Квартиру я эту купила сама. Ещё до Андрея, до его мамы, до всей этой семейной арифметики. Ипотеку тянула, как лошадь, три года без отпусков, без новых сапог и с вечной гречкой по акциям. И вот только вроде обустроилась — шкаф собрала, кухню по уму сделала, — как началось.
Галина Петровна. Мама Андрея.
Сначала она приезжала «на часик». Ну, чай попить, заодно проверить, как сынуля живёт с новой женой. Потом как-то незаметно «часик» растянулся на полдня. Потом на ночь. А недавно я открываю дверь после работы — а она стоит с двумя пакетами из «Пятёрочки» и чемоданчиком.
— Сынок, я тут поживу немного. В моей квартире батареи еле тёплые, а у вас — красота, тепло, уют.
И как вы думаете? Андрей, мой любимый, мой «опора и поддержка», только плечами пожал:
— Ну чего ты, Светка, маме-то отказать? Чего она там в своей двушке будет мёрзнуть?
Я тогда промолчала. Глупо, наверное. Но знаете, бывает — устал после работы, сил нет ни ругаться, ни объяснять, ни сцены устраивать. Думаешь: «Ладно, пару дней перекантуется, и уедет».
Ага, щас.
На следующий день Галина Петровна уже командовала в кухне.
— Сковородки твои не годятся, — сказала она, заглядывая в мой шкаф. — У меня внук когда появится? Ты же на этой железке ребёнка отравишь. Вот куплю вам нормальные, чугунные.
Я тогда только руками развела. Внуки, сковородки — всё в одну кучу. Но сковородки, между прочим, я выбирала три недели. Чтоб ручка не грелась, чтоб антипригарное, чтоб в посудомойке мыть. А она — «железка».
Через неделю я заметила, что мои полотенца куда-то пропадают. Оказалось, Галина Петровна их «порезала на тряпки». Мол, «старые были, дырявые». Старые? Я их месяц назад покупала, белые, с голубой полоской!
Я стояла, держала в руках эти её тряпки и думала: «Так, Светка, дыши глубже. Она мать. Она пожилой человек. Надо уважать».
А внутри всё кипело.
Вечером, когда Андрей пришёл с работы, я попыталась поговорить.
— Слушай, а сколько мама собирается у нас жить? — спросила я осторожно.
Он открыл пиво, сел на диван и включил футбол.
— Ну чё ты, Свет, как будто маму выгонять собралась. Ей плохо одной, ты же понимаешь.
— Я понимаю. Но это моя квартира.
— Наша, — поправил он.
И вот тут я прямо почувствовала, как зубы сжались. «Наша»? Нет, милый, документы у меня. Твои штаны здесь — и то благодаря моей ипотеке. Но вслух я не сказала. Пока.
Следующие дни превратились в маленький ад.
Галина Петровна переставила мебель. Сказала, что «диван лучше у окна», а «шкаф надо к стене сдвинуть». Я прихожу домой — и не узнаю свою комнату.
— Я для вашего же удобства, — улыбается она, раскладывая свои ночнушки в моём комоде.
Андрей молчит. Ну, он вообще молчать любит. Главное, чтобы его не трогали, и чтобы ужин был.
Я пыталась сдерживаться. Улыбалась, делала вид, что мне всё равно. Но однажды она дошла до святая святых — до моей косметички.
— Света, — сказала она с тем самым тоном, каким санитарки разговаривают с сумасшедшими, — вот эти твои кремы надо выкинуть. Сплошная химия. Я взяла твой чек — это ж какие деньги! Лучше бы ты сыну носки купила.
Я тогда захлопнула косметичку и ушла в ванную. Там тихо материлась минут пять.
И всё шло к тому самому «первому взрыву».
В субботу утром я проснулась от запаха жареного лука. На кухне Галина Петровна колдовала над кастрюлей.
— Щи варю, — бодро отрапортовала она. — Ваши супы невкусные, Андрей жаловался.
И тут меня накрыло.
— Чего?! — я даже голос сорвала. — Он жаловался?!
Галина Петровна поправила фартук (мой, кстати, фартук).
— Ну а что, я должна молчать? Сын худеет у тебя на глазах.
Андрей, этот герой, сидел за столом и хлебал чай. Даже глаза не поднял.
— Андрей, ты говорил такое? — я смотрела прямо на него.
