— Триста рублей за килограмм помидор! Лена, ты что, совсем? — тётя Валя потрясала чеком прямо у меня перед носом. — Я вчера за полтораста брала, и то жалела.
Я молча резала эти самые помидоры для салата. Сочные, пахучие, с рынка у метро — сок стекал по пальцам, пачкал разделочную доску.
Валя не знала, что вчера я перевела задаток за квартиру под Белокурихой. Сто тысяч одним переводом. Не знала, что уже полгода каждую покупку рассчитываю не по семейному бюджету, а по своему, тайному.
А я знала. И от этого хотелось смеяться.
— Говорила же, надо в «Ашан» ездить, — подхватила мама, усаживаясь за стол. — Лена всегда была расточительна.
Расточительна.
Я улыбнулась и полила салат оливковым маслом за четыреста рублей. Золотистые капли блестели на красных дольках. Если бы они знали, что на их глазах готовит человек, который завтра станет владелицей двухкомнатной квартиры с видом на горы.
— А знаете что? — сказала я, не поднимая глаз от салата. — Может, я и правда расточительна. Зато помидоры вкусные.
— Вот и Серёжа говорит, что ты последнее время какая-то странная стала, — мама покосилась на мужа. — То в магазинах пропадаешь, то по телефону шепчешься.
Серёжа кивнул, не поднимая глаз от тарелки.
— Может, поклонник завёлся? — хмыкнула Валя. — Мужчинам сейчас охота за молодыми бегать.
Поклонник. Сердце ёкнуло от неожиданности, потом рассмеялось. Если бы знали, что мой любимка — это приложение банка с накопительным счётом.
Четыре года я изучала каждую циферку, каждый процент. Четыре года засыпала с калькулятором в руках, откладывая с зарплаты старшего секретаря медцентра, с переводов технических текстов, с продажи бабушкиных серёжек.
— Ну да, Валя, — улыбнулась я. — Завёлся. Высокий, надёжный. На него всегда можно положиться.
Всё началось полтора года назад, когда я неосторожно заговорила с Серёжей о мечтах.
— Представляешь, — сказала тогда за завтраком, — видела в интернете квартиру под Белокурихой. Недорого. Можно было бы летом ездить, воздух чистый, горы…
Он тогда даже не поднял головы от газеты.
— Куда тебе, уже не девочка. И денег таких у нас нет.
У нас. Он так легко сказал — у нас.
Словно моя зарплата — это карманные деньги ребёнка. Словно бабушкино наследство растворилось в общем котле. Словно я не имею права даже мечтать.
В тот же день открыла отдельный счёт.
— Лена, ты слушаешь вообще? — Валин голос вернул меня к настоящему.
— Что? Прости.
— Говорю, Нина Петровна с третьего этажа дачу купила. В Подмосковье.
— Да ну? — я старательно изобразила удивление.
— Удивительно, откуда у неё деньги, — мама покачала головой. — Муж-то у неё не работает уже года два. Пенсия копеечная.
— Может, заначку копила? — предположила я, чувствуя, как внутри поднимается смешок.
Валя фыркнула.
— Женщине после пятидесяти зачем заначки делать? Детям всё равно останется. А так деньги на ветер.
— Да и что в этой даче хорошего? — подхватил Серёжа. — Одни хлопоты. Пора уже о покое думать, а не о новых проблемах.
Пора уже. Эти два слова жгли сильнее горячего чая.
— А может, — сказала я, размешивая сахар, — в пятьдесят два как раз пора начинать жить? А не доживать?
Воцарилась тишина. Ложечка звякнула о стенку чашки.
— А по мне, так молодец тётя Нина, — продолжила я. — Хоть что-то для себя сделала.
— Для себя? — мама вскинула брови. — Это как?
— Ну… своё место. Где можно побыть одной, подумать.
— Зачем женщине одной быть? — удивилась Валя. — У неё семья, внуки. Странные у вас сейчас мысли.
Странные мысли. А что нормально? Считать чужие копейки всю оставшуюся жизнь? Спрашивать разрешения купить себе новые туфли?
Телефон завибрировал.
Сообщение от риелтора: «Елена Викторовна, документы готовы. Встречаемся завтра в десять?»
