Вечером дом пах мокрыми куртками и вчерашней котлетой, которую Сергей так и не догрел в микроволновке. Я пришла с работы, кинула сумку в угол и плюхнулась на диван, даже не снимая сапог. У меня после смены ноги гудят так, что, кажется, к полу прилипли. Но вот что обидно: пока я пахала на двух работах, муж сидел дома, ковырялся в телефоне и делал вид, что очень занят. Сериал у него, понимаете ли, интересный.
— Ты чего как труп? — спросил он, не отрываясь от экрана.
— А ты как думаешь? — я фыркнула. — С утра на подработке, потом в офис, ещё полтора часа по пробкам… Угадай, кто сегодня оплатил кредит?
Он пожал плечами, как будто это вообще не его вопрос.
— Ты ж у нас бухгалтер, тебе проще.
Меня передёрнуло. «Проще», ага. Когда ты знаешь, что на карте остаток — шесть тысяч, а до зарплаты ещё неделя. И при этом на телефоне три непрочитанных сообщения от свекрови: «Сережа, одолжи до пятницы. Совсем без денег».
Нина Ивановна — женщина с фантазией. Может занять «до пятницы» и не вернуть три месяца. Потом вспомнить: «Ой, у меня пенсия маленькая, сами понимаете…». Да понимаю я, только почему я должна кормить её и её взрослую дочку?
— Слушай, — начинаю осторожно, — ты опять ей денег перевёл?
— Ну а что делать? Она ж мама. Ей на лекарства.
Я глянула на телефон: перевёл. Пятнадцать тысяч. Маме. Маме, которая здоровее меня и спокойно гоняет на рынок каждый день, торгуется за картошку, а потом по вечерам сидит с подругами у подъезда и перемывает косточки всему району.
— Сергей, — говорю я уже через зубы, — я не могу больше. Я вкалываю на двух работах, а ты раздаёшь всё направо и налево. Сколько можно?
Он вздохнул, как ребёнок, которому запретили мороженое.
— Ты всё утрируешь. Там копейки.
— Копейки? За год твои «копейки» — триста тысяч! — я ткнула пальцем в выписку с карты, которую заранее распечатала. Да, я подготовилась. — Это что, мелочь?
Он попытался отмахнуться, но я уже завелась.
— Я плачу ипотеку, коммуналку, интернет, продукты. Всё. А ты? Ты — переводишь маме и сестре. А потом сидишь и смотришь сериалы.
— Ирке трудно, — пробормотал он. — Она же работу ищет.
— Три года ищет? На Марсе, наверное.
Сергей насупился.
— Ты ж знаешь, она после развода.
— И что? Я после свадьбы, между прочим, тоже не на курорте оказалась. Но почему я должна тянуть её развод?
Я встала, пошла на кухню, включила чайник, чтобы хоть как-то успокоиться. Руки дрожали. Открыв шкаф, увидела полупустую банку растворимого кофе — вот и всё моё утешение.
Вдруг слышу — дверь хлопнула. Серёжка, как мальчишка, ушёл из квартиры. Накатило ощущение, что я одна в лодке, а он просто выпрыгнул за борт.
Через час звонок. На пороге — Нина Ивановна собственной персоной. В пальто, застёгнутом на одну пуговицу, с выражением лица, будто пришла спасать нас от мирового кризиса.
— Олечка, здравствуй, — сказала она сладким голосом. — Я на минутку.
Я вздохнула. На минутку у неё всегда растягивается в час.
— Сынок дома?
— Нет.
— А где он?
— Понятия не имею, — отрезала я.
Она прошла внутрь без приглашения, повесила пальто на стул и уселась.
— Знаешь, ты зря на Серёжу давишь, — начала она. — Он у меня мягкий, добрый. Не то что некоторые…
Я молчала.
— И вообще, деньги — это приходящее. Семья должна держаться вместе. А ты всё считаешь, подсчитываешь… Нехорошо это, Олечка.
— Интересно, — говорю спокойно, хотя внутри всё кипит, — а почему семья держится только на моих деньгах?
Она всплеснула руками.
— Ты что, намекаешь, что я паразитирую?
— Я не намекаю. Я прямо говорю.
Минута тишины. Потом она резко поднялась:
— Слушай, девочка, квартира хоть и по наследству тебе досталась, но ты не забывай: здесь мой сын живёт. А значит, и я имею право приходить, когда захочу.