Он пожал плечами.
— Ну, я сказал маме, что суп жидкий. И что?
И всё. Всё. Чаша терпения переполнилась.
— Так, слушайте сюда, — я ударила ладонью по столу, так что кружка подпрыгнула. — Это моя квартира. МОЯ. Я тут хозяйка. И если ещё раз хоть кто-то сунется в мои шкафы, комоды и косметички — клянусь, я сама чемодан соберу.
Молчание. Такое, что даже часы на стене тикали громче обычного.
Галина Петровна прищурилась.
— Девочка, ты вообще головой думаешь? — протянула она ядовито. — Ты против матери мужа пошла? Это ж грех какой.
Андрей кашлянул, отвернулся к телевизору.
После того утреннего скандала я думала, что Андрей хоть как-то встанет на мою сторону. Ну хотя бы тихо скажет матери: «Мам, давай без фанатизма». Но нет. Наоборот, вечером он пришёл с работы довольный, как кот, и заявил:
— Мам, я билеты купил. На субботу. Съездим на рынок, там хорошие ковры.
— Ковры? — я чуть вилку не уронила. — Это зачем?
Галина Петровна подняла брови, будто я пятилетняя дурочка, не понимающая очевидных вещей:
— В зале у вас пусто, эхо гуляет. А ковер сразу тепло создаёт. Домашний уют.
— Уют у меня и так был, пока вы мебель не перетащили, — процедила я.
Но они уже обсуждали расцветку и размер. Меня как будто не существовало.
В субботу я проснулась от звона посуды. На кухне шёл бой. Галина Петровна вынимала из шкафа мои кастрюли и громко комментировала:
— А это что за алюминиевая посудина? В ней только кошкам варить!
Я зашла, зевая.
— Это моя кастрюля. И она нормальная.
— Нормальная? — хмыкнула она. — Да от неё одна онкология! Я вот в деревне сорок лет в чугунке готовила — и ничего.
Я взяла эту «посудину» и поставила на место.
— Галина Петровна, хватит. Всё, что в этой кухне, моё. Я сама решу, что покупать и в чём готовить.
Она замерла, прищурилась.
— Ты, значит, против, чтобы я сыну здоровое питание делала?
— Я против, чтобы в моём доме кто-то хозяйничал, кроме меня.
Секунда тишины. Потом Андрей, который сидел с телефоном на диване, поднял голову и выдал:
— Свет, ну ты зря заводишься. Мама права.
И тут меня прорвало.
— Да ты вообще слышишь себя? Это моя квартира, Андрей! Моя! И если тебе так удобно жить под маминой юбкой — идите жить к ней.
— Ага, — хмыкнула свекровь. — В её двушку, где трубы гнилые? Спасибо, родная. У тебя тут условия, красота. Вот я и решила, что пора сыну домой вернуться.
— Домой?! — я чуть не поперхнулась. — Это не его дом!
— А чей? — Галина Петровна скрестила руки на груди. — Муж и жена — одно целое.
— Одно целое, но документы на меня!
Слово «документы» повисло в воздухе, как гиря. Андрей поморщился, будто я его личное достоинство оскорбила.
— Началось… — пробормотал он. — Бумажками ты махать умеешь. А жить-то надо вместе.
— Вместе? — я показала на его мать. — Мы троём? В однушке?
— Ну а что такого, — пожала плечами свекровь. — Я же не чужая.
Через пару дней ситуация дошла до абсурда. Я вернулась с работы и увидела в прихожей её чемодан. Настоящий, большой, красный.
— Это что? — спросила я.
— Переехала, — спокойно ответила она. — Там, у себя, я сдаю квартиру. Пенсия маленькая, а тут всё равно живу. Сын рядом, спокойней.
— Подождите, — я опёрлась на стену, потому что кровь в висках стучала. — Вы свою квартиру сдаёте, а жить будете у меня?
— Ну да, — с таким видом, будто мы обсуждаем покупку хлеба. — А что?
И Андрей, как назло, тут же:
— Свет, не заводись. Это временно.
— Временно? — я засмеялась, но смех вышел какой-то хриплый. — Да она уже вещи в комод сложила!
— А что, — не моргнув, ответила Галина Петровна, — место пустовало.
Вечером я собрала её вещи в тот самый чемодан.
