— Ты опять пельмени в микроволновке разогрел? — Кристина резко захлопнула посудомоечную машину. — Господи, Максим, ну ты же взрослый мужик, не студент! Что, кастрюля для тебя — объект музейного значения?
Максим зевнул, почесал живот под вытянутой футболкой с надписью «CEO OF MY LIFE» и оперся на кухонный стол.
— Кристин, не начинай. Устал, как собака. Сегодня с утра встреча, потом логистика, потом этот идиот с налоговой… Ты же знаешь — бизнес.
— Знаю, Максим. Очень хорошо знаю, как ты «делаешь бизнес». Особенно, когда этот бизнес построен на чужих деньгах.
— Опять? — буркнул он, открыл бутылку пива и сделал большой глоток. — Ты не даёшь мне выдохнуть. С утра до вечера: «Деньги, деньги…», как папаша твой, прости Господи.
— Папаша мой, Максим, между прочим, отдал тебе полтора миллиона. Без расписок. Без залога. Потому что поверил тебе. Потому что ты мой муж.
Кристина стояла напротив, руки скрестила, голос дрожал не от страха — от сдерживаемой ярости.
— Он тебе не «спонсор свадебного сезона», ясно? Он — пенсионер. Он эти деньги откладывал десять лет, не ездил никуда, на здоровье экономил, чтобы хоть как-то нам помочь. А теперь ты сидишь тут, жуёшь пельмени и делаешь вид, что ты ему ничего не должен?
Максим закатил глаза.
— Ну началось…
— Ты сказал ему, что вернёшь через полгода! Прошло два года, Максим. Два.
— Я не думал, что он воспримет это буквально. Я сказал, мол, поможет — спасибо, не поможет — тоже ничего. Это… ну, типа подарок семье. Чтобы мы стартанули.
— Подожди, — Кристина села, оперевшись на локти. — Подарок семье? Серьёзно?
— Ну да. Ты же его дочка, я твой муж, мы — одна семья. Он же не с улицы принёс бабки.
— Одна семья?! — она с трудом сдержалась, чтобы не кинуть в него чайной ложкой. — У нас с тобой, прости, давно уже не семья, а отделение психдиспансера. Ты — главный пациент.
Максим усмехнулся.
— Сарказм тебя не красит. Да и вообще… ты слишком серьёзно к этому относишься. Всё решим. Просто пока не время.
— Не время? — Кристина встала. — Отлично. Тогда я сама всё решу.
Он поднял бровь.
— Ты это к чему?
— Либо ты возвращаешь отцу деньги. Либо — делаешь его совладельцем. Он имеет на это полное право. Это было вложение, Максим. А не твой день рождения.
— Ты рехнулась? Он даже не понимает, как работать с клиентами! Какой из него совладелец?!
— Он не хуже тебя, поверь.
Максим вскочил, грохнув стулом.
— Я горбатился, ночами не спал, встречался с этими уродами, которые обожают сливать заказы! А ты хочешь вписать туда своего старого пердуна? Да ты с ума сошла!
— Остановись, — прошептала Кристина. — Ты не понимаешь, что ты говоришь.
— Понимаю! Ты хочешь, чтобы я подкатил к нему с папкой и сказал: «А вот ваша доля, уважаемый Иван Петрович, приходите, ругайте сотрудников!»? Да мне проще закрыть эту шарашку к чёртовой матери!
— А я думала, тебе важен результат. Семья. Обещания. — Она горько усмехнулась. — Ошибалась.
— Знаешь что, Кристин? — Он взял куртку с вешалки. — Когда ты остынешь и перестанешь бегать к своему папаше за каждым чихом, тогда поговорим. Я на ночь не подписываюсь на допросы.
— Подписался ты давно. В ЗАГСе. Помнишь?
— Да пошло оно всё…
Дверь хлопнула.
Кристина осталась одна. Постояла, вцепившись в край стола, потом медленно опустилась на стул. Руки дрожали.
Через пару минут зазвонил телефон. Отец.
— Крис, не беспокою?
— Нет, пап, всё нормально, — с трудом проговорила она. — Просто вечер выдался не очень.
