Телефонный звонок застал Ольгу за самым умиротворяющим занятием на свете — пересадкой фиалки. Мелкие, бархатистые листочки щекотали пальцы, в воздухе витал густой, землистый запах свежего грунта. Она как раз аккуратно расправляла крошечные белые корешки, когда резкая трель мобильного заставила её вздрогнуть. На экране высветилось «Света-сестра». Ольга вздохнула, вытерла руки о старое кухонное полотенце и провела пальцем по экрану.
— Да, Светик, слушаю.
— Оль, привет! Не отвлекаю? — голос сестры, как всегда, был бодрым, деловитым и не предполагающим отрицательного ответа.
— Уже нет, — Ольга посмотрела на растревоженную фиалку. — Что-то срочное?
— Да не то чтобы… Слушай, мы тут с Игорем и ребятами посовещались. Лето на носу, жара в городе стоять будет невыносимая. А у тебя дача пустует. Мы же свои люди. В общем, ты раз уж нас туда не приглашаешь, может, просто оставишь нам ключи? В почтовый ящик кинь, или я забегу. Мы бы на выходные ездили, шашлычок, банька, детям свежий воздух. А то стоит, гниёт без дела.
Ольга замерла. Земляной ком в её руке показался вдруг неимоверно тяжёлым. Каждое слово сестры, произнесённое этим лёгким, само собой разумеющимся тоном, падало в тишину её кухни, как камень в колодец. Не «Оля, можно мы приедем?», не «Как ты смотришь на то, чтобы…», а простое, ультимативное требование, завёрнутое в фальшивую заботу о «гниющей» даче.
— Ключи? — переспросила она, и голос её прозвучал глухо, будто чужой.
— Ну да, ключи. Один комплект. Чтобы мы тебя каждый раз не дёргали. Сами приехали, сами уехали, порядок за собой гарантируем. Ну что тебе, жалко, что ли? Всё равно одна не ездишь почти.
«Одна не ездишь». Эта фраза ударила сильнее всего. Пять лет прошло со смерти Миши, а она всё ещё не привыкла к этому «одна». Дача не была просто домом с участком. Это было их с Мишей место. Их крепость, их мечта, которую они строили своими руками двадцать лет. Каждый гвоздь, вбитый в стену веранды, каждая яблоня в саду, каждая трещинка на старой скамейке у пруда — всё было пропитано им. Его смехом, его запахом, его молчаливым присутствием. Ездить туда в одиночестве было пыткой и спасением одновременно. Она приезжала, садилась на крыльцо с чашкой остывшего чая и разговаривала с ним. Рассказывала про работу в областной библиотеке, про новую книгу, про то, что фикус на подоконнике опять сбросил листья. И тишина, наполненная стрекотом кузнечиков и шелестом листвы, отвечала ей. Это было её святилище, её место силы, её тихий диалог с прошлым.
— Света, я не могу, — сказала Ольга, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— То есть как это «не могу»? — в голосе сестры зазвенел металл. — Это что, такая принципиальная позиция? Родным людям отказать? Мы же не чужие! Игорь вон уже мангал новый присмотрел, хотел на твой день рождения подарить, на даче бы и опробовали.
«На твой день рождения», — пронеслось в голове у Ольги. Какая изящная манипуляция. Они приедут со своим мангалом, со своей шумной компанией, со своими детьми, которые будут носиться по грядкам, где Миша с такой любовью высаживал свои помидоры. Они включат свою музыку, которая заглушит пение птиц. Они наполнят её тишину своим гомоном, своей жизнью, в которой для её воспоминаний не останется места.
— Дело не в жадности, Света. Это… это другое. Это Мишино место. Моё. Я не готова.
— Ой, ну началось! — взорвалась Светлана. — Пять лет прошло! Пять! Сколько можно жить прошлым? Он бы и сам не хотел, чтобы ты там в затворницы превратилась. Дача — это для жизни, для радости! А не для того, чтобы пылью покрываться и с призраками разговаривать! Всё, Оль, я обиделась. Подумай хорошо. Жизнь-то продолжается, знаешь ли.