У меня перехватило дыхание.
— Простите, Нина Ивановна, но по документам квартира — моя. И права тут имею только я.
Она прищурилась:
— Так ты нас выгнать хочешь? Сына? Меня? Ирочку?
— Если дальше так будет — да, — вырвалось у меня.
В этот момент дверь открылась, и вошёл Сергей. Глаза — красные, видимо, пил пиво с друзьями. Увидел нас и сразу напрягся.
— Мам, ты чего?
— Сынок, я пришла тебя поддержать. Она, — кивок в мою сторону, — совсем распоясалась. Хочет выгнать нас всех!
Сергей уставился на меня.
— Это правда?
— Правда то, что я устала. Устала работать за всех. Устала верить, надеяться, тащить. Если ты не перестанешь кормить маму и сестру за мой счёт, я подаю на развод.
В комнате повисла тишина. Потом Нина Ивановна театрально ахнула:
— Господи, Серёжа, слышишь? Она разрушает семью!
— Семью? — я рассмеялась нервно. — Семья ставится на первое место. Но где твоя семья, Сергей? Я? Или они?
Он молчал.
И вот тогда я поняла: первый раз за много лет я сказала вслух то, что думала. И назад дороги нет.
С утра всё было тихо. Слишком тихо, как перед грозой. Сергей не разговаривал, только бурчал что-то про носки и кофе. Я молча намазывала хлеб маслом и чувствовала, как в животе крутит.
— Ты серьёзно насчёт развода? — наконец выдал он, глядя в пол.
— Серьёзнее не бывает, — сказала я, не поднимая головы.
Он дёрнул плечом, как будто хотел сказать «твои проблемы» и хлопнул дверью.
Я вздохнула. Всё, точка пройдена.
На работе голова не варила. В офисе меня спросили:
— Оль, ты чего такая?
Я только отмахнулась:
— Да так, семейное.
Семейное… как будто это не минное поле, на которое я наступила.
К вечеру захожу домой — и что вижу? В прихожей чемодан. Не мой. Серёжкин. И рядом Иринин пакет, из тех огромных, с блестящими надписями. Я замерла.
— Это что за цирк? — спросила я, глядя на сестру мужа, которая сидела на моём диване в спортивных штанах.
— Привет, — ухмыльнулась она. — Мы с Серёжей решили, что мне пока у вас удобнее пожить. У мамы ремонт.
— Что?! — у меня даже голос сорвался. — Здесь не гостиница.
Из кухни вышел Сергей.
— Ну чё ты начинаешь, Оль? На пару недель. Ирке реально негде.
Я подошла к нему вплотную:
— Сергей, я тебе вчера всё сказала. Либо мы живём вдвоём и решаем наши проблемы. Либо ты с ними. Выбирай.
Он мялся, чесал затылок.
— Да что ты сразу ультиматумы ставишь? Это же моя сестра!
И тут я сорвалась:
— А я кто тебе? Кошелёк с ногами?
Ирина фыркнула:
— Вот и правильно мама говорила, ты только деньги считаешь.
Я обернулась к ней:
— Ирочка, выйди. Это разговор не для тебя.
— А я не выйду, — спокойно ответила она, закинув ногу на ногу. — Я тоже в этой семье.
У меня потемнело в глазах. Я схватила её пакет, вытащила из него какие-то её кофты и швырнула к двери.
— Вон! Сейчас же!
Ирина вскочила:
— Ты офигела?! — и толкнула меня в плечо.
Я толкнула её обратно, сильнее. Вещи разлетелись по полу. Сергей кинулся между нами.
— Хватит! Вы что, как базарные?!
Я стояла, тяжело дыша.
— Ладно, — сказала я. — Раз так, собирайся сам.
— Куда я пойду? — растерянно спросил он.
— К маме. С сестрой. Куда хочешь. Только не здесь.
И тут я впервые увидела, что он растерян. По-настоящему. Но вместо того чтобы попросить прощения, он сказал:
— Мне надо подумать.
— Думай, — ответила я. — Только думай не здесь.
На следующий день мне звонит свекровь. Голос у неё торжествующий:
— Ну что, Олечка, довела? Серёжа у меня. Мы всё решили: он подаст на раздел имущества. Квартира же семейная.
