Утро началось, как обычно, с запаха пережаренного масла и громкого шарканья тапок. Лилия открыла глаза и сразу поняла — Валентина Петровна уже хозяйничает на кухне. Невестке тридцать, но чувство, будто она живёт не с мужем, а со свекровью. Матвей, конечно, есть, но… он как тот коврик у двери: лежит себе, и все по нему ходят.
Лиля перевернулась на спину, уставилась в потолок. Две недели назад Валентина Петровна переехала к ним «временно», пока у неё ремонт в её двухкомнатной хрущёвке. «Всего-то на месяц, Лилечка, не переживай», — так она сказала, поставив три огромных сумки прямо посреди прихожей. С тех пор кухня превратилась в полигон, а Лилию начали учить, как правильно жарить картошку, вытирать пыль и разговаривать с мужем.
С кухни раздался звон кастрюли. Потом голос:
— Лилия! Ты когда собираешься вставать? У нормальных хозяек уже полы вымыты к этому времени!
Лиля стиснула зубы. Она вообще-то собиралась сегодня поработать из дома: бухгалтерские отчёты не ждут, дедлайны поджимают. Но объяснять это Валентине Петровне было всё равно что кошке про квантовую физику.
— Сейчас, — крикнула она, поднимаясь.
Вышла на кухню — и сразу пожалела. Валентина Петровна стояла у плиты в своём вечном халате в цветочек, волосы собраны в хвост, лицо серьёзное, как у командира дивизии. На столе уже была расставлена посуда, но всё — с укором.
— Яичницу я пожарила, — заявила свекровь, обернувшись. — Твою, кстати, без масла. Я заметила, ты на бёдрах поправилась. Надо следить.
Лиля машинально потрогала бок.
— Спасибо, — сквозь зубы ответила она.
— Не за что, — благосклонно кивнула Валентина Петровна. — Матвей, иди завтракать!
Матвей вышел из комнаты сонный, в футболке и спортивных штанах. Сел за стол, уткнулся в телефон.
— Матюш, скажи жене своей, чтобы она хоть раз в жизни заправила кровать вовремя, — тут же начала свекровь. — Я захожу, а там простыня комком. Как жить-то так?
Лиля сжала кулаки.
— Простите, конечно, но в моей спальне, кажется, я сама решаю, как жить.
— В твоей спальне, да не совсем твоей, — поджала губы Валентина Петровна. — Квартира-то всё ещё в ипотеке, и кто её платит? Матвей. Так что не зазнавайся.
Матвей, как обычно, промолчал. Только кашу мешал ложкой.
Лиля вздохнула. Ну сколько можно? Она три года в этой семье, и всё одно и то же: «Ты не такая, ты не умеешь, ты не достойна».
— Мам, давай не будем с утра, — наконец буркнул Матвей, даже не поднимая глаз от телефона.
— Ой, замолчи, — отмахнулась свекровь. — Я тут для вашего же блага стараюсь. А то дом превратится в свинарник.
Тишина повисла на секунду. Лиля хотела что-то сказать, но в этот момент зазвонил её телефон. Она посмотрела на экран — нотариус.
— Да, я слушаю, — взяла трубку. — Ага, понятно. Документы готовые? Спасибо, я заеду.
Она положила телефон и впервые за утро улыбнулась.
— Что там? — спросил Матвей, наконец подняв глаза.
— Наследство, — сказала Лиля спокойно. — Бабушкина дача. Всё оформлено, теперь официально моя.
На кухне повисла пауза. Даже чайник будто замер.
— Какая ещё дача? — первой отреагировала Валентина Петровна.
— У бабушки под Серпуховым. Маленький домик, огород, сарай. Она завещала его мне.
— Вот оно что, — протянула свекровь. — Ну-ну. Значит, семейное имущество.
— Простите, какое «семейное»? — подняла брови Лиля. — Это лично моё наследство. Завещание на меня.
