Я стояла у окна, глядя на серое небо, затянутое тучами, будто сама природа оплакивала то, что происходило в этом доме. В руках дрожала чашка, которую мне только что протянула свекровь. Её пальцы были сухими и холодными, как у мертвеца. Она улыбалась. Улыбка не касалась глаз. Глаза её, маленькие, глубоко посаженные, смотрели на меня с холодным, почти звериным интересом.
— Вот, невестушка, выпей чаю. Успокойся, — сказала она, и голос её звучал мягко, сладко, как мёд. Но я знала — мёд может быть отравлен.
Я смотрела на чашку. Тонкий фарфор, узор в виде виноградных лоз. Чай был тёмным, почти чёрным, с лёгким оттенком коричневого. Запах — обычный, ароматный, с лёгкой горчинкой. Ничего подозрительного. Только вода, листья, сахар. Или нет?
— Спасибо, — прошептала я, прижимая чашку к груди. — Я… я выпью позже.
Свекровь медленно кивнула, не сводя с меня глаз.
— Позже? А зачем откладывать? Сейчас как раз самое время. После ссоры — чай. Это традиция. Успокаивает нервы. Ты же так взволнована, бедняжка. Всё из-за слов, а слова — ветер. Выпей. Для себя.
Я почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она сказала «после ссоры». Да, мы только что поссорились. Я, её сын, и она. Я встала на защиту мужа, когда она обвинила его в лени, в неблагодарности, в том, что он «не такой, как отец». Я сказала слишком много. Сказала, что её методы воспитания испортили сына, что он её боится, а не любит. Что он живёт в постоянном напряжении, боясь её осуждения.
И тогда она посмотрела на меня так, будто я переступила черту. Не просто супружескую, а какую-то древнюю, кровную границу.
— Ты забываешься, — сказала она тихо. — Ты — чужая. Ты пришла сюда, чтобы служить, а не судить.
После этого она вышла в кухню. Через минуту вернулась с двумя чашками. Одну поставила передо мной. Другую — себе.
— Вот, невестушка, выпей чаю. Успокойся.
И вот я стою. Чашка в руках. Я смотрю на неё. На чай. На неё.
Мне вспомнился сон, который приснился три ночи назад. Я шла по длинному коридору, стены которого были обиты старыми обоями с цветочным узором. Пол скрипел. В конце коридора стояла она — свекровь — в чёрном платье, с чашкой в руках. Она протягивала её мне. Я брала. Пила. И тут же чувствовала, как горло сжимается, как язык становится деревянным, как по венам разливается жгучий холод. Я падала. А она стояла и смеялась. Тихо, почти беззвучно.
Я проснулась в поту. Сердце колотилось. Муж спал рядом, повернувшись ко мне спиной. Я не стала будить его. Не стала говорить. Что бы он сказал? «Ты слишком нервничаешь. Это всего лишь сон».
Но сейчас, в этот момент, с чашкой в руках, я поняла: сон был предупреждением.
— Почему не пьёшь? — спросила свекровь, прерывая мои мысли. — Чай остывает.
Я подняла глаза. Она сидела напротив, держа свою чашку обеими руками. Её губы уже были влажными. Она пила. Значит, чай безопасен?
Но ведь я видела, как она что-то бросила в мою чашку, пока я отворачивалась, чтобы вытереть слёзы. Мелькнула тень, движение пальцев. Что-то белое, мельчайшее, как пыль. Я не успела разглядеть. Но сердце заколотилось. Я не могла ошибаться.
— Я… мне не хочется, — сказала я, стараясь говорить ровно. — У меня болит живот.
— От стресса, — кивнула она. — Именно поэтому нужно выпить. Чай с мятой, успокаивает желудок. Я сама заварила. Для тебя.
Она сделала паузу. Посмотрела на меня долгим, пронизывающим взглядом.
— Ты не доверяешь мне?
Слова повисли в воздухе. Я почувствовала, как давление в комнате растёт. Это был вызов. Отказаться — значит признать вражду. Выпить — рискнуть жизнью.
— Я доверяю, — сказала я, — но…
— Никаких «но», — перебила она мягко. — Пей. Или ты считаешь, что я хочу тебе зла?
Я молчала. Она улыбнулась.
