
— Марин, можно поговорить?
— Говори.
— Может, впустишь? Соседи же…
— Соседи тут ни при чём. Говори, что хотел, или уходи.
Андрей вздохнул.
— Я хочу вернуться.
— Вернуться? Куда? В мою квартиру, которую ты хотел у меня отобрать?
— Марин, ну не так же всё было! Мама просто хотела…
— Мама хотела. А ты что хотел, Андрей? Ты вообще что-нибудь сам хочешь? Или всё за тебя мама решает?
Он опустил глаза.
— Я понимаю, ты злишься. Имеешь право. Но мы же семья…
— Семья? — Марина покачала головой. — В семье люди поддерживают друг друга, а не пытаются обобрать. В семье уважают права друг друга, а не лезут в документы тайком. В семье муж защищает жену, а не помогает матери её унижать.
— Я исправлюсь! Обещаю! Мама больше не будет вмешиваться!
Марина грустно улыбнулась.
— Не будет? А где ты сейчас живёшь, Андрей?
Он покраснел.
— У мамы. Но это временно!
— Временно. Конечно. Знаешь что? Я подам на развод. Квартира останется моей, как и должно быть. А ты можешь жить где хочешь. Хоть у мамы, хоть снимать своё жильё. Твой выбор.
— Марина, подожди! Не надо так резко! Давай попробуем ещё раз!
— Ещё раз? Сколько можно? Сколько раз твоя мать будет пытаться управлять нашей жизнью? Сколько раз ты будешь выбирать её, а не меня? Нет, Андрей. Хватит.
Она начала закрывать дверь, но он удержал её рукой.
— А как же дети? Ты же хотела детей!
Марина посмотрела ему прямо в глаза.
— Хотела. Но не от мужчины, который не может защитить мать своих детей от собственной матери. Не от человека, который готов лишить меня последней памяти о родителях ради удобства своей мамочки.
— Это несправедливо!
— Несправедливо? А что справедливо, Андрей? То, что ты принёс домой договор дарения? То, что ты тайком взял мои документы? То, что ты позволил своей матери называть меня жадной эгоисткой в моём же доме?
Он убрал руку. В его глазах была обида, но не раскаяние.
— Ты пожалеешь, Марина.
— Возможно. Но это будут мои сожаления. Мой выбор. Моя жизнь. Прощай, Андрей.
Она закрыла дверь. Постояла несколько секунд, прислушиваясь. Шаги удалялись по лестнице.
Через месяц пришли документы о разводе. Андрей не препятствовал. Видимо, Валентина Павловна нашла ему новую кандидатуру — более покладистую, готовую отдать всё «для семьи».
Марина подписала бумаги без сожаления. Вечером того же дня она зашла в комнату, которая когда-то была спальней её родителей. Там, в шкафу, хранились их вещи — те немногие, что она успела спасти от «заботы» свекрови. Мамина шкатулка с украшениями. Папины часы. Фотоальбом.
Она открыла альбом. Родители улыбались с пожелтевших фотографий. Молодые, счастливые, полные планов на будущее.
— Я сохранила квартиру, — тихо сказала она фотографиям. — Вашу квартиру. Нашу квартиру. Никто больше не посмеет её у меня отнять.
За окном шумел вечерний город. Марина заварила себе чай — тот самый, мамин любимый, с чабрецом. Села в папино кресло у окна. Впервые за долгое время она чувствовала себя дома. По-настоящему дома.
Позвонила подруга.
— Ну как ты? Одна теперь?
— Не одна. Со своими воспоминаниями. Со своим домом. Со своим правом выбирать.
— Не жалеешь?
Марина посмотрела на мамину вышивку на стене. На папины книги на полке. На свою квартиру, которую она отстояла.
— Знаешь, Лена, я думала, что буду жалеть. Но нет. Я впервые за три года чувствую, что живу своей жизнью. Не под диктовку свекрови. Не оглядываясь на мужа, который всегда выберет маму. Просто живу. И это… это освобождение.
— А если Андрей захочет вернуться? По-настоящему, без мамы?
Марина задумалась.
— Не захочет. Он не умеет без мамы. Она его так воспитала — зависимым, неспособным на самостоятельные решения. И знаешь что? Мне его даже жаль. Он так и проживёт всю жизнь под её контролем.
— А ты?
— А я буду жить дальше. В квартире моих родителей. Хранить память о них. Работать. Может быть, встречу человека, который не будет пытаться отнять у меня моё. Который будет уважать мои границы и мою память. А может, и не встречу. И это тоже нормально.
Они поговорили ещё немного и попрощались. Марина осталась сидеть в кресле, глядя на огни города за окном.
Где-то там Андрей ужинает у мамы, слушая её причитания о неблагодарной бывшей жене. Валентина Павловна наверняка уже нашла ему новую невесту — послушную, без своего имущества, готовую стать тенью.
А здесь, в этой квартире, хранящей память о любящих родителях, Марина начинала новую жизнь. Свою собственную. Без манипуляций, без давления, без необходимости отдавать то, что принадлежит ей по праву.
Она встала, подошла к окну. Город жил своей жизнью. Где-то смеялись, где-то плакали, где-то боролись за своё, как она. И где-то, она была уверена, были женщины, которые прямо сейчас подписывали договоры дарения под давлением родственников мужа. Отдавали своё. Теряли себя.
Марина коснулась стекла ладонью. Холодное, но родное. Как эта квартира. Как память о родителях. Как свобода, которую она отстояла.
Завтра будет новый день. Надо будет идти на работу, решать бытовые вопросы, жить дальше. Но сегодня, сейчас, она позволила себе просто постоять у окна своей квартиры. Той самой, которую она не отдала. Той самой, которая осталась её домом.
И это была её победа.
