Сорок лет они гнули спины над грядками, консервировали, солили, сушили — кормили всю семью. А когда решили: «Хватит, теперь только для себя» — в дверь позвонили.
На пороге стоял сын: «Раз вы убрали свой огород, поможете с нашим — вам же СКУЧНО без дела». В глазах сына они видели только одно — две бесплатные рабочие единицы. Их собственная жизнь снова откладывалась — на потом, на никогда
***.
Людмила Михайловна присела на скамейку возле перекопанного участка, где раньше были их грядки. Ещё в прошлом году здесь зеленели помидоры и огурцы, а теперь — ровная земля, на которой уже пробивалась молодая трава. Этой весной они впервые решили не сажать огород.
Решение далось нелегко. Павел Григорьевич первым заговорил об этом прошлой осенью, когда сорвал спину, выкапывая картошку.
— Людочка, а может, хватит? — спросил он тогда. — Мне шестьдесят восемь, тебе шестьдесят пять. Пора уже и для себя пожить.
Она тогда отмахнулась. Как это — без огорода? А заготовки на зиму? А внучки? Им же нужны свежие овощи…
Но зимой, когда сердце прихватило так, что вызывали скорую, Людмила Михайловна впервые серьёзно задумалась о словах мужа. Может, и правда пора?
Ветер трепал кроны яблонь, небо хмурилось. В такую погоду особенно приятно оказаться дома с чашкой чая. Людмила потёрла замёрзшие пальцы и направилась к дому.
— Людочка, иди скорей! Гриша звонит! — крикнул с крыльца Павел Григорьевич.
Она заторопилась. Сын редко звонил в будние дни — много работы в лаборатории. Гриша занимался разработкой удобрений для промышленного сельского хозяйства.
— Мам, пап, мы с Алиной завтра к вам приедем, — голос сына звучал бодро из динамика телефона. — Соскучились по вам и детям нужен свежий воздух.
— Конечно, сынок, приезжайте, — обрадовалась Людмила Михайловна. — А девочки как, здоровы?
— Да, всё нормально. До завтра тогда!
Людмила взглянула на мужа. Его глаза светились. Он обожал внучек — десятилетнюю Варю и семилетнюю Машу.
— Надо пирожков напечь, — засуетилась она и тут же осеклась, вспомнив, что хотела сходить на мастер-класс по вышивке в поселковый центр.
— Людочка, всё в порядке? — спросил Павел Григорьевич, заметив её замешательство.
— Да, конечно, — она попыталась улыбнуться. — Просто вспомнила про мастер-класс… Ничего, в следующий раз пойду.
***
Машина сына въехала во двор ровно в полдень. Варя и Маша выскочили первыми, с визгом бросились обнимать бабушку с дедушкой. Следом вышли Гриша и Алина. Невестка выглядела усталой, но держалась, как всегда, собранно. Она работала главным специалистом в отделе по сертификации пищевых продуктов.
— Мама, папа. У нас с женой появилась отличная идея! Раз уж вы свой огород убрали, будете помогать с нашим. У нас с Алиной совсем времени не хватает, а вы теперь свободны.
Людмила Михайловна подошла ближе, не веря своим ушам.
— Но, Гриша, мы же решили без огорода. Мы хотели…
— Мам, ну что вы тут будете делать? — перебил сын. — Вам же скучно станет без дела. А тут и нам помощь, и вам занятие.
— Свёкор, вы не волнуйтесь, — вмешалась Алина, поправляя свои короткие светлые волосы. — Это несложно. Будете приезжать два-три раза в неделю к нам на дачу, поливать, пропалывать. Мы все распланировали.
Павел Григорьевич почувствовал, как внутри всё сжалось. Два-три раза в неделю? На их дачу? Это же больше часа езды в одну сторону…
— А как мы будем добираться? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
— На автобусе, как обычно, — пожала плечами Алина. — Или мы будем вас иногда забирать. Не переживайте, всё продумано.
«Продумано для вас, а не для нас», — подумал Павел Григорьевич, но вслух ничего не сказал.
— Пойдём в дом, — сказал он жене, взяв её за руку. — Дети, идите умойтесь с дороги.
