— Нет.
Одно-единственное слово, произнесённое тихо, но с непоколебимой твёрдостью, разрезало моросящую тишину вечера. Оно ударило Эдика сильнее, чем пощёчина, сильнее, чем стакан ледяной воды в лицо. Он ожидал чего угодно: слёз, упрёков, условий, долгого, изматывающего разговора о его прегрешениях. Но не этого короткого, окончательного и бесповоротного «нет».
Он смотрел на неё с надеждой. Он был уверен, что она, как и всегда, простит. Растает. Сжалится. Ведь она же женщина, она же мать. Она должна.
Ева посмотрела на сына, который крепче сжал её руку, потом снова на бывшего мужа. Она видела его насквозь: его страх одиночества, его нежелание менять привычный уклад, его эгоизм, прикрытый фальшивым раскаянием. Она глубоко вздохнула, набрала в грудь прохладного вечернего воздуха и спокойно, глядя ему прямо в глаза, повторила:
— Нет, Эдик. Ничего не будет сначала. Всё кончено.
Он моргнул, словно не веря своим ушам. В его сознании не укладывалось, как это его Ева, его тихая, покладистая Ева, которая пятнадцать лет смотрела на него снизу вверх, теперь стоит перед ним, прямая и несгибаемая, и отказывает ему. Ему!
— Как это… кончено? — растерянно пробормотал он. — Ты что, не понимаешь? Я же… я же люблю тебя! И Славик… ему нужен отец!
— Славику нужен отец, — согласилась Ева, — а не сосед по квартире, который вспоминает о его существовании по праздникам. И мне нужен не хозяин, а муж. Партнёр. Друг. Ты им не был и уже не станешь. Прощай.
Она развернулась и, крепко держа сына за руку, пошла в сторону автобусной остановки, не оборачиваясь. Она чувствовала его взгляд в спину — тяжёлый, полный недоумения и зарождающейся злобы. Он был уверен, что она вернётся. Что это просто очередная сцена, способ набить себе цену. Он ошибся. В этот раз он фатально ошибся.
Первые месяцы новой жизни были похожи на затяжной марафон. Ева разрывалась между выпечкой тортов, которые становились всё популярнее, домом и сыном. Кухня в съёмной квартире превратилась в филиал кондитерской фабрики. Днём она возилась с бисквитами и кремами, а вечера безраздельно принадлежали Славику. Они вместе делали уроки, читали книги, смотрели старые советские комедии и много-много говорили.
Именно в одном из таких разговоров Ева поняла, насколько глубокую травму нанёс мальчику их развод, а вернее, вся предыдущая жизнь.
— Мам, а почему папа никогда не спрашивал у меня, как дела в школе? — однажды спросил Славик, откладывая учебник по истории. — Он только спрашивал, какие у меня оценки. Если пятёрка — кивал, а если другая — говорил, что я лодырь.
Ева отложила вязание и села рядом с сыном на диван. — Понимаешь, солнышко, все люди разные. Некоторые думают, что любовь — это заботиться, чтобы ребёнок был сыт, одет и хорошо учился. Они не умеют… или не считают нужным говорить о чувствах, интересоваться твоим внутренним миром. Твой папа из таких. Он по-своему тебя любит, просто не умеет это показывать правильно.
— А бабушка? — не унимался Славик. — Она говорит, что ты плохая, потому что разрушила семью. Это правда?
Ева обняла сына и прижала к себе. От этого вопроса у неё защемило сердце. — Семья — это не просто мама, папа и ребёнок, живущие в одном доме. Семья — это место, где тепло, где тебя понимают и уважают. Где нет криков и ссор. Наш дом перестал быть таким местом. И я ушла, чтобы мы с тобой могли построить новый дом. Маленький, но тёплый и честный. Понимаешь? Разрушить можно только то, что уже треснуло. Наша семья треснула давно, просто мы делали вид, что всё хорошо.