— Вот видишь? Ты думаешь это. А я — твоя мать. Теперь. Я приняла тебя в семью. Я кормила тебя, поила, устраивала твою жизнь. А ты сомневаешься?
Я посмотрела на чашку. Пар уже почти исчез. Чай остыл. Я поднесла её к губам. Прижала к коже. Тёплый. Не горячий. Безопасный на вид.
— Я просто устала, — сказала я. — Я выпью позже. Обещаю.
Она кивнула. Встала. Подошла к столу. Поставила свою чашку. Потом взяла мою.
— Хорошо, — сказала она. — Я поставлю в микроволновку. Подогрею, когда придёшь в себя.
Я смотрела, как она уходит на кухню. Через стеклянную дверь я видела, как она открывает дверцу микроволновки. Ставит чашку внутрь. Нажимает кнопки. Потом останавливается. Достаёт чашку. Подносит к лицу. Вдыхает запах. Улыбается. И… выливает чай в раковину.
Моё сердце остановилось.
Она вылила его. Вылила мой чай. Значит, он был отравлен. Значит, я была права.
Она стояла, смотрела в раковину, потом медленно помыла чашку, поставила её на сушку. Повернулась. Увидела меня в дверях.
Я не могла сдвинуться с места.
— Что-то случилось? — спросила она, как ни в чём не бывало.
— Я… мне нужно в туалет, — выдавила я.
Прошла мимо неё, стараясь не смотреть в глаза. Заперлась в ванной. Прислонилась к двери. Сердце билось так, что казалось, вот-вот вырвется из груди.
Я села на край ванны. Закрыла лицо руками. Что делать? Бежать? Но куда? Муж на работе. А если он не поверит? «Мама бы никогда…» — скажет он. А если поверит? Что тогда? Развод? Скандал? Она разрушит нас. Уничтожит. Она ведь уже начала.
Я вспомнила, как всё начиналось.
Когда мы познакомились с мужем, он был светлым, добрым, улыбчивым. Он говорил о своей маме с обожанием. «Она — ангел, — говорил он. — Самый сильный человек, которого я знаю. Она одна воспитала меня после смерти отца».
Я поверила. Влюбилась. В него. В его историю. В его семью.
На свадьбе она стояла в первом ряду, в чёрном шёлковом платье, с брошью в виде журавля. Улыбалась. Обнимала меня. Говорила: «Теперь у меня две дочери».
Но через месяц всё изменилось.
Она начала с мелочей. «Ты посуду плохо моешь». «Ты ешь слишком быстро». «Ты не умеешь слушать». Потом — «Ты не подходишь моему сыну». «Он женился по ошибке». «Ты его испортишь».
Она вмешивалась во всё. В наши финансы, в расписание, в решения. Она читала мои сообщения, когда я оставляла телефон на столе. Она слушала наши разговоры через дверь. Она подкладывала в мою еду что-то горькое — я чувствовала, но не могла доказать.
Однажды я нашла в шкафу банку с белым порошком. Надпись — «Сонилакс». Я спросила мужа. Он сказал, что это снотворное, которое она принимает. «У неё бессонница», — сказал он.
Но я видела, как она берёт этот порошок и подсыпает что-то в мой суп. Я не успела среагировать.
Потом были сны. Длинные, тяжёлые. Я просыпалась разбитой, как будто не спала. Муж говорил, что я переутомилась. А я знала — это не усталость. Это — воздействие.
И вот сегодня. Ссора. Её чашка чая.
Я сидела в ванной, дрожа. Потом достала телефон. Написала мужу:
> «Твоя мама только что пыталась меня отравить. Я видела, как она вылила чай, который мне дала. В нём было что-то. Я не пила. Пожалуйста, приезжай. Срочно.»
Отправила. Ждала. Минута. Две. Три. Ответа не было.
Я вытерла слёзы. Встала. Посмотрела на себя в зеркало. Бледная. Глаза красные. Волосы растрёпаны. Я выглядела как сумасшедшая. Как женщина, которая выдумывает.
Но я знала правду.
Я вышла из ванной. Свекровь сидела в гостиной, вязала. Спицы щёлкали. Она не подняла глаз.
— Ты долго, — сказала она. — Чай я вылила. Он остыл. А ты всё ещё злишься?