***
За обедом Гриша рассказывал о работе, Алина говорила о школьных успехах дочерей. Девочки болтали без умолку, перебивая друг друга. Людмила Михайловна старательно улыбалась, подкладывала всем добавки, но внутри было пусто.
— Наша дача, конечно, запущена, — говорил Гриша. — С нашей-то работой когда там всё успеть? А вы теперь свободны, вот и поможете.
— Мы и так вам всё время помогаем, — тихо сказала Людмила Михайловна. — Девочек забираем на каникулы и на выходные…
— Так а что, разве не бабушка с дедом должны помогать детям? — искренне удивился Гриша. — Вы же на пенсии, делать особо нечего.
Людмила хотела возразить, что у них есть свои планы, но осеклась.
— Бабуль, а что у тебя с твоим кружком рисования? Ты же хотела записаться, — спросила вдруг Варя.
Людмила вздрогнула. Она и забыла, что рассказывала внучке о своих планах.
— Пока не записалась, милая. Всё дела, дела…
— Какой кружок? — удивился Гриша. — Ты ничего не говорила.
— Да так, в поселковом центре для пенсионеров занятия проводят. Рисование, вышивка… — Людмила смутилась, словно её застали за чем-то неприличным.
— В твоём-то возрасте учиться рисовать? — хмыкнул сын. — Мам, ну что за глупости?
— Почему глупости? — тихо возразил Павел Григорьевич. — Твоя мама всегда любила рисовать. В молодости даже поступать хотела в художественное.
— Но не поступила же, — отрезал Гриша. — А сейчас тем более… Лучше за нашей дачей присмотрите. Мы с Алиной в отпуск хотим.
Алина согласно кивнула:
— Мы думали отправить девочек в лагерь, но там такие цены сейчас… А у вас и воздух чистый, и питание натуральное.
Людмила Михайловна опустила глаза. Они с Павлом Григорьевичем собирались в этом году впервые за много лет съездить на море в сентябре — бархатный сезон, немного людей, спокойно. Всю жизнь откладывали на путёвки.
— Конечно, привозите девочек, — сказала она вслух.
Вечером, когда дети уехали, оставив список того, что нужно будет делать на их даче, Павел Григорьевич вышел на крыльцо. Людмила мыла посуду, но через несколько минут присоединилась к нему.
— О чём думаешь? — спросила она, хотя и так знала ответ.
— О том, что мы снова не принадлежим себе, — тихо ответил он. — Всю жизнь для кого-то — для родителей, для детей, для работы… Думал, хоть сейчас…
Он не договорил. Людмила Михайловна взяла его за руку.
— Знаешь, Паш, я сегодня как будто со стороны на себя посмотрела, — сказала она тихо. — Всю жизнь я жила для других. Для своих родителей — была послушной дочерью. Для тебя — заботливой женой. Для Гриши — самоотверженной матерью. Для внучек — доброй бабушкой. А для себя? Что я сделала для себя?
Павел Григорьевич молча смотрел на жену. За сорок пять лет брака он, кажется, ни разу не слышал от неё таких слов.
— А самое страшное, — продолжила Людмила, — что я почти поверила Грише. Что мои желания — это блажь, глупость, что в моём возрасте уже нечего хотеть для себя.
Она замолчала, глядя на тёмный сад. Потом вдруг решительно повернулась к мужу.
— Паш, а давай всё-таки поедем на море в сентябре, как планировали, — вдруг сказала она.
— А как же Гриша с внучками?
— Путёвки у нас уже оплачены. И потом, у них есть своя дача, пусть сами учатся с ней справляться. Не маленькие.
Павел Григорьевич изумлённо посмотрел на жену. За сорок пять лет брака она почти никогда не шла наперекор сыну.
— Людочка, ты серьёзно?
— Абсолютно, — она сжала его руку крепче. — Хватит уже. Сколько нам осталось? Десять? Пятнадцать? Я хочу прожить их для нас. Не только для детей и внуков.
Он обнял её за плечи, и они долго стояли молча, глядя на темнеющий сад.
***
На следующий день с утра начался дождь. Людмила Михайловна достала с антресолей старую папку с рисунками и долго перебирала пожелтевшие листы.
Телефонный звонок раздался после обеда.