Этот разговор был трудным, но необходимым. Ева поняла, что ей нужно быть не только матерью, но и психологом для своего сына. Она стала читать книги по детской психологии, пытаясь найти правильные слова, чтобы помочь Славику пережить этот сложный период.
Лида, как всегда, была рядом. Она врывалась к ним по вечерам, как вихрь, с пакетами продуктов и последними новостями. — Так, кондитеры! Принимайте гуманитарную помощь! — кричала она с порога. — Я тут вам борща принесла, а то знаю я вас, питаетесь одними бисквитами. Ева, ты выглядишь замученной. Так нельзя, тебе нужно отдыхать.
— Когда, Лид? — устало улыбалась Ева. — У меня три торта на завтра. Один свадебный, двухъярусный.
— Значит, так! Делегирование полномочий! — командовала подруга. — Я сейчас займусь со Славиком уроками, а ты — марш в ванну! С пеной, солью и всеми делами. На полчаса. И чтоб я тебя не видела!
Лида была её ангелом-хранителем. Она не только помогала по хозяйству, но и стала главным пиар-менеджером «Eva’s Cakes». Она раздавала визитки Евы всем знакомым, расхваливала её торты на своей работе и даже уговорила владельца небольшого кафе рядом с их домом брать у Евы десерты на реализацию.
Это была огромная удача. Теперь у Евы появился стабильный, хоть и небольшой, доход. Она смогла нанять помощницу — тихую, исполнительную студентку кулинарного техникума по имени Катя. Теперь они работали в четыре руки, и Ева наконец-то смогла выдохнуть.
Она даже позволила себе маленькую роскошь — записалась на курсы по сахарной флористике. Ей хотелось расти, развиваться, не стоять на месте. Она лепила из мастики розы, которые невозможно было отличить от настоящих, и чувствовала себя настоящим скульптором, художником. Это была её личная терапия.
Эдик и Клавдия Михайловна, конечно, не собирались так просто сдаваться. Проиграв суд, они начали партизанскую войну. Алименты Эдик платил, но делал это с таким видом, будто отрывает от себя последний кусок хлеба. Он перечислял ровно ту сумму, что была указана в исполнительном листе, ни копейкой больше, и обязательно в последний день установленного срока.
С дачей тоже всё оказалось непросто. Решение суда о разделе было, но Эдик всячески саботировал её продажу. Он то не являлся на показы, то выставлял потенциальным покупателям такие нелепые условия, что те в ужасе убегали. Он хотел измотать Еву, заставить её отказаться от своей доли за бесценок.
— Ничего, — говорила Анна Викторовна на очередной консультации. — У нас есть право через суд определить порядок пользования имуществом. Или принудительно продать его через торги. Но это долго. Давайте попробуем другой ход.
Хитрый адвокатский ход заключался в том, чтобы подать иск о взыскании с Эдуарда половины расходов на содержание дачи за всё время, пока он препятствовал её продаже. Счета за электричество, налоги, охрана — всё это продолжало капать, и по закону Ева должна была нести половину расходов. Но раз она не могла пользоваться своей собственностью по его вине, то и платить не обязана. Более того, она могла потребовать компенсацию за невозможность использования своей доли.
— Знаешь, в чём прелесть юриспруденции? — с азартом говорила Анна Викторовна. — Это как шахматы. Нужно просчитывать ходы противника наперёд. Ваш бывший муж думает, что он самый умный. А мы докажем ему, что упрямство и жадность — плохие советчики.
Но главной их мишенью оставался Славик. Клавдия Михайловна звонила внуку почти каждый день, рассказывая, как сильно они по нему скучают и как плохо папе без него. — Твой папа совсем один, Славочка. Он так похудел, так страдает. А мама твоя… она вся в работе, в своих тортах. Нашла себе новых друзей, новую жизнь. Ей не до тебя.
Это была изощрённая, ядовитая ложь. Эдик названивал сыну, обещая купить ему новейший компьютер, если тот скажет в органах опеки, что хочет жить с ним.
Славик метался. Он любил и маму, и папу. Ему было жалко отца, он верил рассказам бабушки. Однажды он вернулся со встречи с ними совершенно подавленный.