Короткие гудки. Ольга опустила телефон на стол и без сил села на табурет. Фиалка так и осталась лежать на клеёнке, беззащитная, с оголёнными корнями. В ушах звенело Светкино «с призраками разговаривать». Может, она права? Может, она, Ольга, в свои пятьдесят восемь, действительно превратилась в странную вдову, цепляющуюся за прошлое? Она посмотрела на свои руки — кожа уже не та, что раньше, сухая, с сеточкой морщин. Но руки эти помнили, как держать Мишину ладонь. Как вместе с ним красить забор, как перебирать ягоды, как топить баню.
Она встала, подошла к старому серванту и достала из ящика фотоальбом в потёртом бархатном переплёте. Вот они, молодые, на фоне ещё не достроенного дома. Миша, в выгоревшей футболке, обнимает её, и оба щурятся от солнца. А вот он, уже седой, но с такими же озорными искорками в глазах, показывает ей первый урожай яблок с той самой яблони, которую они сажали в год рождения их сына. Сын давно вырос, живёт своей жизнью в другом городе, звонит по праздникам. А яблоня осталась.
Нет. Она не может отдать ключи. Это было бы предательством. Не Миши — его уже не обидишь. Себя. Той Ольги, которая была счастлива здесь.
***
Через пару дней, в субботу, раздался звонок в дверь. Не по домофону, а прямо в квартиру — значит, кто-то из своих. Ольга, отложив книгу, пошла открывать. На пороге стояли Светлана и её муж Игорь, грузный мужчина с вечно недовольным выражением лица. В руках у него был внушительный свёрток в крафтовой бумаге.
— Не ждала? А мы в гости! — пропела Светлана, проскальзывая в прихожую. Игорь молча вошёл следом, поставив свёрток на пол. Из него доносилось характерное бряцанье металла. Мангал.
— Проходите на кухню, — выдохнула Ольга, понимая, что это не дружеский визит, а второй раунд наступления.
На кухне Светлана сразу взяла быка за рога.
— Оль, мы поговорить приехали. Спокойно, без обид. Ты пойми, мы тебе только добра желаем. Ну что ты одна киснешь? Вот, Игорь подарок привёз, — она кивнула на свёрток. — Хотели сюрприз сделать, но раз уж так вышло…
Игорь, наконец, подал голос. Говорил он басовито, веско, как будто каждое слово клал на весы.
— Ольга, ты женщина умная, библиотечная. Должна понимать практическую сторону вопроса. Дом без хозяина ветшает. Ему движение нужно, дым из трубы, люди. Протопить, просушить. Мы бы и забор поправили, и крыльцо подлатали. Тебе же одной не справиться. А так и нам отдых, и даче польза. Двойная выгода.
— Спасибо за заботу, Игорь, — Ольга налила в чайник воды и поставила на плиту. Руки её действовали на автомате. — Но я справляюсь. Когда нужно, нанимаю человека.
— Нанимаешь! — фыркнула Светлана. — Деньги на ветер! А тут свои, родные! Бесплатно всё сделают! Ну что за упрямство? Мама вчера звонила, тоже переживает. Говорит, Оля совсем от рук отбилась, от семьи отгораживается.
Ольга повернулась к ним. Чайник начинал шуметь, и этот звук придавал ей сил.
— Маму в это, пожалуйста, не впутывайте. Это моё решение. И дача — моя. Точнее, наша с Мишей. И я решу, когда и кого туда приглашать.
— Так вот оно что! — Игорь стукнул ладонью по столу. — Собственница! А то, что мы с Мишкой этот дом вдвоём поднимали, ты забыла? Я ему всё лето помогал фундамент лить, брёвна таскать! Он мне тогда сказал: «Игорь, это и твой дом тоже будет. Приезжай, как к себе». Его слова! А ты теперь…
Ольга смотрела на него во все глаза. Да, Игорь помогал. Раза три приезжал, когда было совсем невмоготу. И Миша, конечно, в благодарность сказал ему что-то подобное. Но разве это давало ему право теперь, спустя столько лет, требовать ключи и распоряжаться её жизнью?
