Входная дверь щелкнула, и в квартире воцарилась тишина. Та самая, ради которой Виктория готова была отдать полцарства.
Она облокотилась спиной о прохладную поверхность двери, закрыла глаза и сделала глубокий вдох.
В груди закололо, напоминая о недавней болезни, но это было ничто по сравнению с тем ураганом, что только что пронесся по квартире.
Она вернулась домой из больницы всего три часа назад. Муж Захар привез ее на такси, бережно, как хрустальную вазу, довел до лифта, поддерживая под локоть, и внес на руках через порог, хотя она слабо протестовала:
— Захар, я же своими ногами могу, я не инвалид.
Однако он настоял, и ей, если честно, это было приятно. После полутора недель больничной стерильности, ночных обходов и запаха хлорки так сладко было ощутить его сильные руки и утонуть в родном запахе домашнего уюта.
Захар уложил ее на диван в гостиной, укутал пледом, хотя на улице стоял конец мая и было довольно тепло, поставил на тумбочку чайник, воду, таблетки, пульт от телевизора.
— Лежи, — сказал он, поцеловав ее в лоб. — Абсолютно ничего не делай. Я все сам. Сейчас до работы смотаюсь, а потом сбегаю в магазин за самым необходимым и вернусь.
Захар ушел, а Вика погрузилась в блаженное ничегонеделание. Она просто лежала, гладила рукой грубую шерсть пледа и смотрела в потолок, наслаждаясь тем, что ее никто не будет будить в шесть утра, чтобы измерить давление.
Женщина уже начала дремать, когда раздался резкий, настойчивый звонок в дверь.
Виктория вздрогнула. Сердце екнуло. От этого звука у нее за полторы недели выработался больничный рефлекс — звонок означал либо болезненную процедуру, либо неожиданные и неприятные новости от врача.
Она медленно поднялась, накинула на плечи халат и пошла открывать. В глазок женщина увидела растрепанные от ветра седые волосы и озабоченное лицо свекрови.
— Юлия Николаевна? — удивилась Виктория, отпирая дверь. — Что-то случилось?
Юлия Николаевна с ходу вкатила в прихожую две огромные сумки на колесиках, набитые продуктами, и сама влетела следом, словно ураган.
— Викуля, родная моя, наконец-то ты дома! Дай-ка я на тебя посмотрю! -затараторила она, не снимая пальто и не разуваясь.
Женщина схватила Викторию за плечи и стала пристально всматриваться в ее лицо.
— Бледная, худая! Кожа да кости! Ну ничего, ничего, мы тебя сейчас откормим!
— Заходите, конечно, но… как вы узнали? — растерянно спросила Виктория, почувствовав, как потихоньку начинает болеть голова.
— Как я узнала? Захару позвонила, а он, мямля, такое буркнул: «Вика плохо себя чувствует, я ее в больницу отвез». Я его как начала допрашивать! Слово за слово, все и выяснила. Аппендицит! Оперировали! И мне, матери, ни слова! Я бы примчалась, помогала! — Юлия Николаевна сбросила пальто прямо на вешалку, мимо крючка, и прошла в гостиную, окидывая ее властным взглядом ревизора.
— Мы не хотели вас волновать, — слабо попыталась оправдаться Виктория. — Все прошло хорошо, все уже позади.
— Какое волновать?! Я имею право знать! Ну да ладно, — отмахнулась свекровь. — Главное — выписалась. Вот и прекрасно! Я это самое… решила праздничный ужин закатить по этому поводу! Чтобы все как у людей: чтобы семья собралась, чтобы за твое здоровье выпили, нормальной домашней едой тебя покормить, а не той больничной баландой. Так… — она озадаченно посмотрела по сторонам. — А Захар где?
— Ему нужно было на работу…
— А, ну вот и отлично! — лицо Юлии Николаевны просияло. — Значит, успеет к самому застолью. А мы с тобой тем временем накроем на стол и все приготовим. У меня все с собой!
Она лихо вытряхнула содержимое сумок на кухонный стол. Оттуда посыпалась свекла, морковь, куриные окорочка, банка с солеными огурцами, пачка дрожжей, майонез, капуста…
Виктория посмотрела на этот пищевой водопад с нарастающим ужасом. Ее желудок, еще не оправившийся после операции и больничной диеты, сжался в комок при одном виде всего этого изобилия.
— Спасибо, конечно, огромное… но… мне кажется, это слишком. Мне пока нельзя ничего тяжелого, острого, жирного. Врач прописал диету. Кашки, легкие супчики…
— Что?! — Юлия Николаевна всплеснула руками. — Какие кашки?! Чтобы мой сын и его жена, с работы уставшие, кашки трескали? Не бывать этому! Ты не волнуйся, я знаю, что лучше. После болезни организм силы теряет, их надо восстанавливать наваристым борщом, мясом, салатиком с майонезом! Я тебя за два дня на ноги поставлю! Ну, чего встала? — она посмотрела на Викторию, замершую в дверях кухни. — Давай, фартук надевай, я картошку почищу, ты пока свеклу на борщ потри на терке, а то она вариться долго будет.
Виктория почувствовала легкую дурноту. Она медленно подошла к столу и опустилась на стул.
— Юлия Николаевна, я… я не могу готовить. Я только из больницы. Я еле на ногах стою. Давайте просто попьем чаю, когда Захар вернется…
— Чаю? — свекровь фыркнула. — Чаем сыт не будешь. Мужчине после работы есть надо! Да и тебе силы нужны. Не ной, Вика, аппетит приходит во время еды, а готовка — во время готовки. Работать надо! Вставать надо! Все мы болеем, но жизнь на этом не кончается. Я вот в прошлом году с радикулитом так прихватило, что не разогнуться, а я и ужин мужу приготовила, и пол помыла. Ничего же, жива!
