Лето в Москве всегда какое-то липкое, как карамель, растекшаяся по асфальту. Вечером вроде бы легче, но духота всё равно держит за горло. Валентина сидела на своей кухне — своей, подчеркнём, потому что эта квартира была куплена ещё до брака, и напоминание об этом факте время от времени приходилось выговаривать вслух. Чтобы Тимур, её муж, не забывал.
Кухня у неё была самая обычная: холодильник «Атлант» лет десяти от роду гудел, как самолёт на взлёте, плитка на стене белая с голубыми цветочками — ещё от прежних хозяев, руки никак не доходили оторвать. На подоконнике — три горшка с фикусами, подаренные коллегами. Чайник металлический, блестящий, но уже с отбитым носиком, кипятил воду и шипел, будто злой кот.
Валентина лениво мешала чай ложкой и слушала, как по крыше бьёт первый летний дождь. За окном небо разрезали молнии, и от этого в комнате делалось ещё тревожнее.
— Опять эта Галина Петровна трубку не берёт, — Валя пробормотала в пространство, глядя на экран телефона. — Два месяца. ДВА. Ты в курсе вообще?
Тимур, как обычно, сидел в зале, в своём любимом кресле, которое притащил из квартиры матери. Кресло было старое, проваленное, с запахом нафталина и чужой жизни. Но Тимур его обожал, считал «настоящим».
— Да у мамы всё нормально, — буркнул он, не отрываясь от ноутбука. — Просто… занята.
— Чем? — Валя подняла голос. — Пенсия, дача и сериал по телевизору? Чем там можно так заняться, чтобы забыть, что у тебя есть сын и невестка?
Тимур ссутулился и начал нервно щёлкать тачпадом. Это его фирменный приём, когда врать собирается.
— Ну… там… дела. Я не хочу сейчас это обсуждать.
Валентина откинулась на спинку стула. Она прекрасно знала: если Тимур «не хочет обсуждать», значит, пахнет керосином. У него прямо на лице это написано.
— Тимур, давай так: или ты мне говоришь, что происходит, или я завтра сама поеду к твоей маме. С пакетом продуктов, как положено, и разберусь.
Муж наконец поднял глаза, и Валя заметила, что он выглядит как школьник, которого застали за сигаретой за гаражами: виноватый, но ещё надеющийся выкрутиться.
— Не надо ехать, — сказал он тихо. — Правда.
Валя почувствовала, как по спине побежали мурашки.
— Ты меня пугаешь. Что случилось?
Тимур встал, прошёлся по комнате, подошёл к окну. Дождь хлестал сильнее, лужи на дворе уже блестели, фонари отражались в них, будто в мутном зеркале.
— Мамка… она… ну… короче. Она взяла кредит.
— Какой кредит? — Валя нахмурилась.
— Под залог квартиры.
Тут Валентина замерла. Секунду просто сидела, чувствуя, как чай в кружке становится горьким и холодным.
— Ты издеваешься? — наконец выдавила она. — Она под залог квартиры? Её единственной квартиры?
— Ну… — Тимур почесал затылок. — Да.
— Сколько?
— Пять миллионов.
— ПЯТЬ?! — Валентина вскочила так резко, что стул грохнулся. — Ты слышишь, что ты говоришь? Она… пенсионерка… взяла пять миллионов?! Где она их видела вообще?!
— Ей обещали, что быстро отобьётся. Там такая тема…
— Только попробуй сейчас сказать слово «пирамида», я тебя чайником убью, — перебила Валя, шагая по кухне туда-сюда.
Тимур замолчал. Но его лицо было красноречивее любых слов.
— Господи, — Валентина закрыла лицо руками. — Это же конец.
— Подожди, не драматизируй. Всё не так плохо…
— НЕ так плохо?! — Валя отняла руки и уставилась на него, глаза горели. — Она лишится квартиры. Всё. Это её долги, её подпись, её банк. У тебя есть пять миллионов? У меня — нет.
Тимур сглотнул и тихо сказал:
— Я думал… ты могла бы… ну… продать свою квартиру.
На секунду даже дождь будто стих. Валентина моргнула, не веря ушам.
— Что?
— Ну… твою. Мы бы расплатились. Мама бы осталась в своей квартире, а мы потом… вместе… что-нибудь купили.
У Вали пересохло в горле. Она чувствовала, как внутри всё клокочет, будто кипящий чайник.