— Мам, как у вас дела? Когда сможете приехать на нашу дачу? Там грядки уже зарастают, — голос Гриши звучал деловито.
— Нет, сынок, дождь сильный. В такую погоду на дачу не поедем.
— Понятно. Слушай, тут такое дело… Мы с Алиной путёвки присмотрели на сентябрь, две недели. Девочек к вам привезём, хорошо?
Людмила Михайловна глубоко вдохнула.
— Гриш, у нас с папой другие планы. Мы сами едем на море в сентябре.
В трубке повисло молчание.
— Какое море? — наконец выдавил сын. — Вы же никогда никуда не ездили.
— Вот именно, — твёрдо сказала Людмила Михайловна. — Никогда. А теперь поедем.
— А как же наш огород? А внучки?
— Вашим огородом занимайтесь сами. А с внучками вы прекрасно справитесь сами. Мы вас вырастили как-то.
— Мам, ты чего это? — голос сына стал растерянным. — Что случилось?
— Ничего не случилось, Гриша. Просто мы с отцом хотим немного пожить для себя. Мы это заслужили, не находишь?
Снова молчание. Потом неуверенное:
— Ну да… наверное…
— Вот и хорошо. Приезжайте в гости на выходных просто так, без поручений. Чай попьём, поговорим.
Закончив разговор, Людмила Михайловна вернулась в комнату, где Павел Григорьевич раскладывал путёвки и билеты.
— Поговорила? — спросил он, не поднимая глаз.
— Да, — она присела рядом. — Знаешь, а ведь я впервые сказала ему «нет».
— И как ощущения?
Она задумалась.
— Странно. Немного страшно. Но правильно.
Павел Григорьевич обнял жену.
— Людочка, нам надо было сделать это лет двадцать назад.
— Лучше поздно, чем никогда, — улыбнулась она и добавила: — Паш, а давай всё-таки запишемся в эти кружки? Я — на рисование и вышивку, а ты хотел столярничать…
— Давай, — кивнул он. — И знаешь, что ещё? Давай скажем Грише, чтобы забрал свой список дел на даче. Пусть учится сам всё делать.
За окном дождь усилился, барабаня по карнизу. Но в доме было тепло. И впервые за долгие годы оба чувствовали, что живут не чужой, а своей собственной жизнью.
***
Ещё через неделю Гриша приехал один, без семьи. Сидел на кухне, крутил в руках чашку с чаем.
— Мам, пап, а как же наш огород?
— Занимайтесь им сами, — твёрдо сказал Павел Григорьевич. — У вас своя дача, вот и хозяйничайте на ней.
— Мы можем дать совет, — улыбнулась Людмила Михайловна, — но работать за вас не будем.
Гриша вздохнул и нахмурился, в его взгляде мелькнуло раздражение.
— Ладно, я понял. Посмотрим, как вы запоёте, когда вам понадобится помощь.
Павел Григорьевич сжал кулаки под столом, но промолчал. Людмила положила свою руку на его.
— Гриша, никто не отказывается тебе помогать, — спокойно сказала она. — Просто не так, как раньше. Не в ущерб себе.
— Да всё нормально, — отмахнулся сын, но было видно, что он обижен. — Справимся как-нибудь.
Он уехал и несколько дней не звонил. Когда Людмила позвонила сама спросить про внучек, трубку взяла Алина и сухо сообщила, что у них всё в порядке, но они очень заняты.
***
Август подходил к концу. Они уже начали готовиться к поездке на море — до неё оставалось две недели. Людмила записалась на занятия по рисованию и вышивке, Павел освоил азы столярного дела.
Гриша позвонил неожиданно, в середине недели.
— Мам, тут такое дело… — начал он без предисловий. — У Алины мать заболела, ей операцию назначили. Мы едем к ней в Омск, на пару недель минимум. Девчонок не с кем оставить…
Людмила переглянулась с мужем. Две недели? Как раз их поездка на море.
— Гриша, а бабушка Алины? Она же вроде в соседнем доме живёт?
— Она уехала к сестре в Саратов, — быстро ответил сын. — Мам, ну вы же всё равно дома сидите, ничего страшного не случится. Это же ваши внучки.
