Валерия сидела на кухне, держа в руках кружку с кофе, и уже в который раз смотрела на телефон, который вибрировал на столе. На экране — «Мама». Только не её, конечно. Галина Петровна. Свекровь. То есть, официально ещё «мама мужа», но по сути — хозяйка их с Никитой брака.
— Ну возьми уже, — вздохнула Валерия, не выдержав.
— Да подожди ты, — отмахнулся Никита, виляя глазами, как школьник, которого застукали с сигаретой. — Я только что с ней говорил.
Валерия подняла бровь.
— Три раза за час? Может, ты у неё вообще на абонентской плате?
Никита усмехнулся, но виновато.
— Ну, маме скучно, сама понимаешь.
Понимаю. Конечно. Женщина пятьдесят пять лет, недавно овдовела, сын — единственный. Но вот этого «маме скучно» хватало ровно до того момента, пока она не влезала в каждую мелочь. Вплоть до того, что диктовала, какие продукты брать в «Пятёрочке» и какой кондиционер для белья «безопаснее для кожи Никиточки».
Да-да, Никиточки. Тридцать лет человеку, а дома у них «Никиточка».
— Лерочка, — протянул Никита, заглядывая ей в глаза, — ну не начинай, а?
Лерочка. Ещё одно слово, от которого Валерию уже коробило. Лерочка, значит. Милая кукла для дома, которую можно не слушать, а просто успокаивать уменьшительно-ласкательным.
— Я не начинаю. — Валерия отставила кружку, пошла к плите, где на сковородке дожаривались котлеты. — Просто… знаешь, я хотела бы хоть иногда видеть мужа без третьего участника в переписке.
Никита поёрзал на стуле.
— Лер, ну это же мама. Ей тяжело одной.
— Ей тяжело одной? — Валерия резко обернулась, держась за лопатку. — А мне, думаешь, не тяжело жить втроём?
— Мы же вдвоём живём. — Никита виновато улыбнулся. — Ну ладно, втроём… но это виртуально.
Тут телефон снова завибрировал. Никита, тяжело вздохнув, поднял трубку.
— Да, мам, привет… Нет, не заняты… Котлеты жарим… Да, купил, как ты сказала, те, с зелёной крышечкой… Ну, мы пока дома, вечером может, в кино… Нет, мам, не холодно. Да надену шарф, мам, честно.
Валерия молча взяла тарелку и со стуком поставила её на стол. Тарелка звякнула так, что Никита дернулся.
— Мам, я перезвоню. Да, всё хорошо. — Он нажал отбой и виновато посмотрел на жену. — Лер… ну не дуйся.
— Я не дуюсь, — сухо ответила Валерия, садясь напротив. — Я просто думаю, что у нас тут какой-то многосерийный сериал: «Никита и две женщины». Только я всё время на вторых ролях.
Никита открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут дверь хлопнула. Даже не хлопнула, а прямо влетела. На пороге — она.
Галина Петровна.
В пальто с искусственным мехом, с целлофановым пакетом из «Магнита» и с лицом, которое выражало одновременно и усталость, и праведный гнев.
— Я зашла на минутку, — сразу оправдалась она, хотя никто её не приглашал. — Мимо шла.
Валерия мысленно пересчитала: «мимо» — это через три остановки от её «хрущевки». Неплохая прогулка для «мимо».
— Мам, ну чего ты… — Никита уже вскочил, снял с неё пальто.
— Я вам мандаринчиков принесла, — Галина Петровна протянула пакет. — Там хорошие, узбекские. А то вы вечно берёте что попало.
Валерия улыбнулась уголком рта.
— Спасибо, конечно. Только мы сегодня уже купили.
— Ну мало ли, — отмахнулась свекровь. — Я ж знаю, у Никиточки с желудком проблемы. Там витамины нужны.
— Мам… — пробормотал Никита, и тут же сник, потому что Галина Петровна уже прошла на кухню, села на его место и стала смотреть на котлеты.
— Опять жареное? — нахмурилась она. — Я ж тебе говорила, Никиточка, тебе нельзя жареное! Я же супчик сварила, вот он у меня в термосе, горячий ещё.
И тут из её сумки, как по заказу, достался термос.
Валерия уже чувствовала, как у неё поднимается давление.
— Галина Петровна, — начала она, сдержанно, но твёрдо, — мы взрослые люди, сами решим, что нам есть.
— А я что? Я ничего. — Галина Петровна всплеснула руками. — Я ж только помочь хочу. Вижу, котлеты… ну, не полезно же это!
Никита засмеялся, как дурачок.
— Мам, да ладно тебе… Лера вкусно готовит.
— Да я не спорю. — Галина Петровна прищурилась на Валерию. — Но вот супчик я бы попробовала. Для разнообразия.
Валерия положила вилку.
— Слушайте, давайте прямо: вы хотите переехать к нам, да?
В комнате повисла тишина. Даже холодильник как будто притих.
Никита моргнул.
— Лер, ты чего?
А Галина Петровна покраснела.