— Он говорил это из вежливости, Игорь. И он был жив. А теперь его нет. И правила изменились.
— Да какие правила! — вскипела Светлана. — Правило одно — семья должна держаться вместе! А ты нас отталкиваешь! Из-за чего? Из-за старых досок и воспоминаний? Жить надо сейчас! Вот мы и хотим жить! На свежем воздухе! С шашлыками!
Чайник засвистел оглушительно, яростно. Ольга выключила газ. В наступившей тишине её голос прозвучал удивительно твёрдо.
— Шашлыки вы можете поесть и в другом месте. А это место — моё. И ключи я не отдам. Можете забирать свой мангал.
Светлана побагровела. Игорь тяжело поднялся, его лицо выражало смесь презрения и обиды.
— Ну и сиди тут со своими призраками, раз тебе они дороже живых людей. Пошли, Свет. Разговор окончен. Только потом не жалуйся, что одна осталась.
Они ушли, громко хлопнув дверью. Ольга осталась стоять посреди кухни, оглушённая. Сердце колотилось так, что казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Она не чувствовала победы. Только горечь и опустошение. Она отстояла своё право, но какой ценой? Ценой разрыва с последними близкими людьми.
***
На следующий день она поехала на дачу. Не на электричке, как обычно, а вызвала такси, потратив почти половину своей скромной библиотечной зарплаты. Ей нужно было попасть туда как можно скорее, убедиться, что её мир ещё цел, что его не разрушили вчерашние слова.
Таксист, словоохотливый мужчина лет шестидесяти, всю дорогу рассказывал про своих внуков и рассаду. Ольга слушала вполуха, глядя в окно на проносящиеся мимо поля и перелески. Когда машина свернула на знакомую грунтовую дорогу, ведущую к их дачному посёлку, сердце защемило.
Вот и их калитка, выкрашенная в зелёный цвет, уже облупившаяся. Вот и дом, приземистый, бревенчатый, с резными наличниками, которые Миша выпиливал целую зиму. Она расплатилась с таксистом и, когда машина уехала, осталась стоять в полной тишине, нарушаемой лишь пением скворца.
Ключ с трудом повернулся в заржавевшем замке. Она толкнула дверь. В нос ударил знакомый, родной запах — смесь сухого дерева, печной сажи и засушенных трав, которые она оставляла в пучках под потолком. Пылинки танцевали в луче солнца, пробивавшемся через занавешенное окно. Здесь всё было по-старому. Время замерло. На стене висел отрывной календарь, застывший на дате Мишиного ухода. Пять лет…
Она прошла по комнатам, касаясь рукой вещей. Резная спинка кровати. Потрёпанное кресло, в котором он любил читать. Книжная полка с его детективами. Слёзы подступили к горлу, но она сдержалась. Не плакать. Она приехала сюда не плакать.
Она вышла на крыльцо. Сад зарос, трава стояла по колено, но яблони, посаженные им, буйно цвели, осыпая землю белыми лепестками. Это было похоже на снегопад в середине мая. Ольга села на ступеньку и закрыла глаза, подставив лицо тёплому солнцу. И вдруг услышала скрип соседской калитки.
Она открыла глаза. У забора, разделявшего их участки, стоял сосед, Николай Петрович. Инженер на пенсии, вдовец, он купил дачу года три назад. Они редко общались, обмениваясь лишь кивками и дежурными фразами о погоде. Он был тихим, немногословным человеком, и это Ольге в нём нравилось.
— Ольга Михайловна, здравствуйте, — сказал он негромко. Голос у него был приятный, с лёгкой хрипотцой. — Приехали всё-таки. А я уж думал, не появитесь в этом году.