Павел Григорьевич покачал головой, но Людмила вдруг почувствовала себя виноватой. Мать Алины и правда серьёзно болела, операция была нужна… А они тут со своим морем.
— Когда вы уезжаете? — спросила она.
— Завтра с утра. Мы девчонок вечером завезём.
Людмила посмотрела на мужа. Его лицо стало жёстким, но он молчал, давая ей право решать самой.
Она глубоко вдохнула и выдохнула.
— Гриша, нам очень жаль, но мы не сможем взять девочек. У нас оплачена поездка, и мы не будем её отменять.
— Мам, ты серьёзно? — в голосе сына было неприкрытое возмущение. — Это же мать Алины! Ей операцию делать будут! А вы из-за какой-то путёвки…
— Не из-за какой-то путёвки, Гриша, — голос Людмилы дрогнул, но она продолжала твёрдо, — а из-за нашей жизни. Мы полгода ждали эту поездку. Это важно для нас.
— Важнее, чем помочь родному сыну?
— Ты взрослый человек, сын. У тебя есть жена, у неё есть родственники, у вас есть друзья. Неужели никто, кроме нас, не может посидеть с детьми?
— Я в шоке, мама, — голос Гриши похолодел. — Я просто в шоке. Никогда не думал, что вы так поступите.
— Мы тебя любим, сынок, — мягко сказала Людмила. — Но мы больше не будем жертвовать своей жизнью по первому твоему требованию.
Гриша бросил трубку. Людмила сидела, глядя на телефон в своей руке. Её трясло.
— Ты сделала правильно, — Павел Григорьевич обнял её за плечи. — Он поймёт.
— А если нет? — в её глазах стояли слёзы.
— Значит, тем важнее было это сделать.
Через три дня, когда они заканчивали сборы в дорогу, снова позвонил Гриша.
— Мам, мы нашли, с кем оставить девчонок., — голос звучал сухо.
— Хорошо, сынок, — облегчённо выдохнула Людмила. — Как мама Алины?
— Нормально, операция прошла успешно. Слушай, а когда вы вернётесь, я заеду?
— Конечно, Гриша. Мы будем очень рады.
***
На море они провели десять дней. Впервые за много лет они были предоставлены только самим себе. Никаких обязательств, никаких забот о других. Только они вдвоём, море и солнце.
Людмила рисовала пляжи и закаты, Павел Григорьевич читал книги, которые откладывал годами. Вечерами они гуляли по набережной, держась за руки, как молодожёны.
— Знаешь, чего я боялся больше всего? — сказал однажды Павел Григорьевич, глядя на море. — Что мы разучились жить для себя. Что уже не сможем.
— И как, смогли? — улыбнулась Людмила.
— Я думаю, да, — он сжал её руку. — По крайней мере, начали учиться заново.
Когда они вернулись, Гриша действительно приехал. Один, без семьи. Привёз фотографии внучек, рассказывал о работе, о дачных делах. Ни слова упрёка.
— Как отдохнули? — спросил он под конец.
— Прекрасно, — улыбнулась Людмила. — Даже не представляешь, как это было нужно.
Гриша кивнул, помолчал. Когда сын уехал, Людмила вышла на крыльцо. Начинался дождь, но сквозь тучи пробивалось сентябрьское солнце.
— Неделю назад мы были на море, — сказала она подошедшему мужу. — Представляешь? Мы это сделали.
— Сделали, — кивнул Павел Григорьевич. — И что теперь?
— А теперь… — Людмила достала из кармана кардигана маленький блокнот, — у меня тут список. Всего, что я хочу сделать для себя. Для нас. Целая страница, представляешь?
Павел Григорьевич рассмеялся:
— Людочка, ты неисправима! Только-только научилась говорить «нет», а уже новые планы строишь.
— А что? — она лукаво прищурилась. — Это же наши планы. Не Гришины, не Алинины. Наши собственные.
Они знали, что впереди будут ещё трудности. Что Гриша не изменится в одночасье. Что их отношения с сыном теперь стали другими — не хуже, но сложнее, взрослее. Что придётся снова и снова отстаивать свои права.
Но они сделали первый шаг. Самый трудный. И теперь шли по выбранному пути — не чужому, а своему собственному.