— Ну… вообще-то, я думала, да. Мне там одной тяжело… А у вас тут две комнаты, место есть. Я бы в маленькой, у вас-то спальня, а я так… скромненько.
Скромненько. Валерия едва не рассмеялась вслух. У них «евродвушка», где вторая комната — это гостиная, совмещённая с кухней. А «маленькая» комната — это её спальня.
— Скромненько, говорите? — Валерия посмотрела прямо в глаза свекрови. — А ничего, что это моя квартира?
— Наша, — поправил Никита.
— Нет, Никита. — Валерия резко обернулась к нему. — Моя. Купленная на мои деньги.
Он замялся.
— Ну… да, но мы же теперь семья.
— О, — хмыкнула Валерия. — Отличный аргумент. Сначала мама звонит по десять раз на день, потом приходит без спроса, а теперь ещё и жить собирается. Отличная «семья».
Галина Петровна вспыхнула.
— То есть я, значит, лишняя?! Я мать твоего мужа!
— А я жена вашего сына! — взорвалась Валерия. — И я не собираюсь жить с вами под одной крышей!
Никита поднял руки, как миротворец.
— Девочки, ну не начинайте…
Но уже поздно.
— Ты, Никита, определись, — сказала Валерия, вставая из-за стола. — Ты хочешь жить со мной или с мамой?
Галина Петровна вскочила.
— Как ты смеешь ставить его перед выбором?! Я всю жизнь на него положила!
— А я что, должна теперь жить по вашим правилам?!
— Должна уважать старших!
— Старших — да. А нахальных — нет!
И вот тут посыпалось: слова, крики, обвинения. Валерия почувствовала, что руки дрожат, голос срывается. Никита метался, то к матери, то к жене, как щенок. И в конце концов Валерия схватила со стола тарелку с котлетами и со стуком шлёпнула её обратно.
— Всё, я сказала! Хватит!
Котлеты разлетелись по столу, сок брызнул на скатерть. Тишина.
И в этой тишине Галина Петровна впервые за вечер промолчала.
Валерия сидела на краю дивана и молча смотрела на чемодан. Тот самый, серый, с жёлтой полоской, купленный для поездок на юг. Но сегодня в нём были не купальники и пляжные полотенца, а джинсы, свитера и её ноутбук.
— Лерочка, ну не горячись, — тянул Никита, стоя в дверях спальни, переминаясь с ноги на ногу. — Мамка просто устала. Она ж добрая.
— Добрая? — Валерия вскинула голову. — Да она только что мне сказала, что я тебя «увела» и «тебе всё равно на родную мать». Это добрая?
Никита отвёл глаза.
— Ну, у неё язык без костей… Ты ж понимаешь.
— Нет, Никита, я не понимаю. — Валерия поднялась и защёлкнула молнию на чемодане. — И не хочу понимать.
В этот момент дверь опять хлопнула — и в комнату вошла Галина Петровна. Как будто специально ждала драматической паузы.
— Ты что, собралась? — Она уставилась на чемодан, потом на Валерию. — Ты куда это?
— Куда глаза глядят, — спокойно ответила Валерия. — Потому что жить втроём в моей квартире я не собираюсь.
— В нашей, — снова вставил Никита, и тут же съёжился от взгляда жены.
— Ах, значит, так? — голос свекрови дрогнул. — Ты решила сына от матери оторвать? Ну, удачи. Только знай, Никита, я без тебя пропаду. Сердце у меня больное, давление скачет. Если я завтра умру, это на её совести!
Валерия закатила глаза.
— Театр одного актёра.
— Да как ты смеешь! — Галина Петровна всплеснула руками. — Я тебя в дом приняла, а ты меня отсюда выгоняешь!
— Это мой дом! — рявкнула Валерия так, что Никита вздрогнул. — Мой, Галина Петровна! Поняли?
— Никиточка, — жалобно протянула свекровь, хватая сына за руку. — Скажи ей! Ты ж не позволишь выгнать родную мать на улицу!
Никита сглотнул, посмотрел то на мать, то на жену. И Валерия вдруг всё поняла: он не выберет. Никогда. Он будет метаться, врать обоим, лишь бы избежать скандала.
И именно это её добило.
— Всё ясно, — сказала она, подхватила чемодан и пошла к двери.
Никита кинулся следом.
— Лерочка, ну подожди! Ну давай поговорим!
— Говорили уже, — холодно бросила она. — Теперь поздно.
— А куда ты? — почти закричал он.
— К подруге. — Валерия даже не обернулась. — Там хоть тишина.
Свекровь, стоявшая посреди коридора, перекрестилась.
— Господи, и это жена!
Дверь захлопнулась.
У Инги, её университетской подруги, было тесно, но уютно. Маленькая двушка в панельке, вечный запах кофе и кот по имени Степан, который сразу улёгся на Валериины колени, будто понял — хозяйку выкинуло из гнезда.
— Ты издеваешься? — Инга слушала рассказ и стучала ногтями по кружке. — В тридцать лет мужик не может поставить мать на место?