Пальцы задрожали, когда я брала телефон. Завтра. Завтра я подпишу договор и стану хозяйкой квартиры за три с половиной тысячи километров отсюда.
Квартиры, о которой никто не знает. Моей тайны, моей свободы.
— Лена, что с тобой? — встревожилась мама. — Вся какая-то бледная.
— Да так, устала немного.
— На этой работе тебя совсем заездили, — проворчал Серёжа. — И платят копейки. Лучше бы дома сидела, за хозяйством следила.
За хозяйством. Варить, стирать, убирать — и так до конца дней. Когда Серёжа два года назад ушёл на пенсию, он решил, что жена должна заниматься исключительно его комфортом.
— А как же без зарплаты? — спросила я.
— Проживём. Моей пенсии хватает.
Его пенсии. Его хватает. А я, значит, должна просить на мелкие расходы?
— Вот и правильно, — кивнула Валя. — Муж обеспечивает, жена дом ведёт. Как положено.
Положено. Я отпила горячего чая, обжигающе-горького, как эти разговоры.
— А может, не всё в жизни должно быть «как положено»? — тихо сказала я.
Валя оживилась, почуяв новую тему для обсуждения:
— Кстати, о деньгах. Вы слышали про Марину с первого этажа? Шубу в кредит купила!
Они начали смаковать подробности чужих трат, чужих долгов. Я слушала вполуха, думая о своём счёте, о завтрашнем дне, о ключах от новой жизни.
За четыре года переводов по ночам, когда все спали, а я сидела за компьютером с чашкой остывшего кофе, я научилась зарабатывать больше, чем Серёжа получает пенсии.
Телефон снова завибрировал.
«Елена Викторовна, не забудьте паспорт и выписку со счёта».
Руки слегка дрожали, когда я читала сообщение. Если бы они увидели цифры на выписке…
— Лена, убери телефон за столом, — поморщился муж. — Некрасиво.
Некрасиво. А красиво — это обсуждать чужие кредиты?
— Поняла, дорогой, — улыбнулась я, убирая телефон. — Буду красивой.
Если бы знал, что завтра этот телефон получит фотографию документов о праве собственности…
— Слушай, Лена, — Валя наклонилась через стол, — а правда, что ты стала… другая какая-то? И одеваться лучше, и в дорогие магазины ходишь?
Я действительно изменилась. Когда откладываешь на мечту, начинаешь по-другому относиться к себе. Начинаешь себя уважать.
— Может, просто возраст такой, — пожала я плечами. — Хочется хорошо выглядеть.
— Смотри, не влезь в долги, — предостерегла мама.
Долги. Они просто не могли представить, что женщина способна не тратить, а зарабатывать.
А завтра у меня будут ключи от места, где никто не будет считать мои копейки и решать, достойна ли я мечтать.
Телефон зазвонил прямо за столом. Номер риелтора.
— Извините, это важно, — я встала и отошла к окну, чувствуя, как участилось сердцебиение.
— Елена Викторовна, небольшое уточнение по договору, — голос Андрея Владимировича звучал деловито. — Владелица просит встретиться не в десять, а в одиннадцать. Вас устроит?
— Конечно, — я старалась говорить тише, но голос предательски дрожал от волнения. — Всё в силе.
— Отлично. Значит, завтра в одиннадцать, офис на Тверской. С собой паспорт, выписка со счёта и остальная сумма. Один миллион восемьсот тысяч.
— Хорошо, — горло сдавило от осознания: завтра всё изменится.
— Поздравляю заранее с покупкой. Квартира действительно хорошая, виды потрясающие.
Я положила трубку дрожащими пальцами и обернулась. Все трое смотрели на меня с нескрываемым любопытством.
— Кто звонил? — спросил Серёжа.
— По работе.
— В воскресенье? И какие такие полтора миллиона?
Сердце провалилось. Он услышал.
— Показалось тебе, — попыталась я отшутиться, но голос звучал фальшиво даже для меня.
— Лена, не ври, — мама нахмурилась. — Мы все слышали. Какой миллион восемьсот? И кто такой Андрей Владимирович?
Валя выпрямилась, глаза заблестели охотничьим азартом.
— Точно поклонник, — прошептала она. — Богатый.
— Хватит! — я вернулась к столу. — Никакой не поклонник.
— Тогда кто? — Серёжа впился в меня взглядом. — И о каких деньгах речь?
