Роман пятый раз подряд подошёл к окну, отодвинул тяжелую портьеру и безнадежно посмотрел вниз, на улицу.
За стеклом сгущались ранние зимние сумерки, фонари уже зажглись, окрашивая медленно ползущий поток из машин в желтый цвет.
Он поймал собственное отражение в стекле — напряженное лицо, сведенные брови, — и с отвращением отпустил штору.
В квартире пахло дорогими духами его матери и чуть уловимым ароматом пирога, который она, видимо, привезла с собой и который уже наверняка остыл.
Из гостиной доносился ровный, спокойный гул голосов — отец что-то рассказывал, мать изредка вставляла реплики.
Роман слышал этот гул, но не различал слов. Его мозг был занят одним: где Эльвира?
Они должны были приехать в шесть. Он предупреждал Эльвиру, что родители пунктуальны, как швейцарские часы и последний раз позвонил ей в полпятого.
— Я уже выезжаю с работы, успею, всё будет готово, — бодро ответила женщина.
В без пяти шесть он отправил сообщение: «Где ты?» Ответа не было. В десять минут седьмого он попытался позвонить.
Абонент был временно недоступен. Теперь часы показывали без двадцати восемь, и в горле стоял комок бешенства.
Он представил себе лицо отца — холодное, чуть усталое, с тонкими губами, сложенными в ниточку, представил, как тот снимает очки и медленно протирает их салфеткой.
Это был фирменный жест пожилого мужчины, предвещавший молчаливое неодобрение.
Роман зашел на кухню, будто проверить, все ли готово. Стейки, которые он сам, с большим трудом, приготовил по совету из интернета, лежали на тарелках, покрывшись застывшей пленкой жира.
Салат, который Эльвира должна была заправить и красиво сервировать, стоял в холодильнике.
Овощи для гарнира так и остались на разделочной доске. Он не приготовил ничего, кроме мяса, потому что это была её зона ответственности. Из гостиной послышался голос отца:
— Роман, не суетись. Мы не голодные.
— Да я так, проверяю, — бодро откликнулся он.
Мужчина снова набрал номер жены. Снова — «абонент временно недоступен». Он швырнул телефон на стул.
«Не может быть, чтобы везде не было связи! Она просто не хочет отвечать! Сидит, красится в зеркальце или болтает с подружкой!» — пронеслось в его голове.
В половине восьмого дверь, наконец, скрипнула. Роман выскочил в прихожую, как ошпаренный.
Эльвира сняла сапоги, её лицо было раскрасневшимся от холода, волосы растрепаны, в руках она сжимала телефон и авоську с продуктами, из которой торчала баночка со сметаной и пакетик с зеленью.
— Ну, наконец-то! — выдохнул он, стараясь говорить тихо, чтобы родители из гостиной не услышали его. — Где ты была?! Я весь извелся!
Эльвира подняла на него глаза. В них читалась усталость и извинение.
— Роман, прости, я… Там жуткая пробка на выезде с центра. А потом ДТП на мосту. Я стояла почти два часа. В тоннеле связи нет, я не могла…
— Два часа?! — его шепот стал шипящим, ядовитым. — Ты не могла предупредить? Выйти из машины, позвонить?!
— Выйти в тоннеле? Стоять в шестиполосной пробке? Ты с ума сошел? — в её голосе впервые прозвучала обида. — Я пыталась дозвониться, как только выехала, но ты не брал…
— Я не брал?! Я звонил тебе каждые пять минут!
— А у меня в тоннеле была «ошибка сети»! Что я могла сделать, Роман? Лететь?!
В этот момент из гостиной появилась Людмила Петровна. Она была в элегантном вязаном костюме, с идеальной укладкой.
— Эльвирочка, наконец-то! Мы уже забеспокоились, — её голос был сладким, но глаза оценивающе скользнули по растрепанным волосам, по простой авоське в руках, по не снятому до конца пальто.
— Здравствуйте, Людмила Петровна, простите меня, пожалуйста, — Эльвира попыталась улыбнуться, но улыбка вышла кривой и испуганной. — Чудовищная пробка…
— Ничего, ничего, бывает, — Людмила Петровна махнула рукой, будто отмахиваясь от назойливой мушки. — Только, может, ты уже нам что-нибудь поесть приготовишь? Мы с дороги, знаешь ли, есть хочется. Ромашка наш попытался что-то сделать, но, я смотрю, без тебя у него не очень получается.
Слова «Ромашка наш» и «без тебя не получается» прозвучали так, будто Эльвира была его личным поваром, который самовольно устроил выходной.
— Конечно, я сейчас быстро все… — засуетилась Эльвира, скидывая пальто и пытаясь одновременно поправить волосы.
Роман молча взял у неё из рук авоську с продуктами и направился в сторону кухни.
