— Не возвращайся, — сказала мать и закрыла окно.
Алёша стоял во дворе с потрёпанным рюкзаком за плечами и смотрел на знакомые занавески, которые теперь скрывали от него материнское лицо. Красные занавески с мелким цветочком, которые мама купила ещё тогда, когда отец работал на заводе, а Алёша учился в третьем классе и мечтал стать космонавтом.
— Галь, да чего ты творишь? — услышал он голос соседки тёти Веры. — Парень же твой родной!
— Родной, да только толку от него никакого. Сколько можно терпеть? — мамин голос доносился из-за окна приглушённо, но Алёша различил каждое слово. — Работать не хочет, только пьёт да безобразничает. Тридцать лет человеку, а ума как у младенца!
Тётя Вера покачала седой головой, посмотрела на Алёшу с жалостью и ушла к себе, тихонько притворив калитку. Алёша остался один во дворе, где провёл детство. Здесь он впервые упал с велосипеда, который подарил отец на десятилетие. Здесь же сломал руку, когда в четырнадцать лезл за котёнком на старый тополь. А вот у этого крылечка мама учила его завязывать шнурки, терпеливо показывая раз за разом, как делать петельки.
— Мам, открой, — тихо сказал он, подходя к окну. — Мне некуда идти.
За стеклом промелькнула тень, но ответа не последовало. Алёша постоял ещё немного, потом поправил лямки рюкзака и направился к калитке. В рюкзаке лежали две грязные рубашки, банка тушёнки, которую он стащил в магазине, когда совсем есть захотелось, и фотография — он с мамой на дне рождения отца. Папа тогда ещё был жив, весёлый, довольный, держал маму за талию. А Алёша, двенадцатилетний, стоял рядом с тортом и широко улыбался.
Улица встретила его серым октябрьским ветром и первыми жёлтыми листьями, которые носились по асфальту, как потерянные мысли. Алёша дошёл до автобусной остановки и сел на скамейку. Денег у него было немного — рублей двадцать мелочью, которую он нашёл в карманах куртки. Этого хватило бы на хлеб, но не на проезд. Да и куда ехать?
— Лёша? Лёшка Курочкин? — окликнул его знакомый голос.
Алёша поднял голову. Рядом стоял Виталик, с которым они вместе учились в школе. Виталик работал водителем автобуса, об этом Алёше рассказывала мама, когда они ещё разговаривали по душам, а не только ругались.
— Привет, — буркнул Алёша.
— Чего такой кислый? Опять с мамкой поругался? — Виталик присел рядом, достал из кармана пачку сигарет. — Хочешь?
— Давай.
Они закурили молча. Виталик поглядывал на Алёшу украдкой, а тот смотрел на дорогу, по которой проезжали редкие машины.
— Помнишь, как мы в седьмом классе сбежали с уроков, пошли на речку? — вдруг сказал Виталик. — Твоя мать потом такого нам задала! Меня родители ремнём выпороли, а тебя она просто к себе прижала и заплакала. Говорила, что боялась, как бы ты не утонул.
Алёша затянулся и выдохнул дым в небо.
— Тогда другое дело было.
— А чего сейчас не так? — Виталик повернулся к нему. — Работы нет, что ли?
— Работа есть. Только… — Алёша махнул рукой. — Сложно объяснить.
А объяснить и правда было сложно. Как рассказать, что после смерти отца он словно потерялся? Папа умер, когда Алёше исполнилось двадцать два. Инфаркт на работе, внезапно, никто не ожидал. Алёша тогда работал слесарем на том же заводе, жил дома, помогал родителям. После похорон мама плакала месяцами, а он не знал, как её утешить. Начал выпивать, чтобы не думать о том, как папа учил его чинить мотоцикл в гараже, как они вместе ездили на рыбалку, как отец гордился, когда Алёша получил разряд по боксу.
— Знаешь что, — Виталик затушил сигарету, — у нас на автопарке разнорабочий нужен. Зарплата небольшая, но стабильная. Хочешь, завтра сходим, поговорим с начальством?
— Не возьмут, — покачал головой Алёша. — Я же пил на последней работе. Меня оттуда выгнали.