— Мам, а давай вернёмся к папе? — спросил он вечером. — Бабушка говорит, он исправится. Он больше не будет пить. Ева поняла, что пришло время для решительных действий. На следующий день она, ничего не сказав сыну, поехала к бывшему мужу.
Она застала его в компании двух друзей и початой бутылки коньяка. На столе была гора грязной посуды, в воздухе висел сизый дым. — О, какие люди! — протянул Эдик, увидев её на пороге. — Сама пришла! Соскучилась по моей стряпне? Друзья его заржали.
— Я пришла поговорить, Эдик. Без свидетелей. Он махнул рукой, и дружки, подхватив бутылку, ретировались на кухню.
— Я знаю, что вы с матерью обрабатываете Славика, — начала Ева без предисловий. — Знаю, что обещаешь ему золотые горы, лишь бы он пошёл против меня. Прекрати это. — А то что? — усмехнулся он. — Побежишь жаловаться? — Нет. Я просто покажу сыну вот это.
Она достала телефон и включила видео. Это была запись с камеры наблюдения из того самого кафе, где Эдик пытался силой увести сына. Анна Викторовна предусмотрительно запросила её. На видео было отчётливо видно, как он хватает плачущего мальчика за руку, как толкает её, Еву, как перекошено от злости его лицо.
Усмешка сползла с лица Эдика. — Где ты это взяла? — Это неважно. Важно то, что я покажу это Славику. И спрошу, хочет ли он жить с таким отцом. Хочет ли он, чтобы я вернулась к человеку, который так с нами обращался. И знаешь, что он ответит? Он умный мальчик, Эдик. Он всё поймёт. А потом это видео увидят в органах опеки. И тогда ты будешь видеть сына только в их присутствии, два часа по субботам. Ты этого хочешь?
Он молчал, глядя на экран телефона, где он, пьяный и злой, унижал свою семью. — Оставь моего сына в покое, — отчеканила Ева. — Дай ему жить спокойно. Иначе я уничтожу тебя. Не как бывшего мужа, а как отца. У меня хватит на это и сил, и доказательств.
Она развернулась и ушла, оставив его одного в прокуренной комнате с его лучшим другом — коньяком.
Этот визит возымел действие. Звонки от Клавдии Михайловны и Эдика прекратились. Они поняли, что Ева больше не та забитая домохозяйка, которую можно шантажировать и запугивать. Перед ними была сильная, уверенная в себе женщина, которая будет бороться за своего ребёнка до конца.
Жизнь потихоньку входила в свою колею. Однажды, доставив очередной торт в кафе, Ева разговорилась с его владельцем, Виктором. Это был приятный мужчина лет сорока пяти, вдовец, в одиночку воспитывающий дочь-подростка. Он всё чаще задерживал её, расспрашивая о новых рецептах, предлагая идеи для десертов.
— Ева, а почему бы вам не проводить у нас мастер-классы по выходным? — как-то предложил он. — Для детей. Лепить фигурки из мастики, расписывать пряники. Думаю, будет пользоваться спросом. Ева сначала испугалась. Она никогда не работала с аудиторией. Но Виктор был так убедителен, что она согласилась попробовать.
Первый мастер-класс прошёл с огромным успехом. Дети были в восторге. Они с упоением месили разноцветную мастику, создавая неуклюжих, но милых зверушек. Их родители с умилением наблюдали за процессом, попивая кофе. Ева, к своему удивлению, чувствовала себя как рыба в воде. Ей нравилось делиться своими знаниями, видеть горящие глаза детей.
После мастер-класса Виктор пригласил её и Славика поужинать. Они сидели за столиком в опустевшем кафе, и Ева впервые за долгое время почувствовала себя просто женщиной. Не матерью, не кондитером, не воином на поле бракоразводного процесса. А просто женщиной, которой мужчина оказывает знаки внимания.
