Ключ повернулся в замке с тихим щелчком, и Алексей переступил порог своей квартиры, ощущая приятную усталость после рабочего дня.
В воздухе пахло не привычной пастой или пиццей, которую они обычно заказывали с Аленой, а наваристым борщом и свежей выпечкой. Он замер, скидывая кроссовки.
— Алёшенька, родной? Это я! — из кухни выплыла знакомая, широкая в кости, фигура его матери.
Татьяна Владимировна, не дав сыну опомниться, обняла его, прижала к своей груди, пахнущей домашними пирогами. За ее спиной Алексей увидел Алену.
Девушка стояла бледная, с огромными глазами, и молча разводила руками. На ее обычно улыбчивом лице читался настоящий шок.
— Мама? Что ты здесь делаешь? Как вообще? — растерянно спросил Алексей, высвобождаясь из объятий женщины.
— А что, сынок, матери нельзя навестить свое дитя? — Татьяна Владимировна говорила плавно, с той сладковатой интонацией, которая всегда предвещала бурю. — Я тут немного прибралась, ваши макароны с сосисками выбросила. Это же не еда, молодые организмы портить. Иду я на кухню, а у вас, страшно сказать, масло сливочное не настоящее, спред какой-то! Я купила нормальное, деревенское.
Она взяла сына за руку и потащила на кухню, где на столе стоял праздничный, по ее меркам, ужин: борщ со сметаной, паровые котлеты, салат «Оливье» — хотя до Нового года было еще далеко — и горка пышных сырников.
— Садись, садись, сейчас все горяченькое наложу. Аленка, чего стоишь? Иди ложки принеси, — скомандовала она девушке.
Алена, будто во сне, покорно направилась к шкафчику. Алексей поймал ее взгляд и увидел в нем то же недоумение и легкий страх, что почувствовал сам.
Выяснилось, что неделю назад за ужином Татьяна Владимировна, разговаривая по телефону с троюродной сестрой Алексея, узнала, что сын «совсем распустился» и живет с «какой-то Аленкой».
Для нее это стало ударом. Решение созрело мгновенно. Она сдала внаем свою трешку в родном городе за копейки, лишь бы быстро, забрала документы двенадцатилетней Василисы из престижной гимназии с углубленным изучением английского и математики и, купив билеты на поезд, рванула вместе с ней «спасать» сына.
— А что мне в том городе одной делать? Ты тут один, без присмотра. Папа бы не одобрил, — голос ее дрогнул на последней фразе.
Отец Алексея погиб, когда тому было пятнадцать, и с тех пор Татьяна Владимировна жила исключительно детьми.
Вернее, теперь уже исключительно сыном, поскольку дочь была слишком мала, чтобы иметь свое мнение.
— Но, мама, ты могла бы предупредить! Где ты вообще остановилась? — попытался вставить слово Алексей.
— Как где? Здесь! — удивилась Татьяна Владимировна. — В зале диван хороший, я уже постелила. А Василиса в маленькой комнате. Она у меня тихоня, не шумит. Уроки делает целыми днями. Василисочка, иди сюда!
На зов из комнаты вышла худая девочка-подросток в очках с большими линзами. Она неслышно поздоровалась и присела за стол, уткнувшись в тарелку.
Алексей впервые за долгое время внимательно посмотрел на сестру. Она показалась ему поникшей и несчастной.
Так началась их новая жизнь…
Двухкомнатная квартира, которая раньше казалась Алексею и Алене большой, вдруг съежилась до размеров камеры.
Татьяна Владимировна вписалась в их быт с размахом полководца, занявшего покоренный город. Она установила свой режим: подъем в семь утра, горячий завтрак для всех, ужин ровно в семь вечера.
Она перемыла все окна, перетряхнула все шкафы, выбросила половину косметики Алены («всякая химия») и заменила ее своими кремами и зубными порошками.
Алена попыталась сопротивляться. Сначала мягко.
— Татьяна Владимировна, спасибо, не нужно за меня стирать, я сама.
—Да я уже постирала, дорогая. Твои кофточки нужно вручную, я все знаю.
Потом стала бунтовать жестче.