— Может, — вздохнула Валерия. — Но не мой.
— Так и чего ты тогда с ним?
— А чего я с ним? — горько усмехнулась Валерия. — Любила, дура. Думала, вырастет.
Инга фыркнула.
— Он не вырастет. Он уже взрослый. Если в тридцать не вырос, дальше только хуже.
Валерия молчала. Внутри всё клокотало — злость, обида, какая-то жуткая усталость.
На следующий день Никита явился к Инге с букетом роз. Огромным, как будто собирался извиняться не за вчерашний скандал, а за всё прожитое.
— Лерочка, ну пожалуйста, — начал он, едва переступив порог. — Мамка вчера психанула. Она не хотела.
— Я психанула, Никита, — отрезала Валерия. — Потому что устала жить втроём.
— Но я же тебя люблю… — он протянул ей цветы, но рука у него дрожала. — Ну давай попробуем ещё раз?
— Никита, — тихо сказала Валерия. — Ты готов сказать маме, что жить с нами она не будет?
Он опустил глаза.
— Ну… можно же как-то договориться.
— Понятно. — Валерия взяла цветы, сунула их в ведро и поставила в коридор. — Заберёшь, когда надумаешь.
Никита замер.
— Лер… ну ты что…
И тут из его кармана зазвонил телефон. Он вздрогнул, как от выстрела.
— Мам…
Инга прыснула от смеха.
— Господи, это диагноз.
Валерия почувствовала, что сейчас либо ударит его, либо себя за то, что столько лет терпела. Вместо этого она пошла к шкафу, достала папку с документами и бросила на стол.
— Знаешь что? — голос её сорвался, но она не остановилась. — Давай по-взрослому. Это моя квартира. Брачного договора у нас нет. Развод — и вопрос закрыт.
Никита побледнел.
— Лера, ты серьёзно?
— Абсолютно.
Он уставился на неё, потом на Ингу, потом опять на неё.
— Ну ты же понимаешь, мама этого не переживёт…
Валерия рассмеялась. Сухо, зло, до боли в горле.
— Вот именно. Мама. А я? Я, значит, должна пережить всё.
Она резко развернулась и ушла в другую комнату, захлопнув дверь. За спиной раздались его жалобные «Лерочка…», но впервые за много лет Валерия даже не дрогнула.
Через три дня на её телефон пришло сообщение: «Если разведёмся, я подам в суд на раздел имущества. Квартира же наша общая».
Валерия уставилась на экран и не поверила глазам.
— Ага, началось, — пробормотала она.
Судебный участок № 212 встретил Валерию запахом дешёвого кофе и облупленными скамейками. Она сидела в коридоре, держа в руках паспорт и заявление на развод. Никита, как всегда, опоздал.
В дверь вошёл — мятой, бледный, с глазами побитого щенка. За ним — величественная фигура Галины Петровны.
— Я пришла поддержать сына, — заявила она так, будто речь шла о военной операции.
Валерия только скривилась.
— А я думала, это бракоразводный процесс, а не кастинг на «Дом-2».
Никита вздрогнул. Галина Петровна проигнорировала.
— Судья всё равно учтёт, что квартира общая, — сказала она, уверенно усаживаясь рядом. — Ты думаешь, раз твои деньги, то твоя? Нет, дорогуша, всё пополам.
Валерия повернулась к ней, глядя прямо в глаза.
— А вы хоть законы читали, Галина Петровна? Квартира куплена ДО брака. Оформлена на меня. Кредит гасила я. Никакого «пополам».
У свекрови дёрнулся глаз. Никита что-то промямлил, но его никто не слушал.
Заседание длилось двадцать минут. Судья, сухая женщина в мантии, выслушала обе стороны, посмотрела документы и коротко подвела итог:
— Имущество не подлежит разделу. Квартира остаётся за истцом. Брак расторгнуть.
Никита открыл рот, но звука не издал. Галина Петровна побледнела, как мел. А Валерия вдруг почувствовала, что дышит полной грудью впервые за много лет.
Уже на улице, под моросящим дождём, Никита догнал её.
— Лера… ну ты чего… Мы же могли…
— Что «могли»? — она обернулась. — Жить с твоей мамой на диване?
— Она же ради меня…
— А ты ради меня что сделал? — перебила Валерия.
Он замолчал. Ответа не было.
Галина Петровна в это время уже звонила кому-то по телефону. Голос её срывался:
— Да, представляешь! Она выгнала! Меня! Родную мать!..
Валерия засмеялась. Тихо, горько, но свободно.
— Никита, иди к маме. Там твоё место.
И пошла прочь.
Вечером она сидела дома одна. Точнее — впервые по-настоящему одна. Квартира, такая маленькая, вдруг стала огромной и светлой. Ни звонков, ни нотаций, ни чужого присутствия.
Она включила чайник, взяла кружку и вдруг поняла: не страшно. Наоборот. Это её жизнь. Её стены, её воздух, её тишина.
И впервые за долгое время она улыбнулась — искренне, без усталости.
