Он одолжил чужой костюм, арендовал дорогую машину и приехал на встречу выпускников, чтобы наконец-то поставить точку: показать женщине, которая когда-то назвала его нищим, что ошиблась. Но у входа в ресторан она произнесла одну фразу — и маска «успеха» треснула, открыв правду, которую оба боялись признать все эти годы.
***
Артем с тоской смотрел на своё отражение в отполированной до зеркального блеска дверце шкафа. Шкаф из массива карельской березы, с инкрустацией из перламутра, был шедевром. Он закончил его на прошлой неделе для жены одного городского чиновника. Заказчица пищала от восторга, а Артем, получив гонорар, три дня пил в своей мастерской, вдыхая запах свежего лака и горького одиночества.
На вешалке висел костюм. Не его. Одолженный у единственного друга — риелтора Славика, который носил его на самые жирные сделки. Идеально скроенный, из дорогой итальянской шерсти, он сидел на Артеме как влитой. Генетика не подвела: от отца, гениального краснодеревщика, ему достались не только золотые руки, но и ладная фигура, которую не смогли испортить ни годы работы в пыльной мастерской, ни периодические запои.
Сегодня вечером он должен был стать другим человеком. Успешным дизайнером, владельцем процветающей мебельной студии в Питере. Легенда была продумана до мелочей. Ради этого вечера — пятнадцатилетия выпуска из художественного училища — Артем не только одолжил костюм, но и влез в долги, чтобы арендовать последнюю модель немецкого седана. Всё ради неё. Ради Марины.
Он должен был заставить её пожалеть. Увидеть в её глазах, которые он когда-то сравнивал с летним небом, зависть, раскаяние и боль. Ту самую боль, что он носил в себе все эти пятнадцать лет. Она должна была понять, какую чудовищную ошибку совершила, когда растоптала его, его талант и его любовь.
О встрече он узнал случайно. Зашёл в строительный магазин за морилкой и столкнулся нос к носу с бывшим преподавателем по живописи, Семёном Аркадьевичем. Седой, сухой старичок, пахнущий скипидаром и табаком, долго щурился, а потом радостно хлопнул его по плечу.
«Артем Степнов! Живой, курилка! А я уж думал, ты совсем пропал. Выглядишь солидно! Придешь на встречу? Юбилей все-таки! Марина Федорова будет, кстати. Она ж теперь птица высокого полета, в столице куратором в галерее работает. Специально приедет, выставку у нас в городе организует».
Марина. Это имя ударило под дых, вышибая воздух. Равнодушие, в котором он барахтался последние годы, испарилось без следа. Его снова накрыло. Ненависть, смешанная с отчаянной, запретной нежностью. Да, он придет. И она увидит не сломленного провинциального мастера, а человека, который добился всего, о чем она так мечтала. Человека, которому он так и не стал. И не стал из-за неё.
***
Они были самой странной парой в училище. Артем — молчаливый, угловатый парень из рабочей семьи, который вместо слов говорил руками. Его работы по дереву поражали зрелостью и талантом. Он мог часами, закусив губу, вырезать сложнейший узор или подбирать оттенок лака, игнорируя всё вокруг. Он был настоящим. Земным. Пахнущим стружкой и лесом.
Марина же казалась существом из другого мира. Дочь профессора филологии, лёгкая, звонкая, она порхала по коридорам училища, обсуждая французский импрессионизм и споря о Малевиче. Она училась на искусствоведа и видела красоту не в материале, а в концепции. В её мире пахло духами, типографской краской дорогих альбомов и кофе из модной кофейни за углом.
Артем влюбился сразу, как только увидел её на первом курсе. Она стояла у окна, и осеннее солнце путалось в её каштановых волосах. Он не решался подойти, только тайком рисовал её профиль на полях тетрадей, в эскизах будущих изделий.
Их свел случай. Для курсового проекта Марине нужно было написать статью о молодом талантливом художнике, и выбор её научного руководителя пал на Артема. Она пришла в его мастерскую — маленький, заваленный инструментами и заготовками подвал, который он делил с отцом. Она долго ходила между верстаков, касаясь кончиками пальцев гладкой поверхности дерева, и задавала вопросы. А он, вместо того чтобы отвечать, просто показал ей шкатулку, которую делал для матери. Маленькую, из ореха, с крошечной птичкой на крышке, которая, казалось, вот-вот запоет.