Я не ответила. Прошла в свою комнату. Заперла дверь. Села на кровать. Снова написала мужу:
> «Я не шучу. Это серьёзно. Она хочет меня убрать. Я боюсь.»
Через десять минут он ответил:
> «Ты опять? Мама бы никогда. Ты слишком эмоциональна. Успокойся. Я приеду вечером. Не нервничай.»
Я бросила телефон на кровать. Слёзы потекли снова. Он не верит. Он никогда не поверит. Он слеп к ней. Она — святая в его глазах. А я — истеричка, жена, которая «не справляется».
Но я не могла сдаться.
Я встала. Открыла чемодан. Начала собирать вещи. Быстро. Тихо. Одежду, документы, деньги, которые скрывала от неё. Я не могла остаться здесь ни на минуту дольше.
Когда я вышла из комнаты с чемоданом, она стояла в дверях кухни.
— Уезжаешь? — спросила она спокойно.
— Да, — сказала я. — Я больше не могу.
— А мой сын? — спросила она. — Ты бросаешь его?
— Я не бросаю. Я спасаюсь.
Она усмехнулась.
— Спасаешься? От кого? От меня? — она сделала шаг вперёд. — Ты думаешь, ты первая? Были другие. Девушки до тебя. Ты думаешь, он никогда не был женат?
Я замерла.
— Что?
— Он был женат. Девять лет назад. Её звали Алина. Красивая. Умная. Как ты. Она тоже уезжала. Собрала вещи. Хотела уйти. Я дала ей чашку чая. Успокоиться. Она выпила. А утром её не стало. Инсульт, сказали врачи. Молодая, а сердце не выдержало.
Я почувствовала, как земля уходит из-под ног.
— Ложь, — прошептала я.
— Проверь, — сказала она. — Спроси у него. Спроси про первую жену. Спроси, почему на чердаке до сих пор стоит её шкатулка. Спроси, почему он не носит обручальное кольцо.
Я отступила.
— Ты… ты убила её?
— Я защищала своего сына, — сказала она холодно. — Она хотела увести его. Разрушить нашу семью. Я не позволила. Так же, как не позволю тебе.
Я повернулась и бросилась к двери. Но она оказалась заперта.
— Ключ у меня, — сказала она, подходя. — Ты никуда не пойдёшь. Ты останешься. Ты будешь хорошей женой. Или станешь следующей, кто «не выдержал стресса».
Я бросила чемодан. Побежала в кухню. Выскочила в сад. Перелезла через забор. Бежала, бежала, бежала. Без оглядки.
На улице я остановилась у такси. Дрожащими пальцами набрала номер подруги.
Когда я приехала к ней, я рассказала всё. Она поверила. Мы пошли в полицию. Подали заявление. Но доказательств не было. Никто не видел, как она подсыпала что-то в чай. Никто не видел, как она вылила его. Никто не знал про Алину.
Муж позвонил на следующий день.
— Где ты? — спросил он. — Мама говорит, ты сошла с ума. Убежала с чемоданом. Что случилось?
— Скажи мне про Алину, — сказала я.
Тишина.
— Откуда ты знаешь это имя?
— Скажи правду.
Долгая пауза.
— Она… была моей первой женой. Умерла девять лет назад. От инсульта.
— А кольцо?
— Я… потерял.
— А шкатулка на чердаке?
Он замолчал.
— Ты знал, что она пыталась уйти? — спросила я.
— Я… не знаю, о чём ты.
— Твоя мама сказала, что дала ей чай. Что она умерла после этого.
— Это бред! — закричал он. — Мама бы никогда! Ты с ума сошла! Ты портишь всё!
Я положила трубку.
Через неделю я подала на развод. Через месяц — на запрет приближения к свекрови. Судья выслушал мои показания, но без доказательств не стал выносить жёстких решений.
Я переехала в другой город. Нашла работу. Начала новую жизнь.
Но каждый вечер, перед сном, я вспоминаю её слова:
— Вот, невестушка, выпей чаю. Успокойся.
И каждый раз, когда мне предлагают чай, я вспоминаю чашку. Чёрный чай. Холодные пальцы. Улыбку, не касающуюся глаз.
И я отказываюсь.
Потому что некоторые чашки чая — это не гостеприимство.
Это приговор.