— Максим заходил сегодня. На пять минут. Сказал, что всё под контролем. Деньги, мол, вернутся скоро. Только пока вложения.
— Вложения, ага… — прошептала она, прикрывая глаза.
— Крис… я ничего не требую. Просто… я верил ему. А теперь чувствую себя идиотом.
— Ты не идиот, пап. И не волнуйся. Всё будет.
Она повесила трубку. Посидела. Потом встала и взяла папку с бумагами. Медленно перелистала: договор аренды, контракты, какие-то печати.
И где-то между страницами вдруг мелькнуло: «ООО «Маркер», учредитель — Сомов М.А.». Только он.
Не было ни её, ни отца.
Ни одного процента.
Кристина встала. Медленно подошла к зеркалу. Посмотрела на себя: усталая женщина сорока пяти лет, с ясными глазами и прямой спиной.
Она вытерла слезу. Потом открыла шкаф, достала аккуратную папку с надписью «Юрист».
— Ну что, Макс, — сказала она вслух. — Будем решать по-взрослому.
— Ну заходи уже. Раз зовёшься бизнесменом — учись по расписанию приходить, а не как пьяный сантехник, — Кристина открыла дверь, не глядя.
Максим вошёл с той самой улыбкой, от которой раньше у неё внутри всё замирало. Теперь — подташнивало. В руке у него был букет — такой, из дешёвых, из перехода.
— Я… — начал он, но Кристина подняла руку.
— Даже не начинай. У нас разговор деловой. Цветы маме отнеси. Хотя нет — у тебя же мама в Сочи, точно. Ну, значит, выкинь.
Он медленно положил букет на тумбочку. Уселся в кресло и, будто ничем не обязан, закинул ногу на ногу.
— Ты звонила. Говоришь, надо обсудить.
— Не обсудить, а уладить. — Она подошла к столу, вытащила из папки документы, кивнула на них. — Я съездила к юристу. Вот проект соглашения. Либо ты возвращаешь отцу деньги в течение двух месяцев. Либо передаёшь ему 30% от фирмы. Всё. Выбирай.
Максим взял бумаги, пробежал глазами, насмешливо хмыкнул.
— А ты подготовилась, смотри-ка. Прям прокурор. Только не хватает того молоточка: «Максим Сомов, признан мужем-козлом».
— Далеко не козлом, Максим. Ты признан лжецом, который кинул пенсионера. Не утрируй.
Он бросил бумаги на стол.
— Я тебе скажу прямо: я не отдам отцу долю. Всё, что я построил, — моё. Он сам мне деньги всучил. В конверте. Без бумаг. Без свидетелей. Ты же рядом сидела — помнишь?
— Помню, как он тебе говорил: «Вернёшь через полгода. Без обид». И ты кивал, как китайский болванчик.
Максим встал, зашагал по комнате.
— Ты хочешь втянуть меня в суд? Позориться перед всеми? Что скажет мой партнёр, если узнает, что у меня по судам родственники бегают?!
— А может, он скажет: «Так не надо было чужое забирать», — сжала губы Кристина. — Максим, я говорю тебе как человек, который с тобой прожил восемь лет: ты врёшь даже себе. Ты не бизнесмен. Ты обиженный мальчик, который считает, что ему все что-то должны.
— А ты, конечно, у нас воплощение морали, — ядовито усмехнулся он. — Только почему-то твой отец не стал оформлять всё по уму. Хотел быть добреньким. Вот и получил.
Кристина подошла ближе. Она уже не кричала. Голос стал холодным.
— Он доверился тебе. Потому что ты — мой муж. Понимаешь, нет? Это была вера. Не в бизнес. В тебя. А ты… ты взял и нассал на это доверие, как пёс у подъезда.
Максим вяло хлопнул в ладоши.
— Браво. Монолог хорош. Жаль, на Оскар ты не тянешь.
— Не тяни и ты. Или платишь — или суд. Там, поверь, всё будет с бумагами.
Он резко шагнул к ней, схватил за руку.
— Ты не посмеешь. Ты просто… пойдёшь к юристу, поговоришь, поплачешь — и всё. Но в суд не подашь.
— Отпусти, — сквозь зубы сказала она.