Марина молчала, а потом тихо сказала: «Это… это как стихи, застывшие в дереве».
В тот вечер он впервые проводил её до дома. Они говорили без умолку. Он — о фактуре ясеня и тепле дуба, она — о чистоте линий у Модильяни и буйстве красок у Ван Гога. Они были разными, как дерево и холст, но вместе создавали что-то новое.
Их роман был стремительным и ярким. Он учил её видеть душу материала, она — понимать язык искусства. Он дарил ей не цветы, а отполированные до блеска кусочки можжевельника, пахнущие лесом. Она водила его на выставки авангардистов, где он сначала хмурился, а потом начинал видеть ритм и гармонию.
Мать Артема, простая и мудрая женщина, принимала Марину, но в глазах её читалась тревога. «Она птичка вольная, Тёма. Ей простор нужен, а ты — дерево, корнями в земле. Смотри, как бы не улетела».
Он только отмахивался. Ему казалось, что их любовь — это тот самый материал, из которого можно создать вечность.
***
После училища они остались в родном городе. Артем вместе с отцом открыл небольшую мастерскую, которая быстро приобрела славу среди ценителей. Они не гнались за большими заказами, делали вещи «с душой», и этого хватало на скромную, но достойную жизнь. Марина устроилась в местную картинную галерею, скучала, перебирая пыльные пейзажи местных художников, и мечтала о большем.
Они сняли маленькую квартиру с большими окнами, которую Артем обставил мебелью собственного изготовления. Это было их гнездо, их крепость. Но постепенно Артем начал замечать, что Марине в этой крепости становится тесно.
«Тёма, пойми, твой талант — это капитал! — говорила она вечерами. — Почему ты не хочешь участвовать в выставках? В Питере, в Москве! Нужно заводить знакомства, общаться с дизайнерами, с коллекционерами. Твои работы должны видеть!»
«Мне это не нужно, Мариш. Мои работы видят те, для кого я их делаю. Я ремесленник, а не шоумен», — отвечал он, не отрываясь от очередного чертежа.
«Ты не ремесленник, ты художник! Но ты сам себя закапываешь в этой провинции, в этой пыли! Я была на выставке в Москве, видела, какое барахло там продают за бешеные деньги. Твои вещи в сто раз лучше!»
Эти разговоры становились всё чаще и всё острее. Она приносила ему глянцевые журналы, показывала фотографии модных интерьеров, рассказывала об успешных дизайнерах, которые были гораздо менее талантливы, но гораздо более предприимчивы. Он злился. Ему казалось, что она пытается переделать его, заставить играть по чужим правилам. Он ценил тишину своей мастерской и удовлетворение от законченной работы, а не пустую болтовню на светских раутах.
Она видела в нём непризнанного гения, он в ней — человека, для которого успех измерялся деньгами и статусом. Любовь ещё жила между ними, но на её идеальной, отполированной поверхности появлялись первые, пока ещё незаметные трещины. Он всё чаще задерживался в мастерской, находя покой в работе. Она всё чаще вздыхала, глядя в окно на огни города, который казался ей тюрьмой. Они всё ещё спали в одной постели, но им всё чаще снились разные сны.
***
Развязка наступила внезапно. Марине предложили то, о чём она мечтала — место ассистента куратора в одной из самых престижных галерей современного искусства в Санкт-Петербурге. Она влетела в мастерскую, размахивая письмом, её глаза горели.
«Тёма, ты представляешь? Это шанс! Мы уезжаем! Я поговорю с владельцем галереи, с Виктором Зборовским. Он гений, он монстр в мире искусства! Он оценит твои работы, я уверена! Ты привезешь свои лучшие вещи, мы устроим закрытый показ для нужных людей. Всё получится, вот увидишь!»
Артем молча слушал её, вытирая руки ветошью. Он посмотрел на её сияющее лицо, на письмо в её руках, а потом на свои ладони, покрытые мозолями и мелкими царапинами. И вдруг почувствовал ледяное отчуждение.
«Я не поеду», — тихо сказал он.
«Что значит — не поедешь? — она осеклась. — Артем, это шанс для нас обоих! Ты не понимаешь?»
«Нет, это ты не понимаешь. Это твой шанс. А я здесь при чём? В роли ручной обезьянки, которую ты будешь показывать своим богатым друзьям? Посмотрите, какого самородка я откопала в провинции! Несите ваши денежки!»