— Что ты делаешь? — Андрей смотрел на меня, как на сумасшедшую.
— Выбирай, — сказала я. — Или она уезжает, или я.
— Свет, ну это же мама!
— А я тебе кто?
Он молчал. И это молчание оказалось хуже любых слов.
Тогда Галина Петровна театрально схватилась за сердце.
— Господи, Андрей, ты слышишь? Она меня из дома выгоняет! Старуху на улицу!
— Никто вас не выгоняет, — процедила я. — У вас есть своя квартира.
— Да продала я её! — вдруг выкрикнула она. — Всё! Нет у меня квартиры!
И тишина. Я стояла, как громом поражённая. Андрей открыл рот, потом закрыл.
— Чего? — только и выдохнула я.
— Продала, — повторила она. — Чтобы сыну помочь. Чтобы вы тут жили хорошо.
— Подожди, — я схватила Андрея за рукав. — Она что, реально продала?
Он отвёл глаза.
— Ну… да. Там ремонт нужен был, соседи алкаши, кому оно надо. Мы подумали, лучше деньги в дело пустить.
— В какое дело?! — заорала я.
— Ну… кредит погасили, машину купили.
Я села прямо на пол. Перед глазами потемнело. Значит, у неё больше нет квартиры. Значит, теперь она «вынуждена» жить у нас. Значит, всё это — не на неделю, не на месяц. Навсегда.
На следующий день я собрала чемодан уже себе. Свою одежду, документы, пару книг. Андрей метался по комнате.
— Свет, ну не дури. Куда ты собралась?
— Подальше от вас, — сказала я спокойно. — Потому что я тут больше не живу.
И тут он впервые сорвался:
— Ты эгоистка! Мама для нас всё сделала, а ты её выгоняешь!
— А я для тебя что сделала?! — я повернулась к нему. — Квартиру, где мы живём, я тянула одна! Я! И вот так ты благодаришь?
Он молчал. Она смотрела с победной усмешкой.
И в тот момент я поняла: если я сейчас выйду за дверь, я проиграю. А я не проигрываю. Никогда.
Я поставила чемодан обратно и сказала:
— Хорошо. Живём втроём. Но тогда правила будут мои.
И захлопнула дверь спальни так, что люстра дрогнула.
Жить втроём оказалось хуже, чем я могла представить. Везде её запах — её крем, её шампунь, её носки, сушащиеся на батарее. Она даже мои кружки в шкафу переставила, «чтобы красиво было».
Каждый день я чувствовала, как мой дом уходит у меня из-под ног.
Однажды вечером я пришла с работы и застала картину маслом: на кухне сидели они вдвоём — Андрей и Галина Петровна — и составляли список.
— Это что ещё? — спросила я, бросив сумку на стул.
Андрей поднял глаза:
— Мы тут подумали… Надо бы квартиру продать и взять трёшку. Чтобы всем место было.
— Простите, — я хмыкнула. — Квартиру? Продать?
— Ну да, — он говорил мягко, будто уговаривал ребёнка. — Ты же всё равно сама не потянешь. А если мы с мамой…
Я не дала ему договорить.
— Ты совсем с ума сошёл? Квартира моя. Моя!
Галина Петровна вмешалась:
— Девочка, давай без истерик. Мы семья. Всё общее.
— Нет, — я посмотрела ей прямо в глаза. — Мы не семья.
Андрей вскочил:
— Света!
— Молчи! — я резко повернулась к нему. — Если ты считаешь нормальным, что твоя мать решает мою жизнь — иди к ней. С вещами. Прямо сейчас.
Он замер. Смотрел на меня долго, будто пытался найти в моих глазах хоть крупицу сомнения. Но я не отводила взгляда.
И тогда он сказал:
— Хорошо. Мы уходим.
Я даже не поверила сначала. Но он реально встал, схватил куртку, и, обняв мать за плечи, направился к двери.
Галина Петровна, проходя мимо, шепнула:
— Ты пожалеешь.
Дверь захлопнулась.
Тишина.
Я стояла в центре своей кухни, где ещё витал запах её щей, и вдруг почувствовала, как меня накрывает волна… облегчения.
Да, я потеряла мужа. Но вернула дом. Свой. Настоящий. И себя.
Я вытерла стол, убрала их недопитый чай и впервые за долгое время спокойно выдохнула.