— Иди, — бросил он сквозь зубы. — Только, пожалуйста, побыстрее. Папа с мамой ждут. Скоро будет ужин. Эльвира немного задержалась, пробки, ты же знаешь, у нас в городе, — проговорил он, обратившись к отцу.
Валерий Степанович, не поднимая глаз от журнала, который листал, произнес спокойно и тихо:
— У меня в свое время тоже были пробки. После института, на первой работе. Я ездил через весь город, но к шести всегда был дома, потому что знал: меня ждут. Это вопрос ответственности, Роман, и уважения к тем, кто тебя ждет.
Роман почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Он ненавидел этот ровный, назидательный тон, ненавидел эти «в мое время», но больше всего он ненавидел себя в этот момент, потому что внутри с ним соглашался.
Да, Эльвира подвела его и выставила перед родителями не в лучшем свете, но не должна же она была бежать через весь город.
В этот момент невестка зашла на кухню, на ходу запахивая халат. Увидев свекра, она поздоровалась.
— Освободите мне, пожалуйста, кухню, — попросила женщина. — Минут на сорок.
Мужчины молча удалились. Из кухни тут же донесся стук ножа и шипение масла на сковороде.
Роману было неловко сидеть и ничего не делать, но идти и помогать жене он не хотел. Пусть сама выкручивается, это её вина.
— Всё готово, прошу к столу, — крикнула Эльвира.
Она старалась говорить весело и гостеприимно, но в её глазах стояла усталость. Роман прошел мимо нее, не глядя.
Стол, надо отдать ей должное, она накрыла прекрасно. Салат был красиво оформлен, стейки, правда, пришлось разогреть, но смотрелись они аппетитно, гарнир дымился. Людмила Петровна, садясь, одобрительно кивнула.
— Ну, вот, совсем другое дело.
За столом Валерий Степанович расспрашивал Романа о работе, о перспективах и кивал.
Людмила Петровна изредка вставляла замечания о новостях культуры. Эльвира сидела, отодвинув тарелку, и пила воду. Она почти не ела.
— Эльвира, а ты почему не ешь? — заметила свекровь. — Готовила, старалась, и сама ничего…
— Я не голодна, спасибо, — слабо улыбнулась та. — В пробке наелась стресса.
— А нужно было выезжать заранее, — не глядя на нее, произнес Валерий Степанович, отрезая кусок мяса. — Расчет времени — основа планирования. Если знаешь, что час пик, заложи лишний час. Элементарно.
Роман увидел, как рука Эльвиры, лежавшая на столе, сжалась в кулак. Но она промолчала.
После ужина, когда Эльвира стала собирать тарелки, Людмила Петровна вдруг сказала:
— Знаешь, дорогая, я, пожалуй, помогу тебе. Мой Ромашка не любит мыть посуду, я знаю.
Это было сказано так, будто она делала невестке величайшее одолжение. Роман почувствовал неловкость.
— Мама, не надо, она сама…
— Нет, нет, я помогу, — Людмила Петровна уже вставала из-за стола и последовала за Эльвирой на кухню.
Роман с отцом остались в гостиной. Валерий Степанович разлил коньяк по рюмкам.
— Ну, как дела на самом деле?
Он не успел ответить, потому как из кухни донеслись приглушенные голоса. Сначала было не слышно слов, но потом тон матери стал явственно прорезаться сквозь шум воды.
— …понимаешь, милая, мужчина — это лицо семьи. Он отвечает за всё. А наша задача — создавать ему тыл. Чтобы он мог работать, быть спокойным. А такие вот форс-мажоры… Это бросает тень и на него. Ты должна понимать свою ответственность.
Роман замер с рюмкой в руке. Ему стало жарко. Он слышал, как Эльвира что-то тихо, сдавленно отвечала.
— …не могла предупредить… связи не было…
— Всегда можно найти возможность, — голос Людмилы Петровны зазвенел. — Роман волновался, мы волновались. Ты посмотри на него, он весь на нервах из-за тебя.
В этот момент Роман посмотрел на отца. Тот спокойно пил коньяк, будто не слышал ничего. Мужчина встал и направился на кухню.
— Эльвира, можно тебя на секунду? — голос Романа прозвучал резко.
Она обернулась. Лицо её было бледным, губы поджаты. В руках она держала тарелку.
— Да?
Людмила Петровна с многозначительным видом вытерла руки.
— Я пойду, составлю компанию Валерию. Вы поговорите пока без меня.
Как только она вышла, Роман закрыл дверь и взорвался.
— Ты слышала? Ты слышала, что мама говорит? Из-за тебя я выгляжу полным идиотом, который не может организовать свой быт! Из-за тебя они сейчас там обо мне думают Бог знает что!
Эльвира медленно отставила тарелку в сторону. Ее руки непроизвольно задрожали.