«Да как ты можешь так говорить?! — её голос зазвенел от обиды. — Я верю в тебя! Я хочу, чтобы весь мир увидел твой талант!»
«Ты хочешь не этого! — взорвался он. — Ты хочешь красивой жизни! Брендовых шмоток, модных тусовок, признания в этом вашем фальшивом мире! А я тебе для этого не подхожу! Я простой мужик, который работает руками, а не языком!»
Ссора была страшной. Они кричали друг на друга, выплескивая всё, что накопилось за последние годы. Он обвинял её в меркантильности, она его — в трусости и отсутствии амбиций.
«Ты просто боишься! — кричала она, и по щекам её текли слёзы. — Боишься провала, боишься, что тебя не оценят! Проще сидеть в своем подвале и считать себя непризнанным гением! Ты талантливый неудачник, Артем! И я не хочу провести свою жизнь с неудачником!»
Это слово — «неудачник» — стало последней каплей. Он молча взял куртку и вышел, хлопнув дверью так, что зазвенели стёкла в окнах.
***
Артем не появлялся дома три дня. Он ночевал в мастерской, на старом диване, глуша боль и обиду дешёвой водкой. Он ждал, что она позвонит, придёт, скажет, что была неправа. Но телефон молчал. Гордость не позволяла позвонить первому.
На четвертый день он, пошатываясь, всё же побрёл домой. Квартира встретила его гулкой тишиной. Вещей Марины не было. На кухонном столе лежал сложенный вдвое лист бумаги. Сердце ухнуло вниз. Но это было не письмо от неё. Это была визитка. Виктор Зборовский, владелец галереи. И на обратной стороне его размашистым почерком: «Артем, зайдите. Нужно поговорить».
Зборовский принял его в своём гостиничном номере. Седовласый, холёный, в дорогом кашемировом кардигане, он смерил Артема цепким, оценивающим взглядом.
«Марина уехала, — без предисловий начал он, наливая в бокал виски. — Будете? Нет? Как хотите. Она просила меня посмотреть ваши работы. Что ж, я посмотрел. Любопытно».
Он сделал глоток и продолжил, глядя куда-то в сторону. «Знаете, в чём проблема провинциальных талантов? В их наивности. Они думают, что достаточно делать хорошие вещи. Но это не так. Нужен нерв, скандал, история. А у вас… добротная, качественная, но мёртвая классика. Это никому не интересно. Это нельзя продать».
Артем молчал, сжав кулаки.
«Марина — девочка с амбициями, — усмехнулся Зборовский. — Она пыталась сделать из вас проект. Вытащить на свет, отмыть от пыли, завернуть в красивую обертку и продать. Но, видимо, поняла, что материал безнадёжен. Она мне так и сказала перед отъездом: «Виктор, это тупик. Его работы милые, но абсолютно неконкурентоспособные. Жаль потраченного времени». Так что, молодой человек, советую вам и дальше делать свои столы и стулья. Каждому, как говорится, своё».
Он протянул Артему руку, давая понять, что разговор окончен. Артем вышел на улицу, не чувствуя ног. Слова Зборовского, якобы сказанные Мариной, были страшнее любого удара. Она не просто бросила его. Она предала его веру в себя. Она, единственный человек, который, как ему казалось, понимал его, втайне считала его работы бездарными. Вся его жизнь, всё, что он делал, оказалось ложью. В тот день он сломался. Его душа, как старое пересохшее дерево, треснула и рассыпалась в пыль.
***
Галерея, где проходила встреча, гудела, как растревоженный улей. Бывшие однокурсники, располневшие, полысевшие, изменившиеся до неузнаваемости, обнимались, смеялись, пили шампанское. Артем вошёл в зал и на мгновение почувствовал себя чужим на этом празднике. Но потом он расправил плечи дорогого пиджака и надел маску уверенного в себе, преуспевающего человека.
Он играл свою роль с неожиданным удовольствием. Рассказывал о своей «дизайн-студии» в Москве, о «филиалах» в Европе, о «заказах от арабских шейхов». Ему верили. Его слушали с открытыми ртами. К нему подходили бывшие однокурсницы, кокетливо поправляя прически.
А потом он увидел её. Марина стояла у одной из картин и говорила о чём-то с седым мужчиной. Она почти не изменилась. Та же стройная фигура, те же живые глаза. Только во взгляде появилась мудрость, а в уголках губ залегла лёгкая тень усталости. Она была прекрасна. И сердце Артема, которое, как он думал, давно превратилось в кусок дерева, болезненно заныло.