— Здравствуйте, Николай Петрович. Решила проведать хозяйство.
— Заросло всё, — он кивнул на её участок. — Косить надо. Триммер есть?
— Нет, — призналась Ольга. — Я обычно косой понемногу…
— Какая коса, что вы, — он усмехнулся одними глазами. — Спину сорвёте. У меня триммер хороший, бензиновый. Давайте я вам завтра с утра скошу всё. Мне не в тягость, а вам порядок.
Ольга растерялась. С одной стороны, помощь была нужна. С другой — она так привыкла всё делать сама, никого не обременяя.
— Неудобно как-то, Николай Петрович…
— Бросьте вы это «Николай Петрович». Просто Николай. И на «ты», если не возражаешь. Соседи всё-таки. А про неудобно — забудь. Мне даже в радость размяться. Завтра в десять устроит?
— Устроит, — улыбнулась она впервые за последние дни. — Спасибо, Николай.
— Вот и договорились, — он кивнул и, помедлив, добавил: — А калитка у тебя скрипит. Смазать надо. Если хочешь, я сейчас гляну.
Он не стал ждать ответа. Через минуту он уже был у её калитки со старой маслёнкой в руках. Ольга смотрела, как его большие, умелые руки возятся с петлями. Он был невысок, коренаст, седые волосы коротко пострижены. От него веяло спокойствием и надёжностью. Совсем не как от её зятя Игоря, чья «помощь» всегда была похожа на одолжение с последующим выставлением счёта.
Когда он закончил, калитка открылась без единого звука.
— Вот, другое дело, — сказал он удовлетворённо. — Тишина должна быть тихой.
Эта простая фраза поразила Ольгу в самое сердце. «Тишина должна быть тихой». Он понял. Не зная ничего, он понял самую суть этого места.
***
Утром Николай, как и обещал, пришёл с триммером. За час с небольшим он превратил заросший бурьяном участок в аккуратную лужайку. Ольга, сидя на крыльце с чашкой кофе, наблюдала за его работой. Он двигался споро, без суеты. Когда он закончил, она позвала его на веранду пить чай.
Он сел за старый деревянный стол, тот самый, за которым они с Мишей провели столько летних вечеров. Ольга поставила перед ним чашку и блюдце с печеньем.
— Спасибо огромное, Николай. Я бы неделю с этим возилась.
— Да брось, — он отмахнулся. — Ты лучше скажи, почему календарь не трогаешь? — он кивнул на стену.
Ольга проследила за его взглядом. Пять лет одна и та же дата.
— Не могу. Рука не поднимается. Кажется, если оторву листок, то предам… Сама понимаю, глупость.
Он помолчал, отхлебнув чай.
— Не глупость. Память. У меня на комоде фотография жены стоит. Двенадцать лет прошло, а я каждое утро с ней здороваюсь. Это не значит, что я в прошлом живу. Это значит, что прошлое живёт во мне. И это хорошо. Это делает нас теми, кто мы есть. Но, — он сделал паузу, — листки отрывать всё-таки надо. Не для того, чтобы забыть. А для того, чтобы новый день начался.
Он говорил просто, без пафоса и нравоучений. И его слова ложились на душу, как целительный бальзам. После ухода Светланы и Игоря она чувствовала себя виноватой, неправильной. А сейчас этот чужой, в сущности, человек говорил ей то, что она сама хотела бы услышать.
Они проговорили почти до обеда. О его работе на заводе, о её библиотеке, о детях, о рыбалке. Он не спрашивал про Мишу, не лез в душу, но Ольга чувствовала, что он всё понимает без слов. Когда он уходил, она подошла к календарю, взялась за уголок старого листка и, на мгновение зажмурившись, оторвала его. А потом следующий. И ещё. Пока не дошла до сегодняшней даты.
В воскресенье вечером, когда она уже собиралась уезжать, к даче подъехала машина. Не такси. Из неё вышли Светлана, Игорь и ещё какая-то пара, которую Ольга не знала. В руках у Игоря снова был тот самый мангал.