— Роман, я простояла два часа в пробке. Я устала и голодна. Мне пришлось выслушивать от твоей матери, что я плохая жена. И теперь ты тоже приходишь и кричишь на меня? Ты хоть спросил, как я себя чувствую? Ты помог мне? Нет! Ты только и думаешь о том, как ты «выглядишь» в глазах своей родни!
— А о чем мне еще думать? — закричал он, потеряв последние остатки самообладания. — Я их звал! Я им обещал, что всё будет хорошо! А ты подвела меня в самый важный момент! Твоя работа — это отмазка! Ты могла сорваться и примчаться раньше, если бы захотела!
— Моя работа? — её голос сорвался на высокую, истеричную ноту. — Моя работа кормит нас половину месяца, пока твои «гениальные проекты» находятся в поиске инвестиций! Я должна была сорваться с важного совещания и мчаться, чтобы угодить твоей мамочке с её пирогом?!
— Не смей так говорить о моей матери! — мужчина сделал шаг к ней, но Эльвира инстинктивно отпрянула. Это движение его добило. — Она пытается тебе помочь! А ты… ты просто безответственная эгоистка!
Он выкрикнул последнее слово и замолк, тяжело дыша. В кухне повисла гнетущая тишина. Эльвира с удивлением посмотрела на него.
— Хорошо, — тихо сказала она. — Хорошо, Роман. Я безответственная эгоистка.
Она медленно сняла фартук, аккуратно повесила его на крючок и прошла мимо него, не глядя.
Роман услышал, как она сказала в гостиной неестественно вежливым, деревянным голосом:
— Простите, я неважно себя чувствую. Пойду прилягу.
Затем хлопнула дверь спальни. Роман остался стоять посреди кухни.
Гнев уходил, оставляя после себя неприятное, липкое чувство вины и полную опустошенность. Он услышал за спиной покашливание. В дверях стоял его отец.
— Ну что, выяснили отношения? — спросил Валерий Степанович с легкой, насмешливой ухмылкой.
Роман молчал.
— Женщин надо воспитывать, Роман, с самого начала и показывать, кто в доме хозяин. Иначе они сядут на шею. Твоя мама тоже по молодости позволяла себе подобное, но я быстро объяснил ей, как у нас в семье принято.
Мужчина подошел и, налив себе воды из фильтра, сделал небольшой глоток.
— Не переживай. Она остынет, осознает свою вину. Главное — не иди первым мириться. Это признак слабости.
Он похлопал сына по плечу и вышел. Роман подошел к окну на кухне. На улице по-прежнему стояли машины, мигая огнями.
Он представил себе Эльвиру, сидевшую в одной из таких машин, уставшую, замерзшую, пытающуюся дозвониться ему.
Он представил её отчаяние, когда связи не было. И его собственные мысли в тот момент: «Где она? Почему не отвечает? Наверняка зашла в магазин или болтает с кем-то!»
Ему вдруг стало стыдно. Он повернулся и посмотрел на дверь спальни. За ней была женщина, которую Роман любил, которая старалась сегодня для его семьи, хотя они всегда её критиковали и которая устала после работы и попала в адскую пробку, а он вместо поддержки устроил ей скандал и позволил своим матери с отцом унизить её.
Роман медленно подошел к двери и постоял, прислушиваясь. Из-за двери не доносилось ни звука. Он тихо постучал.
— Эля? — позвал мужчина. — Можно я войду?
Ответа не было. Он повернул ручку и вошел. Эльвира сидела на кровати, поджав ноги, и смотрела в стену.
— Прости меня, — тихо сказал мужчина, садясь рядом. — Я был сволочью и с самого начала нервничал из-за родителей, а потом сорвался на тебе. Это непростительно.
— Мне не нужны твои извинения, Роман. Мне нужно, чтобы в следующий раз, когда я застряну в пробке, ты не устраивал допрос с пристрастием, а чтобы подумал: «Как там моя Эля? Не замерзла ли? Не голодна ли?» А не о том, как ты «выглядишь» перед своими родителями. Ты — мой муж. Ты должен быть на моей стороне, даже если я не права. А уж сегодня… сегодня я была права.
Она снова отвернулась к стене. Роман опустил голову. Он понял, что ради одобрения людей, которые живут по своим, жестким и бездушным правилам, предал жену.
— Ты права, — прошептал Роман. — Этого больше не повторится никогда. Клянусь.
Он обнял её. Эльвира сначала сопротивлялась, а потом расслабилась и тихо заплакала у него на плече.
Через полчаса родители уехали. Роман проводил их холодно и сдержанно, не вступая больше никакие в разговоры.
Запер дверь, он почувствовал невероятное облегчение. Роман прошел в спальню, где Эльвира уже спала, свернувшись калачиком.
Он прилег рядом с ней и осторожно притянул её к себе, но уснуть не смог, потому что прокручивал в голове тот факт, как несправедливо поступил с женой.
Роман дал себе слово, что больше никогда не позволит себе подобного поведения.