— Тимур, — произнесла она медленно, почти шепотом. — Ты только что предложил мне продать МОЮ квартиру. Которую я купила ДО тебя. Чтобы твоя мать продолжала сидеть в своём кресле и смотреть сериалы.
— Это не просто мать. Это моя мать! — Тимур тоже повысил голос, в его тоне зазвучала жалкая героическая нота. — Мы семья, мы должны поддерживать друг друга!
— Мы семья? — Валя усмехнулась, и смех её был злым. — Мы? Семья? Когда ты два месяца скрывал от меня, что твоя мамочка залезла в долги? Семья, значит? Семья, где жена — это кошелёк с ногами, а муж — маменькин мальчик?
— Ну зачем так? — Тимур развёл руками. — Я просто… думал, ты поймёшь. Настоящие жены…
— Замолчи. — Валентина подняла руку, будто останавливая движение транспорта. — Только попробуй сейчас сказать фразу про «настоящих жён», я тебя вышвырну в дождь босиком.
Тимур прикусил губу, но по лицу было видно: именно эту фразу он и собирался выдать.
— Всё, Тимур. Хватит. Я не продам свою квартиру. Я не буду спасать твою маму от её глупости. Она взрослая женщина. И ты взрослый мужчина. Вот и разбирайтесь.
— Ты эгоистка! — выкрикнул он, лицо у него покраснело, глаза налились. — Ты думаешь только о себе!
— А ты предатель, — отчеканила Валя. — Ты два месяца смотрел мне в глаза и врал. Это хуже.
Она резко толкнула стул ногой обратно к столу, схватила телефон и вышла из кухни. За спиной Тимур что-то кричал, но её уже трясло от злости так, что слова сливались в гул.
Валя не спала всю ночь. Сначала лежала, уставившись в потолок, слушала, как Тимур ворочается в зале на диване. Потом встала, сделала себе кофе, села на подоконник и смотрела, как мокрый асфальт блестит в свете фонарей. Голова гудела, в груди стоял ком — от злости и от страха.
С утра всё было как в тумане: каша на плите, звонки с работы, сообщения от подруги, которая радостно писала про скидки в «Ленте» — а у Вали в этот момент жизнь кувыркалась вниз головой.
Тимур вёл себя так, будто ничего особенного не произошло. Даже побрился, рубашку выгладил. Вышел на кухню, сел за стол, как ни в чём не бывало.
— Доброе утро, — сказал он осторожно.
— Угу, — коротко ответила Валя.
Она нарочно поставила перед собой тарелку с гречкой, хотя есть не могла. Смотрела в телефон, чтобы не видеть его лица.
— Я подумал, — начал Тимур, откашлявшись, — можно попробовать договориться с банком. Если… ну… если ты подпишешься поручителем, им будет спокойнее.
Валя резко положила ложку.
— Что?
— Ну это формальность, — он замялся, стал поправлять манжет. — Чтобы они видели, что у нас есть недвижимость.
— Тимур, — Валя повернулась к нему и смотрела прямо, без моргания. — Ты хочешь, чтобы я стала поручителем по кредиту твоей матери? По пяти миллионам?
— Да не переживай, — замахал он руками. — Всё равно же потом мы выплатим…
— Мы? — Валя почти рассмеялась. — Мы? Она втянулась в пирамиду, ты два месяца молчал, и теперь мы должны за это платить? Ты понимаешь, что если я подпишу — банк первым делом придёт ко мне?
— Ну так ты же надёжнее, — пробормотал он, и тут же осёкся.
— Спасибо, дорогой, — Валя встала. — Очень приятно слышать, что в этой семье я — банкомат, а твоя мама — святая мученица.
Она пошла в комнату и начала рыться в шкафу. Тимур побежал следом.
— Что ты делаешь?
— Чемодан собираю, — отрезала она.
— Валя, ну подожди! — он схватил её за руку. — Ты что, серьёзно из-за этого…
— Из-за этого? — она выдернула руку. — Из-за этого?! Да ты мне врал два месяца! Ты хотел, чтобы я продала свою квартиру, теперь хочешь, чтобы я подписалась под чужим долгом! Из-за этого? Да это вообще конец всему!
Она вытащила чемодан — тот самый, красный, с облезлыми колёсами, с которым ездила в Турцию пять лет назад. Раскрыв, начала запихивать туда вещи: джинсы, кофты, бельё.