Он отпустил. Сделал шаг назад.
— Я не узнаю тебя, Кристин.
— А я — тебя. Я думала, ты просто ленивый. А ты — трус. И жлоб.
Максим развернулся и пошёл к выходу. Уже на пороге остановился.
— Знаешь, ты можешь идти до конца. Только ты останешься одна. А ты одна — это… — он усмехнулся, подбирая слова, — как старая кукла Барби без ноги. Никому не нужна.
Кристина смотрела ему в спину.
— Лучше быть одной, чем с человеком, которому я не могу доверить даже электросамокат. А уж бизнес — тем более.
Он вышел.
Вечером Кристина сидела у отца. Тот наливал чай и клал перед ней кусок пряника.
— Сахар не ем, пап. Уже сто раз говорила.
— Пряник — это не сахар. Это душевное лекарство.
Они замолчали.
— Он не вернёт, да? — тихо спросил Иван Петрович.
— Нет, — просто ответила она. — Но вернёт суд.
— Я не хочу, чтобы ты через это проходила. Я… я не хотел такой войны. Мне жаль, что всё так вышло.
— Пап, — она взяла его руку, — я иду до конца. Потому что если я проглочу это — то всё. Я перестану себя уважать. А без этого — всё остальное не имеет смысла.
Он кивнул. Помолчал. Потом вдруг сказал:
— Знаешь, я ведь с самого начала сомневался. Видел в нём что-то… скользкое. Но ты так светилась. Так верила.
— Да, — Кристина улыбнулась. — А теперь вот — сижу у тебя, как школьница, у которой увели ланч и показали кукиш.
Отец рассмеялся.
— Ну, у меня чай вкуснее, чем школьный ланч.
Через неделю Максим позвонил сам.
— Мне пришла копия иска. Ты правда это делаешь?
— А ты правда думал, что я шучу?
— Ты меня с дерьмом смешиваешь, Кристина!
— Нет. Ты сам туда нырнул. Я просто перестала отмывать тебя после каждого вранья.
Он замолчал. Потом вдруг мягко сказал:
— Давай без суда. Я предложу отцу твоему выплату частями. Но без бумаг. Мы же можем по-человечески…
— Максим. Ты опоздал. На два года и один позвоночник.
— Что?
— Я наконец-то выросла, Макс. А ты — нет.
Он хотел что-то сказать, но она уже нажала «отбой».
Ночью ей не спалось. Она встала, пошла на кухню, включила свет и села за стол. На холодильнике висела фотография — где они с Максимом в Турции, на пляже, счастливые, молодые.
Кристина посмотрела на снимок. Достала, медленно порвала.
И только тогда — впервые за долгое время — почувствовала, что дышит свободно.
— Ты уверена, что хочешь, чтобы я пришёл? — голос Максима по телефону звучал натянуто. Даже не злой — скорее, уставший. Как будто он наконец понял, что всё действительно случилось.
— Не тебе судить, чего я хочу. Заседание в 10:00. Будь вовремя. А лучше — опоздай. Мне тогда легче дышать, — отрезала Кристина и нажала отбой.
Она сидела в коридоре суда, руки сжаты в замок, ногти вонзились в ладони. Слушать, как адвокат методично, по пунктам, рассказывает чужим людям о том, как твой муж «забыл» вернуть пенсионеру два миллиона — это, знаете ли, не чай с вареньем.
Максим всё-таки пришёл. В пиджаке, который сидел на нём уже хуже, чем год назад. Глаза — серые, потухшие. Не было в нём уже того «короля с рынка», что вечно бравировал своими бизнес-успехами.
— Я был уверен, что мы договоримся, — шепнул он ей в спину, пока шли по коридору в зал.
— А я была уверена, что ты взрослый человек, — сухо бросила она. — Но, увы. Доверие не восстанавливается актами доброй воли через полгода.
Суд длился чуть больше часа. Максим пытался выкрутиться. Говорил, что деньги были подарком. Что он предлагал договориться. Что он всё ещё любит Кристину. И вообще — «семья должна быть выше финансов».