Я села, руки тряслись, когда брала чашку. Чай остыл, стал горьким.
Момент истины. Четыре года тайны, четыре года ночей за компьютером, четыре года мечты — всё сейчас выплеснется наружу.
— Хорошо, — сказала я, удивляясь собственному спокойствию. — Скажу правду.
Они замерли. Даже дыхание стало слышно.
— Завтра я покупаю квартиру в горах. Двухкомнатную, с видом на горы. За один миллион восемьсот тысяч рублей.
Тишина. Такая, что слышно было тиканье часов на стене.
Валя приоткрыла рот. Мама моргала, словно не понимая слов. Серёжа побледнел так, что я испугалась за его давление.
— Что ты сказала? — прошептал он.
— Я покупаю квартиру. Завтра подписываю договор.
— Откуда у тебя такие деньги? — Валин голос сорвался, стал похож на птичий писк.
— Копила. Четыре года.
— Врёшь, — Серёжа стукнул кулаком по столу, чашки звякнули. — Откуда у секретарши почти два миллиона?
Вот теперь я улыбнулась. Широко, искренне.
— Серёжа, дорогой, ты так мило сказал — «у секретарши». Словно секретарши — это недолюди без мозгов. А я ещё переводы делаю, технические тексты. По ночам, пока вы все спали. И продала бабушкины украшения.
— Какие украшения? — мама вскочила так резко, что стул качнулся. — Те, что тебе в наследство достались?
— Да.
— Но… но это же семейные реликвии!
— Мама, бабушка хотела, чтобы они приносили мне счастье. А счастье — это не красивая вещь в шкатулке. Счастье — это свобода.
— Лена, ты спятила, — Серёжа встал и принялся ходить по кухне, как загнанный зверь. — Зачем тебе квартира в чёрт знает где? У нас же есть дом!
— У нас есть твой дом. А у меня теперь будет моя квартира.
— Твоя? — он остановился. — Мы муж и жена! Всё общее должно быть!
— Как твоя пенсия общая? — спросила я, наслаждаясь его растерянностью.
— Моя пенсия… это другое дело.
— Ах, другое! — я рассмеялась. — Когда мужчина получает деньги — это его заслуга. Когда женщина — это семейный бюджет. Понятно.
Он открыл рот, но слов не нашёл.
— Лена, милая, — мама села рядом, взяла меня за руку — руки у неё дрожали, — ну зачем тебе это нужно? Женщина должна думать о семье, о внуках…
— Мама, — я накрыла её ладонь своей, — мне пятьдесят два. У меня может быть ещё двадцать, тридцать лет жизни. Неужели я должна провести их, только обслуживая чужие потребности?
— Чужие? — обиделся Серёжа, голос стал жалобным. — Я тебе чужой?
— Серёжа, ты мне муж. Но это не значит, что у меня нет права мечтать о чём-то своём.
— Но почему втайне? — в мамином голосе звучала боль. — Почему не сказала?
Я посмотрела на их лица. Растерянность, непонимание, обида. И страх — да, именно страх. Страх перед тем, что жена и дочь оказалась способна на самостоятельность.
— Потому что знала — вы будете отговаривать. Говорить, что это глупо, что деньги нужно потратить на что-то «полезное». На ваш ремонт, на вашу машину, на вашу дачу.
— Ну а разве не так? — Валя наконец нашла голос. — Серёжа прав, зачем тебе квартира за тысячи километров?
— Здесь мне не нужно. Здесь я и так живу. А там — это моё место. Место, где я могу побыть Леной, а не приложением к вашим жизням.
— И что, теперь будешь туда ездить? — спросил Серёжа, в голосе появились жалобные нотки.
— Буду. Каждое лето. А может, и чаще.
— А я?
— А ты поедешь, если захочешь. Как гость в мой дом.
Он покраснел, словно его ударили.
— Как гость? В квартиру, купленную на мои деньги?
Теперь я рассмеялась открыто.
— Серёжа, дорогой, на твои деньги? Ты не дал ни копейки. Более того — ты даже не знал, что у меня есть деньги. Это называется «мои деньги», «моя работа», «моя квартира».
— Но я твой муж!
— И что это означает? Что ты автоматически становишься владельцем всего, что я заработаю? Интересная логика.