— Ты не понимаешь, девочка, — голос Валентины Петровны стал холодным. — Это ведь не просто домик. Это — память. И, главное, для семьи. У Матвея в детстве там всё лето проходило. Значит, это и его.
— Стоп, — резко сказала Лиля. — Юридически это только моё.
— Юридически, может, и твоё, — парировала свекровь. — А по-человечески? Ты мне хочешь сказать, что продашь дачу, и всё?
Лиля кивнула.
— Да. Продам и куплю свою квартиру. Чтобы жить отдельно.
Вот теперь Матвей встрепенулся.
— Лиль, подожди. Какую ещё квартиру? Мы же в ипотеке.
— А я устала жить втроём, — выпалила она. — Я хочу свой угол.
— Ну ты слышал? — свекровь возмущённо всплеснула руками. — Твоя жена решила нас выгнать!
— Никого я не выгоняю, — зашлась Лиля. — Я просто хочу своё жильё.
Матвей замялся.
— Лиль, но мама права, там же дача… наши воспоминания…
И вот тут у Лили внутри что-то лопнуло.
— Опять! — крикнула она. — Опять ты за мать, не за меня! Сколько можно?!
— Ты сама провоцируешь! — вдруг повысил голос Матвей, чего почти никогда не делал. — Мама тебе слова сказать не может, сразу скандал!
— Слова? — Лиля шагнула к нему. — Это называется слова? «Ты жирная, ты не умеешь, ты недостойна» — это, по-твоему, слова?
— Лиля, хватит! — он ударил кулаком по столу. — Я устал от твоих истерик!
На секунду стало тихо. Даже Валентина Петровна удивлённо моргнула.
А потом добавила:
— Вот видишь, Матюшенька, она тебя не уважает. Не жена, а позор.
Лиля развернулась и ушла в спальню, хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка. Села на кровать, уткнулась лицом в ладони. Сердце колотилось, руки дрожали.
Лиля проснулась в тот день с тяжёлой головой, как после трёх бокалов дешёвого шампанского, хотя вечером не пила. Конфликт с Матвеем и Валентиной Петровной гудел в висках, как старая стиральная машина на отжиме.
На кухне уже шёл привычный утренний спектакль. Свекровь хлопала дверцами шкафов, что-то бурчала себе под нос. Матвей молчал, как обычно. Вечно эта тишина — хуже любого крика.
Лиля подошла к столу, налила себе кофе. В ответ Валентина Петровна смерила её взглядом поверх очков.
— Ты вчера как себя вела? — с нажимом произнесла она. — На мужа голос подняла. На мужа!
Лиля сделала глоток.
— На мужа? — переспросила тихо. — На тряпку я голос подняла.
Матвей дернулся.
— Лиль, ну зачем так…
— Зачем? — перебила она. — Потому что у меня уже нервов нет! Ты всегда молчишь, когда мать меня оскорбляет. А как я открыла рот — сразу «истеричка»!
— Не переводи стрелки, — взорвалась Валентина Петровна. — Женщина должна мужа уважать! А ты что делаешь? Дачу продать! Мою молодость под нож!
— Вашу? — Лиля рассмеялась сухо. — Вы хоть слышите себя? Дача моя. Завещание на моё имя.
— По документам, может, и твоя, — свекровь откинула голову назад. — А по совести — наша.
— Ну да, совесть у вас всегда под рукой, когда речь о чужом имуществе, — отрезала Лиля.
Матвей вскочил.
— Хватит! Я сказал — хватит! Лиля, мы дачу продавать не будем.
Она встала тоже.
— «Мы»? Ты решил за меня?
— Это общее решение! — повысил голос Матвей.
— Нет, Матвей, — холодно сказала Лиля. — Это моё решение.
Она развернулась и пошла в спальню. Через минуту вернулась уже с чемоданом.
— Ты куда? — ошарашенно спросил Матвей.
— К нотариусу. Подпишу договор предварительный.
— Ты с ума сошла?! — он вырвал чемодан из её рук. — Никуда ты не поедешь!
Чемодан с грохотом упал на пол. Лиля наклонилась, чтобы поднять, но Матвей схватил её за запястье.