— Валя, ты куда? — голос у него задрожал.
— Не знаю пока. К подруге, к сестре, хоть в гостиницу. Главное — от вас с мамочкой подальше.
— Ты не понимаешь, — Тимур побледнел, сел прямо на край кровати. — Если мы не поможем, у неё заберут квартиру. Она на улице останется!
— Ей шестьдесят три, Тимур, — Валя обернулась. — Она сама подписала договор, сама сунулась в аферу. Никто её за руку туда не тащил. И ты взрослый мужик. Хотите — продавайте дачу, машину, хоть свой любимый ноутбук. Но я в этом не участвую.
Он вскочил.
— Ты бессердечная! — закричал он. — Ты думаешь только о себе! Настоящая жена никогда бы так не поступила!
Валя замерла на секунду, потом медленно закрыла чемодан, застегнула молнию и посмотрела на него так, что Тимур попятился.
— Знаешь, Тимур, — сказала она тихо, — настоящая жена не должна спасать мужа от его лжи.
Она потянула чемодан к двери. Тимур кинулся было удержать, схватил за ручку, чемодан дёрнулся.
— Отпусти, — процедила Валя.
— Нет! — он выкрикнул, глаза налились злостью. — Ты никуда не уйдёшь!
— Ещё как уйду, — она дёрнула сильнее. — И если ты сейчас не уберёшь руки, я вызову полицию.
Он выронил ручку, как будто обжёгся.
Валя открыла дверь, чемодан скрипнул по лестнице. В подъезде пахло пылью и мокрым цементом, соседи ругались из-за парковки на первом этаже. Всё это казалось до боли реальным — не кино, не сериал, а её жизнь, которая рушилась прямо сейчас.
Тимур стоял в дверях, бледный, растерянный.
— Куда ты? — крикнул он в отчаянии.
— В свободу, Тимур, — ответила Валя, не оборачиваясь.
И хлопнула дверью.
Она шла по улице под моросящим дождём, тащила чемодан, и каждый шаг отдавался в груди глухим ударом. На душе было гадко, больно, страшно. Но в глубине — какое-то странное облегчение. Будто она наконец-то сбросила с плеч огромный мешок.
Валя знала: назад пути уже нет. Она сделала шаг, который изменить почти невозможно.
Третья ночь без сна. Валентина сидела у сестры на диване, ноги поджала, в телефоне бесконечные чаты: работа, подруги, мама — все в курсе, кроме одного. Тимур звонил десятки раз, сообщения были длинными, то с обвинениями, то с мольбами. Она их не открывала.
На третий день он сам появился. Пришёл к сестре, позвонил в дверь. Валя вышла в подъезд, чтобы не устраивать сцен при свидетелях.
Тимур выглядел хуже некуда: небритый, глаза красные, волосы спутанные. В руках — букет гвоздик, дешёвых, из киоска у метро.
— Валя, пожалуйста, — сразу начал он. — Я всё понял. Без тебя никак. Мама… ей плохо, у неё давление, она плачет. Мы должны…
— Мы уже никто, Тимур, — перебила она. Голос у неё дрожал, но слова звучали твёрдо. — Ты сам выбрал, кто у тебя «мы».
Он опустил голову.
— Но квартира… банк уже подал иск. Если мы ничего не сделаем, её выставят.
— Тимур, — Валя посмотрела прямо. — Я не отвечаю за чужие ошибки. Даже если это твоя мать. У меня есть только моя квартира. И я её не отдам.
— Значит, всё? — спросил он, будто до конца надеялся.
— Всё, — ответила Валя.
Он молчал. Потом резко развернулся и ушёл вниз по лестнице.
Через месяц Валентина официально подала на развод. Документы приняла спокойная тётка в ЗАГСе, для которой такие истории — обычная рутина.
А ещё через полгода пришла новость: банк выставил квартиру Галины Петровны на торги. Та в истерике звонила Валентине, кричала, что та разрушила семью, что «настоящие жёны так не поступают».
Валя молча слушала, потом спокойно положила трубку.
Она стояла у окна в своей квартире — своей — и впервые за долгое время глубоко вдохнула. Воздух был морозный, чистый, до звона. На улице падал первый снег, белый и яркий.
Она была одна. Но свободна. И это было правильное чувство.