Виктория закрыла глаза. Ее затошнило от запаха сырого мяса и немытой зелени. Каждая клеточка тела кричала о том, что ей нужны покой, тишина и постельный режим, а не лекция о силе духа и необходимость натирать свеклу.
В этот момент домой вернулся Захар. Увидев мать и продукты, разложенные по всей кухне, он замер на пороге с маленьким, скромным пакетом в руках, в котором лежал кефир, гречка и баночка детского фруктового пюре, которое Виктория попросила.
— Мама? Что ты здесь делаешь?
— Захарушка! Наконец-то! — обрадовалась Юлия Николаевна. — А мы вот с Викой праздничный ужин организуем! Я все притащила, а она ноет, что не может и не хочет. Уговаривай свою жену, а то разленилась совсем.
Захар посмотрел на Викторию. Он увидел ее землистый цвет лица, темные круги под глазами и то, как она безнадежно сжала руки на коленях. Мужчина понял все без слов.
— Мама, спасибо, конечно, — осторожно начал он, поставив пакеты на стол. — Но Вике, действительно, нужен покой. Давай как-нибудь в другой раз…
— В какой другой раз? — вспылила Юлия Николаевна. — Я все купила! Продукты пропадут! Да и повод какой — выписка из больницы! Это надо отмечать, чтобы болезнь к нам больше не возвращалась! Это такая традиция! Вы что, совсем оба обленились? Мужчина с работы пришел, а на плите даже суп не сварен! Я тебя не так воспитывала, Захар! И ты, — она повернулась к Виктории, — вместо того чтобы лежать, как тетка беспомощная, должна мужа поддерживать! Вставать, шевелиться! Я тебе сейчас такой борщ сгот…
— Хватит! — это слово вырвалось у Виктории само собой.
Она не закричала, она сказала его тихо, но с такой ясностью, что Юлия Николаевна разинула рот и замерла.
— Хватит, — повторила Виктория, медленно поднимаясь с места. — Я только что выписалась из больницы. Мне делали операцию, мне больно. Я устала и хочу спать. Мне противно даже смотреть на эту еду. Я не буду ничего готовить и не буду это есть. И я не хочу никакого праздника!
На кухне наступила мертвая тишина. Захар посмотрел на жену с широко раскрытыми глазами.
Он редко слышал от нее подобное. Юлия Николаевна первой оправилась от шока. Ее лицо побагровело.
— Ну вот, как всегда! Я же из лучших побуждений! Я забочусь о вас, а вы… неблагодарные! Я продукты на свою пенсию покупала, тащила через весь город…
— Заберите их обратно, — голос Виктории дрогнул, но она взяла себя в руки. — Приготовьте из них этот прекрасный борщ себе. И отметьте мою выписку у себя дома. А здесь, в моем доме, я буду отдыхать. Я не просила вас о такой заботе. Я просила только об одном — о покое.
— Твой дом? — вспыхнула свекровь. — Это мой сын эту квартиру покупал! Я имею право здесь…
— Мама, прекрати! — жестко сказал Захар.
Он шагнул вперед, встав между двумя самыми важными женщинами в своей жизни.
— Вика права. Она истощена. Ей нужен отдых. Спасибо за продукты, но сейчас, действительно, не время.
Он подошел к столу и начал быстро, почти механически, складывать разбросанные овощи и упаковки обратно в сумки.
— Что ты делаешь? — почти взвизгнула Юлия Николаевна.
— Отвезу тебя домой, мама. И все это завезу. Спасибо, что приехала, — он закончил упаковывать и взял сумки. — Вика, иди ложись. Я скоро вернусь, — Захар обратился к жене.
Виктория кивнула. Она не посмотрела на свекровь. Женщина боялась, что если увидит ее обиженное, разгневанное лицо, то либо расплачется, либо взорвется снова.
Юлия Николаевна постояла секунду, фыркнула, что-то пробормотала про «черную неблагодарность» и, высоко подняв голову, вышла в прихожую.
Захар последовал за ней. Вскоре входная дверь закрылась. Виктория услышала, как загудел лифт и только тогда смогла выдохнуть.
Она медленно, как столетняя старуха, доплелась до дивана и рухнула на него, натянув плед с головой.
Прошло минут сорок. Дверь снова открылась. Вошел Захар. Он снял обувь, тихо прошел в гостиную, присел на край дивана и положил руку на ее плечо под пледом.
— Все нормально? — тихо спросил мужчина.
— Нет, — голос ее был сиплым от слез. — Я чувствую себя последней дрянью. Я нахамила твоей матери.
— Ты не хамила. Ты установила границы. Это правильно. Мама не права была. Сто процентов. Я поговорил с ней в машине.
— И?
— И ничего. Обиделась, конечно. Сказала, что мы ее не ценим, и что ты меня под каблук загнала. Обычное дело, — он вздохнул. — Я сказал, что если она хочет помочь, то может привезти готовый суп в контейнере, а не устраивать здесь кухонный ад в день твоего возвращения. И что твое здоровье и твой покой для меня важнее, чем все борщи мира.
Виктория высунула голову из-под пледа и посмотрела на него. Он выглядел уставшим и озабоченным.
— Прости, — прошептала она. — Я не хотела ссориться с твоей мамой. Просто… я не смогла.
— Это мне надо извиняться, а не тебе. Я сболтнул лишнего. Не нужно было вообще ей ничего говорить про больницу, — он обнял ее, и она прижалась лбом к его груди, слушая спокойный стук его сердца.
Оба супруга отлично понимали, Юлия Николаевна не сдастся просто так. Будет еще много упреков, обиженных взглядов и попыток взять реванш.
Однако сегодня они смогли избавить себя от ее «странной» заботы, граничившей с безумием.