Виктор был полной противоположностью Эдика. Он говорил тихо, внимательно слушал, задавал вопросы о ней, о её чувствах, о её мечтах. Он с восхищением смотрел на то, как она общается со Славиком, как они понимают друг друга с полуслова. — У вас замечательный сын, — сказал он, когда Славик убежал к его дочери Лене обсуждать новую компьютерную игру. — Вы очень хорошая мама.
От этих простых слов у Евы предательски заблестели глаза. За пятнадцать лет брака она ни разу не слышала от Эдика ничего подобного.
Их отношения с Виктором развивались медленно и осторожно. Они оба были обожжены прошлым, оба боялись новой боли. Они встречались в кафе, гуляли в парке все вместе, со Славиком и Леной. Дети на удивление быстро подружились.
Однажды, промокнув под внезапным летним ливнем, они забежали к Виктору домой. Он жил в большой, светлой квартире над своим кафе. Пока дети переодевались и пили горячий чай, Виктор провёл Еву на кухню.
— Хочу показать тебе кое-что, — сказал он с таинственным видом. Он открыл дверь в соседнюю комнату. Это было просторное, светлое помещение с огромным окном. — Раньше здесь был мой кабинет. Но я подумал… здесь могла бы быть отличная кондитерская студия. Твоя студия.
Ева огляделась. Она представила здесь стеллажи с формами для выпечки, большой стол для работы, планетарный миксер, о котором она так мечтала. Это была не просто комната. Это была мечта.
— Я не могу… — прошептала она. — Почему? — он подошёл ближе и осторожно взял её за руки. — Ева, я вижу, как ты горишь своим делом. Я вижу, как ты талантлива. И я хочу помочь тебе. Просто помочь. Без всяких условий.
В этот момент она поняла, что влюбилась. В этого спокойного, надёжного, доброго мужчину, который поверил в неё больше, чем она сама в себя верила.
Развязка с дачей наступила неожиданно. Эдик, прижатый к стенке исками и перспективой принудительной продажи, наконец-то согласился выкупить её долю. Сумма была приличной. Этого хватало на первый взнос по ипотеке.
Но Ева решила поступить иначе. Она вложила все эти деньги в своё дело. В ремонт и оборудование студии в помещении Виктора. Это был риск, но она чувствовала, что поступает правильно.
Открытие студии «Eva’s Cakes» стало большим событием. Пришли все её друзья, заказчики, журналисты из местной газеты, которых пригласила неугомонная Лида. Было много цветов, шампанского и, конечно, огромный торт, который Ева испекла вместе со Славиком.
На открытие пришёл и Егор Петрович. Он подошёл к Еве, когда она осталась одна, и протянул ей небольшой свёрток. — Это тебе, дочка. Прости, что так вышло. В свёртке лежала старинная серебряная лопатка для торта, с вензелями. — Это ещё моей матери принадлежало, — смущённо сказал он. — Клава хотела её в ломбард сдать… Я выкупил. Думаю, тебе она нужнее будет.
Ева обняла старика. В этот момент она простила всё. И его молчание, и его слабость. Он был продуктом своего времени, своей семьи, но в глубине души у него было доброе сердце. — Как вы? Как Клавдия Михайловна? — Да как… живём. Клава всё успокоиться не может, давление скачет. Эдик… пьёт. С работы его попросили. Говорят, совсем с катушек съехал. Жалко дурака, а что поделаешь… Сам свою жизнь под откос пустил.
В день, когда Ева и Славик переезжали в квартиру Виктора, она разбирала старые коробки и наткнулась на свой диплом экономиста. Она повертела его в руках и улыбнулась. Эта корочка так и не пригодилась ей. Жизнь сама оказалась лучшим университетом. Она научила её главному: никогда не поздно начать всё с начала. И что настоящая сила женщины не в терпении и смирении, а в умении вовремя сказать «нет» и построить своё счастье собственными руками.
Она посмотрела в окно. Во дворе Славик и Лена гоняли на велосипедах. Виктор разжигал мангал. Пахло дымком, жареным мясом и счастьем. Её новым, выстраданным, настоящим счастьем.