— А кто не пьёт? — усмехнулся Виталик. — Главное, на работу трезвым приходить и делать, что надо.
Автобус подъехал к остановке. Виталик встал, поправил форменную куртку.
— Думай, Лёша. А я завтра свободный, после обеда дома буду. Знаешь, где живу? В девятиэтажке за магазином, квартира сорок третья. Приходи, если надумаешь.
Автобус увёз Виталика, а Алёша остался сидеть на скамейке. Стемнело быстро, как это бывает осенью. Включились фонари, и жёлтые круги света легли на мокрый асфальт. Дождь начался тихо, сначала редкими каплями, потом всё сильнее. Алёша поднял воротник куртки и пошёл искать место, где можно переночевать.
В подъезде дома, где жила Рита, его бывшая жена, было тепло и сухо. Алёша устроился на подоконнике первого этажа и достал из рюкзака банку тушёнки. Есть хотелось страшно — он не ел со вчерашнего вечера. Банку открывать было нечем, пришлось ковырять консервным ножом, который был на связке ключей.
— Лёша? — услышал он удивлённый женский голос. — Что ты здесь делаешь?
На лестнице стояла Рита с сумкой продуктов в руках. Она поднималась к себе домой, на третий этаж, и наткнулась на бывшего мужа, который ел тушёнку прямо из банки.
— Ночевать негде, — честно ответил Алёша. — Мать выгнала.
Рита помолчала, переложила сумку из одной руки в другую.
— И долго ты собираешься тут сидеть?
— Не знаю. До утра, наверное.
— Пойдём ко мне. Чаю попьёшь, согреешься.
Они поднимались по лестнице молча. Рита первая, Алёша за ней. Он смотрел на её светлые волосы, которые она подстригла по-новому, и вспоминал, как они познакомились. Рита работала продавцом в магазине, куда Алёша часто заходил за хлебом. Она была красивой, весёлой, умела смеяться так заразительно, что хотелось смеяться вместе с ней. Они встречались полгода, потом поженились. Алёша думал, что теперь всё будет хорошо — работа, дом, жена. Только вот пить он не бросил, а после смерти отца стал пить ещё больше.
— Садись за стол, — сказала Рита, включив свет в кухне. — Сейчас чайник поставлю.
В квартире пахло какими-то женскими духами и свежей выпечкой. На подоконнике стояли цветы в горшочках, на холодильнике висели магнитики с видами разных городов. Алёша таких магнитиков не помнил, значит, Рита ездила куда-то после их развода.
— Как дела? — спросила она, доставая чашки из шкафчика.
— Нормально, — соврал Алёша.
— Вижу, что нормально, — усмехнулась Рита. — Когда последний раз ел горячего?
Алёша пожал плечами. Рита достала из холодильника кастрюльку с борщом, поставила разогревать на плиту.
— Работаешь где-нибудь?
— Пока нет. Но завтра, может быть, устроюсь. Виталик обещал помочь.
— Виталик Петров? Тот, что на автобусе работает?
— Да.
Рита кивнула, помешала борщ. Чайник закипел, она заварила чай, поставил перед Алёшей чашку.
— А я замуж выхожу, — сказала она неожиданно.
Алёша поднял на неё глаза. Рита стояла у плиты, отвернувшись, и он не мог разглядеть её лица.
— Поздравляю.
— Спасибо. Он хороший. Не пьёт, работает, детей хочет.
— А я плохой был?
Рита повернулась к нему. На лице у неё было странное выражение — не злость, не жалость, что-то среднее.
— Не плохой. Потерянный. Ты после смерти отца как будто в себе закрылся и никого не пускал. Даже меня.
Алёша пил чай и думал о том, что она права. После папиных похорон он действительно стал другим. Словно часть души ушла в землю вместе с отцом, а оставшейся части не хватало сил на полноценную жизнь. Он работал через силу, говорил с людьми через силу, даже с Ритой, которую любил, общался как-то деревянно.