Она обернулась, и их взгляды встретились. Она на секунду замерла, в её глазах промелькнуло удивление, смешанное с чем-то ещё, чего он не смог разобрать. Он сам подошёл к ней.
«Привет, Мариш».
«Артём… Привет. Неожиданно. Потрясающе выглядишь», — она улыбнулась, но улыбка вышла немного напряженной.
Они говорили о пустяках. О погоде, о преподавателях, о городе. Он с удовольствием наблюдал, как растёт изумление на её лице, когда он небрежно упоминал о своей «работе».
«У меня своя студия. Делаем эксклюзивную мебель, — врал он, глядя ей в глаза. — В основном работаем на экспорт. Нашёл свою нишу, знаешь ли».
«Я… я рада за тебя, Артем. Я всегда знала, что ты добьешься успеха», — в её голосе прозвучали нотки, которые он истолковал как сожаление. Победа была близка.
«А ты как? Всё в искусстве? — спросил он. — Семья, дети?»
«Я главный куратор этой галереи, — она кивнула на зал. — А насчёт личного… не сложилось. Вся в работе. У меня есть Антон, он требует много внимания».
Антон. Имя больно резануло по сердцу. Он сразу представил себе какого-нибудь лощёного столичного сноба, под стать ей.
«Что ж, у каждого свой путь, — с деланым сочувствием произнёс он. — А я вот счастливо женат. Двое сыновей. Так что всё в порядке».
Это была чистая импровизация. Он увидел, как дрогнули её ресницы. В её глазах промелькнула такая неподдельная боль, что ему вдруг стало невыносимо стыдно. Весь его план, вся его месть показались ему жалкой, глупой клоунадой. Он хотел унизить её, а в итоге чувствовал себя униженным сам. Ему захотелось обнять её, сказать, что всё это ложь, что он до сих пор помнит запах её волос и звук её смеха. Но было поздно.
***
Артем уехал со встречи раньше всех, сославшись на срочные дела в Москве. Марина вышла его проводить. Увидев арендованный седан, она грустно улыбнулась.
«Ты большой молодец, Тёма. Я ошиблась в тебе. И я очень рада, что у тебя всё хорошо».
Её слова, искренние и тёплые, окончательно добили его. Он сел в машину, и вся его напускная уверенность испарилась. Он был просто бедным, одиноким мастером, который только что солгал единственной женщине, которую любил. Он вернул машину, доехал на такси до своей мастерской, открыл бутылку и заплакал — впервые за пятнадцать лет.
…Марина вернулась в свою пустую питерскую квартиру. Из комнаты, виляя хвостом, выбежал Антон — старый, слепой на один глаз лабрадор. Она опустилась на пол и обняла его. «Антон, заботливый мой».
Она не врала Артему. У неё действительно никого не было. Были романы, были поклонники, но никто не мог заставить её сердце биться так, как когда-то он. Никто не понимал её так, как он.
Тогда, пятнадцать лет назад, после их ссоры, она действительно уехала. Но она никогда не говорила Зборовскому, что считает работы Артема бездарными. Наоборот, она умоляла мэтра помочь ему. Зборовский, который давно положил на неё глаз, увидел в Артеме соперника и решил избавиться от него самым жестоким способом — убив в нём веру в себя. Он солгал им обоим. Марине он сказал, что Артем спился и знать её не хочет.
Все эти годы она искала его. Через общих знакомых, через соцсети. Она хотела всё исправить, хотела предложить ему выставку, хотела сказать, что была дурой. Но он пропал.
Этой ночью она не могла уснуть. Она думала о нём. У него семья, дети, успешный бизнес. Он смог. Он счастлив. Если бы не эта его семья… возможно, вчера они бы уехали из галереи вместе. Наверное, именно на это она и надеялась, когда летела в свой родной город.
Она встала, подошла к старому комоду — единственной вещи, которую она забрала из их общей квартиры. Открыла верхний ящик. На самом дне, под стопкой старых писем, лежал пожелтевший альбом. На его страницах были эскизы. Её профиль, её руки, её улыбка, нарисованные на полях тетрадей карандашом гения, которого она потеряла из-за собственной глупости и чужой подлости. Рядом с кроватью на своей лежанке вздохнул во сне старый пёс.