— Пожалуйста, не заходите в нашу комнату без стука.
— Ой, извините, я просто пыль протереть хотела. А то у вас там, Алешенька, под кроватью целые залежи.
Алексей разрывался между двумя женщинами. Мать, которая кормила его с детства любимыми блюдами, заботилась, и девушкой, которую он любил и с которой строил общее будущее.
Он пытался говорить с Татьяной Владимировной, уговаривать ее найти себе квартиру, но она посмотрела на него глазами полными слез.
— Ты меня выгоняешь? На улицу? После всего? Я ради тебя все бросила! Василису из школы забрала! У нее тут новая школа, она адаптируется. Ты хочешь лишить ее стабильности?
Василиса и правда была тихой тенью, которая целыми днями сидела над учебниками или смотрела в окно.
Ее новая школа была обычной, без всяких углублений, и учителя жаловались, что девочка замкнута и не общается с одноклассниками.
Конфликт достиг апогея спустя месяц. Алена пришла с работы раньше обычного.
Она застала Татьяну Владимировну за изучением ее старого дневника, который она хранила на памяти с университетских времен.
— Что вы делаете? — холодно спросила Алена.
— Да так, убиралась, нашла, — смутилась ненадолго мать Алексея. — Интересно же, какая ты была, до знакомства с моим сыном. Я вижу, ты и тогда с мальчиками любила общаться.
Это была последняя капля. Вечером грянул скандал. Алена стала кричать, что не может больше так жить, что это ад.
Татьяна Владимировна рыдала и причитала, что ее не ценят, что она только все и всех благоустраивает. Алексей молчал, почувствовав себя в ловушке.
Вдруг в дверь кухни постучали. На пороге стояла Василиса. В руках она сжимала свой старый дневник с пятерками по математике из прежней школы.
— Хватит, — тихо сказала девочка. Все замолчали, пораженные ее внезапным появлением. — Мама, хватит. Мне надоело.
— Василиса, иди в комнату, взрослые разговаривают! — попыталась взять себя в руки Татьяна Владимировна.
— Нет! — решительно проговорила девочка. — Я не пойду. Я ненавижу эту школу! Я ненавижу эту квартиру! Я хочу домой! К своим друзьям, к своей учительнице по математике! Ты забрала меня и привезла сюда, даже не спросив! Ты всем командуешь! Алексею плохо, Алене плохо, мне плохо! Только тебе одной хорошо!
Слезы ручьями потекли по ее щекам, но она не уходила, а смотрела на мать взглядом, полным боли и гнева, который копился все эти недели.
Татьяна Владимировна замерла с открытым ртом. Она посмотрела на дочь, на сына, на заплаканное лицо Алены.
Женщина всегда считала, что поступает правильно ради детей, ради их блага. Она была уверена, что контролирует их счастье, делая его по своему образцу, как делала котлеты – по проверенному рецепту.
А теперь она увидела, что на самом деле ее забота – это тяжелый, душащий камень.
Она увидела несчастную дочь, которую лишила будущего ради своего эгоизма. Увидела сына, разрывающегося между долгом и любовью.
Увидела чужую девушку, которую довела до слез. Молчание повисло в воздухе.
— Васенька… — прошептала она.
— Меня зовут Василиса, — отрезала девочка. — Мне уже двенадцать лет.
Татьяна Владимировна медленно опустилась на стул, будто весь воздух из нее вышел. Она посмотрела на свои руки, которые всегда что-то делали: чистили, варили, стирали, контролировали.
— Я… я все испортила, — тихо сказала она.
Впервые в жизни ее голос зазвучал без уверенности и напора.
На следующее утро за завтраком царила неестественная тишина.
Татьяна Владимировна молча разливала чай. Она не делала замечаний, не улыбалась натянуто-сладкой улыбкой.
— Я завтра позвоню в нашу школу, — глухо сказала она, не глядя ни на кого. — Узнаю, можно ли восстановиться.
Через неделю они вернулись назад. Квартира опустела.
Татьяна Владимировна почти не звонила сыну, затаив обиду на то, что «какая-то Алена» стала для него важнее матери и сестры.