— О, а ты тут! — воскликнула Светлана с деланым удивлением, хотя было очевидно, что они знали, что она здесь. — А мы решили, что раз ты нас не зовёшь, мы сами приедем! Знакомься, это наши друзья, Лена и Валера. Мы им про нашу дачу столько рассказывали!
Слово «нашу» резануло слух. Они вели себя как хозяева. Валера уже разворачивал мангал, а Лена громко восхищалась:
— Светик, какая у вас тут красота! Воздух! А банька есть?
Ольга стояла на крыльце, маленькая, в старом дачном халате, и смотрела на это вторжение. Внутри всё похолодело. Это был конец. Они не поняли. Они решили взять её измором, наглостью.
— Света, уезжайте, — сказала она тихо.
— Что? — не расслышала Лена.
— Я сказала, уезжайте, пожалуйста, все, — повторила Ольга, на этот раз громче.
— Оля, ты не в себе? — подскочила к ней сестра. — Люди приехали, мы стол накрывать собирались! Не позорь меня!
— Это ты меня позоришь, — голос Ольги обрёл сталь. — Ты врываешься в мой дом, приводишь чужих людей и ведёшь себя так, будто тебе всё дозволено. Это не твоя дача. Никогда ею не была и не будет.
— Ах так! — Игорь, оставив мангал, подошёл к крыльцу. Его лицо было красным от злости. — Значит, по-хорошему не понимаешь? Я тебе, между прочим, родственник! А ты из-за этого сарая…
Он не договорил. Скрипнула соседская калитка, и на участок вошёл Николай. Он ничего не сказал. Просто встал рядом с крыльцом, сложив руки на груди. Его присутствие изменило всё. Он был молчаливым свидетелем, и от этого наглость Игоря как-то сдулась.
— А это ещё кто? — процедил он, глядя на Николая.
— Это мой сосед. И мой гость, — ответила Ольга, чувствуя, как за спиной появляется опора. — А вы — нет. Я прошу вас уехать. Немедленно.
Возникла пауза. Друзья Светланы и Игоря смущённо переминались с ноги на ногу. Светлана смотрела на Ольгу с ненавистью.
— Понятно всё с тобой, — выплюнула она. — Нашла себе ухажёра. Променяла семью на мужика. Ну-ну. Поехали, Игорь. Не будем мешать голубкам.
Они демонстративно погрузились в машину, даже не попрощавшись. Машина взревела мотором, развернулась, подняв тучу пыли, и скрылась за поворотом. На идеально подстриженной траве остался одиноко стоять новенький, блестящий мангал.
Ольга медленно выдохнула. Она не обернулась на Николая, просто сказала в пустоту:
— Спасибо.
— Не за что, — так же тихо ответил он. — Соседям надо помогать. Чай будешь? У меня с чабрецом.
Она кивнула. Они пошли к нему на веранду. Ольга впервые зашла на его участок. Здесь всё было по-другому. Аккуратные грядки, маленький парник, самодельная скамейка под старой берёзой. Всё дышало покоем и мужской основательностью.
Они сидели на его веранде, пили чай с чабрецом и молчали. Это молчание не было неловким. Оно было полным, целительным. Ольга смотрела на свой дом, на свою землю, отвоёванную, очищенную не только от сорняков, но и от чужих претензий. Она чувствовала не горечь разрыва, а лёгкость освобождения.
На следующий день, уезжая, она забрала мангал. Не из жадности. Просто она решила, что он ей пригодится. Может быть, в следующие выходные они с Николаем сделают шашлык. Только для себя.
В городской квартире она первым делом стёрла из телефона контакт «Света-сестра». Помедлила и записала новый: «Николай. Сосед». Подумав, стёрла и написала просто: «Николай». А потом, после долгой паузы, добавила к имени маленькое зелёное деревце. Это было только начало. Впереди было целое лето. И, может быть, не только лето.