Он опустил глаза, наконец понимая абсурдность своих претензий.
— Лена, — мама покачала головой, в глазах появилась странная смесь гордости и грусти, — я тебя не узнаю. Ты стала такой… сильной.
Сильной. Не «жёсткой», не «странной» — сильной.
— Я стала честной, мама. Честной с самой собой.
— И что дальше? — Серёжа сел обратно, выглядел усталым. — Будешь жить на два города?
— Посмотрю. Может, решу жить в одном. В том, где меня уважают.
— Серёжа, ты можешь быть против. Это твоё право. Но запретить мне — нет. Я взрослый человек с собственными деньгами и собственными решениями.
— Покажи фотографии, — неожиданно попросила Валя, в голосе звучало неподдельное любопытство.
Я достала телефон, нашла снимки квартиры. Светлые комнаты, огромные окна, за которыми простираются горные склоны до самого горизонта.
Валя молча листала фотографии. Глаза её становились всё круглее. Потом мама — она ахнула, увидев кухню с видом на горы. Потом, нехотя, Серёжа.
— Красиво, — призналa мама тихо, почти шёпотом.
— Дорого, наверное, содержать, — буркнул Серёжа, но в голосе уже не было прежней злости.
— Недорого. Коммунальные платежи в три раза меньше московских.
— И ты действительно четыре года копила? — спросила Валя с каким-то новым уважением.
— Каждую ночь. Пока вы все спали.
Мы сидели в тишине. За окном лаял пёс, из соседней квартиры доносились звуки телевизора.
Обычный воскресный вечер в обычной московской квартире. Но что-то изменилось навсегда.
— Понимаешь, — сказала мама наконец, в голосе появилась какая-то новая нежность, — мне просто… непривычно. Я думала, знаю тебя. А ты оказывается…
— Оказывается, у меня есть собственные мечты, — мягко закончила я. — Это так страшно?
— Нет, просто… — она помолчала, подбирая слова. — Просто я привыкла думать о тебе как о дочери. А ты, оказывается, взрослая самостоятельная женщина.
— Мне пятьдесят два года, мама. Самое время.
Серёжа встал и молча пошёл к двери.
— Прогуляюсь, — сказал он, не оборачиваясь. — Надо всё обдумать.
Когда за ним закрылась дверь, Валя наклонилась ко мне, глаза блестели.
— А ты умница, — прошептала она восхищённо. — Честное слово. Я бы побоялась.
— Чего бояться?
— Что муж рассердится. Что все осудят.
— Валя, близкие люди не осуждают за стремление к счастью. А если осуждают — значит, не такие уж и близкие.
Она задумалась, кивнула.
Я встала и принялась убирать со стола. Руки больше не дрожали — наоборот, движения стали увереннее.
Завтра в одиннадцать утра моя жизнь изменится. У меня появится место, где утром можно выходить на балкон с чашкой кофе и смотреть на горы. Где никто не будет считать мои деньги и решать, достойна ли я мечтать.
Место, где я смогу наконец услышать собственные мысли.
— Лена, — мама встала рядом, голос был тихим, почти робким, — а можно… можно будет к тебе приехать? Посмотреть на горы?
Я обняла её, и вдруг ясно представила: мама на моём балконе, в лёгком халате, с чашкой чая в руках. Смотрит на горы и улыбается. Впервые за много лет — просто улыбается, не думая о хозяйстве, о соседских сплетнях, о том, кто что купил.
— Конечно, мама. Когда захочешь. Приезжай надолго. Будем вместе встречать рассветы над горами.
Мама всхлипнула, прижалась ко мне крепче.
— Я так горжусь тобой, — прошептала она. — Так горжусь, что у меня такая сильная дочь.
За окном хлопнула дверь подъезда. Серёжа возвращался с прогулки — медленно, тяжело поднимался по ступеням. Наверное, всё это время сидел на лавочке у дома, курил и думал.
Думал о том, что жена, которую он считал частью интерьера, оказалась отдельным человеком с собственными деньгами и планами.
Интересно, к какому выводу он пришёл? Что теперь нужно её уважать? Или что нужно бороться за прежний порядок?
Время покажет.
И впервые за много лет я почувствовала — я свободна. И я не одинока.
Я дома. Даже здесь, за тысячи километров от своих гор.