Я чуть телефон не выронила.
— Какая ещё семейная? Квартира по наследству от бабушки, до брака! Это моя собственность.
— Посмотрим, — усмехнулась она. — У тебя там ипотека, значит, совместно нажитое.
Я потом полдня гуглила законы, искала статьи. И да, ипотеку я выплачивала уже в браке, но квартира-то приватизирована на меня задолго до свадьбы. Их шансы — ноль. Но сам факт, что они собираются тянуть меня по судам, вывел из себя.
Вечером Сергей приехал за вещами. Я сидела на кухне, пила дешёвый кофе, руки дрожали. Он зашёл, молча собрал футболки, джинсы. Я не выдержала:
— Скажи, зачем? Зачем ты всё это делаешь?
Он пожал плечами.
— Ну ты ж знаешь, мама одна. И Ирке тяжело.
— А мне легко?! — закричала я. — Я устала! Я больше не могу!
Он поднял глаза:
— Значит, развод?
— Да.
Он вздохнул и поволок чемодан к двери.
— Ну и живи сама.
Я сжала кулаки.
— Лучше одна, чем с вами.
И когда дверь за ним закрылась, я впервые за много лет почувствовала… тишину. Настоящую. Без нытья, без жалоб, без вечного «одолжи».
Но вместе с этой тишиной пришёл страх. Что будет дальше? Суды, скандалы, разделы… Я смотрела на пустую прихожую и понимала: назад пути нет.
После того как Сергей ушёл, я думала, что наконец наступило облегчение. Но тишина дома оказалась не такой сладкой, как казалось. Первые дни я наслаждалась — никто не хлюпал носками по коридору, не швырял грязные носки под кровать, не спрашивал «что на ужин». Я даже ставила чайник и слушала, как он тихо булькает — и казалось, что это музыка свободы.
Но спокойствие длилось недолго.
На третий день мне позвонил незнакомый номер.
— Судебный приказ, — сухо сказал голос. — Ваш муж подал заявление о разделе совместного имущества.
У меня в груди всё оборвалось. Я знала, что по закону квартира — моя, но перспектива таскаться по судам с этой семейкой — хуже пытки.
Через неделю мы встретились в зале суда. Я в строгой чёрной кофте, с документами в папке. Сергей — в мятых джинсах, рядом с ним Нина Ивановна и Ирина. Они сидели как триумфаторы, уверенные, что сейчас меня размажут.
— Уважаемый суд, — начала Нина Ивановна, — квартира — семейное гнездо. Мы все здесь жили, мы вкладывались!
Я поднялась:
— Уважаемый суд, квартира принадлежит мне по наследству. Все расходы на её содержание и ремонт я несла одна. Квитанции, чеки, выписки прилагаю.
Судья кивнул, пролистал бумаги.
— Доводы истца несостоятельны. В удовлетворении иска отказать.
Тишина. Потом Нина Ивановна вскочила:
— Это несправедливо! Вы разрушаете семью!
Я впервые посмотрела ей прямо в глаза и сказала:
— Семья разрушилась не в суде. А тогда, когда вы решили жить за чужой счёт.
Сергей сидел, опустив голову. Ирина шипела что-то матери на ухо.
Я вышла из зала суда с таким ощущением, будто сбросила с плеч рюкзак с камнями.
Вечером Сергей пришёл. Один. Стоял в дверях, помятый, усталый, с пакетом пива в руках.
— Оль, — сказал он. — Прости. Я всё понял. Я без тебя не смогу.
Я молча смотрела на него. Он — мой муж, отец будущего, которого мы так и не завели, человек, с которым я прожила десять лет. И он сейчас просит прощения.
Но внутри уже не было места для жалости. Только пустота и твёрдое решение.
— Серёжа, — сказала я тихо, — поздно. Я больше не хочу жить за троих.
Он побледнел.
— Ты меня выгоняешь?
— Нет. Я тебя отпускаю.
И закрыла дверь.
Я стояла в прихожей, слушала тишину. И впервые за долгие годы эта тишина была не страшной. Она была моей.
Я победила. Я осталась в своём доме. И больше никто не посмеет превратить меня в кошелёк с ногами.
— Достаточно. Теперь я буду жить для себя, — сказала я вслух.
И поверила.