Адвокат Кристины спокойно встал и выдал:
— Ваша честь, напомню, что любовь — это не юридический термин. А деньги — это доказуемое обязательство. Ответчик взял сумму, обещал вернуть, не вернул. Всё.
Когда судья огласил решение, Кристина не заплакала. Не вздохнула с облегчением. Она просто кивнула. Как будто кто-то поставил точку — и, наконец, отпустил страницу.
— Обязать гражданина Сомова выплатить сумму займа в полном объёме. В течение трёх месяцев.
Максим вышел первым. На улице стоял у крыльца, курил.
Кристина прошла мимо, но он остановил её голосом:
— Поздравляю. Ты победила.
— Это не победа. Это санитарная уборка, — устало сказала она.
Он усмехнулся.
— Ты стала злее.
— Я стала реалисткой.
— Ты ведь меня ещё любишь. Признайся. Хотя бы каплю…
Она посмотрела прямо в глаза:
— Я тебя не ненавижу, Макс. Но любить — значит уважать. А я не могу уважать мужчину, который взял у моего отца деньги, а потом крутился, как лиса в капкане, лишь бы не возвращать. Всё.
— Ты просто хотела отомстить, — сказал он резко.
— Нет. Я хотела, чтобы ты почувствовал хоть каплю той злости, что сидела во мне все эти месяцы. Когда я смотрела в глаза отцу, а он говорил: «Ничего, дочка, мы как-нибудь…» — голос у неё дрогнул. — Я защищала его, не себя.
Максим затушил сигарету об урну.
— Я думал, мы семья.
— Ты ошибся. Мы были семьёй. А теперь ты — эпизод в моей жизни, где главное — не забыть, как не надо.
Вечером отец Кристины открыл дверь и опешил — дочка стояла на пороге с бутылкой коньяка и коробкой пирожков.
— Ого. Празднуем? Или напаиваешь старика перед серьёзным разговором?
— Празднуем. Сегодня ты официально стал человеком, которому не удалось «подарить» два миллиона. Это тебе не грамота за участие.
Они сели на кухне. Иван Петрович налил по чуть-чуть. Кристина взглянула на отца — усталые глаза, но спокойные.
— Прости, что тебе пришлось через это пройти, пап.
— Ты чего, доча. Я тобой горжусь. Ты встала и пошла до конца. Это не слабость. Это… позвоночник.
Она усмехнулась:
— Как у динозавра?
— Ну, у кого как. А у тебя — как у человека, у которого совесть всё-таки сильнее компромиссов.
Они чокнулись. Пили молча. Потом отец вздохнул:
— А жаль, конечно, что так вышло. Я ведь всё надеялся, что он просто… запутался. А не оказался таким.
— Все мы ошибаемся в людях, пап. Только надо уметь исправляться. А не делать вид, что «ну, с кем не бывает».
Через неделю Кристина зашла на сайт налоговой — и увидела, что на бизнес Максима наложен арест. Судебные приставы работают быстро, когда дело громкое.
На следующий день он позвонил. Опять.
— Тебе что, мало? Ты ещё и бизнес мне ломаешь?
— Нет. Это ты его себе сломал, Макс. Когда подписал не те слова. И сказал не ту правду.
Он вдруг сорвался:
— Знаешь, я ведь делал это всё ради нас! Ради семьи! Я хотел, чтобы ты гордилась мной!
— Я бы гордилась. Если бы ты был мужиком. А не хитрым мальчиком с дорогими визитками и пустым кошельком.
— Тебе будет плохо одной. Ты поймёшь. Только поздно будет.
Она выдохнула:
— Пусть будет плохо. Главное — без вранья под боком.
Через два месяца Кристина открыла ИП. Начала консультировать женщин по финансовой грамотности и юридической защите. Отец помогал, как мог — не деньгами, советом.
А один раз на встрече к ней подошла женщина, лет пятидесяти, и сказала:
— Вы знаете… благодаря вам я наконец решилась на развод. После тридцати лет. Я читала вашу статью. И… поняла, что не обязана быть удобной.
Кристина улыбнулась. Впервые — по-настоящему.
— И вы не пожалеете. Потому что свобода — это не когда никого нет рядом. Это когда ты наконец перестаёшь предавать себя.