— Я пытался тебя понять, — продолжила Рита, накладывая борщ в тарелку. — Но ты меня не слышал. Приходил домой, ужинал, включал телевизор или шёл к друзьям. А если я заговаривала о наших планах, о детях, ты только кивал и говорил: «Потом, Ритка, потом». И это «потом» длилось три года.
Борщ оказался вкусным, настоящим, домашним. Алёша ел и чувствовал, как тепло разливается по телу. Давно он не ел такой еды — последние месяцы питался в основном хлебом и чем попало из магазина.
— Ты мог бы измениться, — сказала Рита, садясь напротив. — Мог бы попробовать. А ты просто пустился по течению.
— Я не знал, как, — тихо ответил Алёша. — Мне казалось, что ничего хорошего впереди нет. Папа умер, мать одна осталась, работа дурацкая. За что держаться?
— За меня можно было держаться. За нас.
Алёша доел борщ, отодвинул тарелку. На душе стало легче — от еды, от тепла, от того, что Рита говорила с ним нормально, без упрёков и злости.
— Значит, замуж выходишь?
— Да. Через месяц свадьба. Небольшая, только родственники и близкие друзья.
— А он знает, что я к тебе заходил?
— Скажу. Мы не скрываем друг от друга ничего.
Алёша кивнул. Правильно, так и должно быть между мужем и женой. Он этого не понимал раньше, думал, что достаточно просто быть рядом и не создавать проблем. А оказывается, нужно ещё и говорить, и слушать, и планы строить вместе.
— Можно я здесь переночую? На диване? — спросил он. — Завтра уйду, слово даю.
Рита помолчала, глядя на него внимательно.
— Можно. Но с одним условием.
— Каким?
— Завтра пойдёшь к маме. И будешь проситься домой не как капризный мальчишка, а как взрослый мужчина. Признаешь, что был неправ, и пообещаешь исправиться. По-настоящему пообещаешь, а не просто так, для красного словца.
Алёша хотел возразить, что мать сама его выгнала и первая должна просить прощения. Но потом подумал и понял — Рита права. Он и правда вёл себя как мальчишка. Не работал толком, пил, на мать кричал, когда она делала ему замечания. А она одна, без мужа, пытается с ним справиться, а он только добавляет ей проблем.
— Хорошо, — согласился он. — Пойду к маме.
Рита постелила ему на диване, дала подушку и одеяло. Алёша лёг и долго не мог уснуть. Слушал, как Рита ходит по квартире, готовится ко сну, как скрипит её кровать в соседней комнате. Думал о том, что если бы он был другим, более внимательным и заботливым, то сейчас лежал бы рядом с ней, а утром они бы завтракали вместе и строили планы на день. Но он выбрал другой путь, и теперь пожинает плоды.
Утром Рита разбудила его в половине восьмого.
— Мне на работу пора, — сказала она, уже одетая и причёсанная. — В холодильнике есть яйца и хлеб. Поешь и иди к матери. И помни — я в тебя верю. Ты можешь изменить свою жизнь, если захочешь.
Она ушла, а Алёша остался в тишине её квартиры. Приготовил себе яичницу, выпил кофе и почувствовал, что внутри что-то изменилось. Словно туман в голове рассеялся, и он наконец увидел ситуацию ясно. Да, он потерял отца и это больно. Да, ему трудно справиться с горем. Но это не повод губить свою жизнь и мучить близких людей.
Дорога до дома заняла полчаса. Алёша шёл медленно, обдумывая слова, которые скажет матери. Извинится за все обиды, пообещает найти работу и бросить пить. Попросит дать ему ещё один шанс.
Во дворе было тихо. Мать поливала цветы под окнами, в старом халате и домашних тапочках. Увидев сына, она замерла с лейкой в руках.
— Мам, — сказал Алёша, подходя ближе. — Прости меня. Я был неправ.
Мать поставила лейку на землю. Глаза у неё покраснели.
— Лёшенька, — прошептала она. — Сынок мой дорогой.
Они обнялись прямо посреди двора, крепко, как давно не обнимались. И Алёша почувствовал, что мама пахнет, как в детстве — мылом и чем-то уютным, домашним. И понял, что домой можно вернуться всегда. Главное — найти в себе силы сделать первый шаг.