— Отпусти, — процедила она.
— Мы семья, Лиля! — кричал он. — Семья!
— Семья? — она вырвалась. — Семья — это когда муж с женой вместе. А у нас ты с мамой вместе. А я — лишняя.
Она снова взялась за ручку чемодана. Валентина Петровна подскочила и толкнула его ногой.
— Куда ты собралась, девка?! — закричала она. — Вещи уносит, неблагодарная!
— Вещи я уношу свои, — Лиля посмотрела прямо ей в глаза. — Не переживайте, ваше добро трогать не буду.
— Ах ты… — свекровь замахнулась рукой, но Лиля успела отшатнуться.
— Только попробуйте, — холодно сказала она. — У меня хватит сил подать заявление.
Матвей побледнел.
— Мам, ну хватит…
— Сам хватит! — отрезала Лиля. — Я не буду жить в этом дурдоме.
Она подняла чемодан, прошла в прихожую. Руки дрожали, сердце стучало, но внутри было твёрдое решение: всё, точка.
— Лиль, подожди! — крикнул Матвей, бросаясь за ней. — Давай спокойно обсудим!
Она обернулась уже у двери.
— Обсуждать будем у мирового судьи. Я подаю на развод.
Он остолбенел.
— Ты серьёзно?
— Абсолютно, — кивнула она. — Я больше не хочу быть третьей лишней.
Она хлопнула дверью и вышла. Впервые за три года дыхание стало свободным.
По дороге к нотариусу Лиля чувствовала, как дрожат колени, но внутри крепло ощущение, что делает правильно. Дача — её единственный шанс вырваться. И она его не упустит.
Лиля сидела в маленьком кабинете нотариуса, подписывала бумаги о продаже дачи. Впервые за долгие годы чувствовала, что делает что-то исключительно для себя. Ручка дрожала, но подписи выходили твёрдые, ровные. Всё: аванс уже на счёте, сделка состоится в ближайшие недели.
И тут, словно по сценарию дешёвого сериала, дверь распахнулась. На пороге — Матвей и Валентина Петровна.
— Лиля! — Матвей почти закричал. — Ты что творишь?!
— Я? — спокойно подняла глаза. — Свою жизнь спасаю.
— Это предательство! — вмешалась Валентина Петровна. — Ты лишаешь сына родового гнезда!
Нотариус кашлянул и предложил «разобраться за дверью».
На улице возле офиса началось шоу. Матвей размахивал руками, Валентина Петровна стояла рядом, как прокурор на суде.
— Лиля, — заговорил Матвей, хватая её за руку. — Вернись домой. Давай без этих глупостей. Мы можем всё исправить.
— Домой? — она усмехнулась. — Домой — это туда, где тебя ждут. А там ждут только твою мамочку.
— Ты разрушишь семью! — голос Валентины Петровны звенел.
— Нет, — ответила Лиля. — Семью разрушили вы. Когда решили, что я должна быть прислугой в собственной квартире.
— Лиля, — Матвей отчаянно посмотрел ей в глаза. — Я люблю тебя…
Она помолчала секунду.
— Ты любишь удобство. Чтобы мама готовила, жена молчала, и тебе ничего решать не надо. Но жизнь — это не диван.
Он опустил руки. Даже Валентина Петровна замолчала, впервые за всё время.
— Я выхожу из этой игры, — сказала Лиля твёрдо. — Дача продана, я покупаю квартиру. Развод — через суд. И точка.
Она развернулась и пошла к метро, чувствуя за спиной тяжёлые взгляды.
В тот вечер она сидела на полу своей новой пустой квартиры с коробкой пиццы и стаканом вина. Ни ковров, ни мебели, только белые стены и окно, в котором отражались огни города.
Одиночество? Возможно. Но это было её одиночество. Свободное.
Она посмотрела на экран телефона — Матвей звонил. Десятый раз за день. Лиля нажала «отклонить».
— Поздно, — сказала она вслух и улыбнулась.
