«Свадебное платье еще висело в шкафу, а свекровь уже разбирала свои чемоданы в моей спальне. Муж, которого я считала идеальным, предал меня на второй день брака, прошептав: «Ну это же мама, потерпи». Она думала, что победила. Но она не знала, что у меня есть всего одна фраза, от которой она потеряла дар речи и навсегда забыла дорогу в мой дом».
***
— Ты серьезно собралась за него замуж? Марин, очнись! — Катя, моя лучшая подруга и коллега, чуть не поперхнулась своим латте. Мы сидели в нашем любимом кафе после тяжелого рабочего дня. — Ты его мать видела? Я ее видела один раз, когда она к нам в офис заезжала, и мне этого хватило на всю жизнь. У нее на лбу написано: «Я — королева, вы — плебеи».
— Кать, ну не преувеличивай, — устало отмахнулась я, хотя в глубине души неприятный холодок пробежал по спине. — Тамара Павловна просто… женщина старой закалки. Властная, да. Но Кирилл же не она. Он добрый, заботливый, мы друг друга с полуслова понимаем. Он мою дизайн-студию поддерживает, гордится мной. Говорит, что я самая талантливая.
— «Самая талантливая» скоро будет мыть полы в своей же квартире по указке этой фурии! — не унималась подруга. — Ты пахала как проклятая, чтобы купить эту трешку в центре, сама сделала в ней такой ремонт, что журналы в очередь стояли. А теперь ты добровольно приведешь туда человека, чья мать считает, что все вокруг ей должны? Марин, я тебя умоляю, открой глаза! Он при тебе ей слова поперек сказать не может. Вечно: «Мама, ну что ты», «Мама, перестань». А она только пуще распаляется.
— Он просто уважает ее, она его одна растила, — попыталась я защитить жениха, но голос звучал неуверенно. — У них сложные отношения. Он обещал, что после свадьбы мы будем жить своей жизнью, и она не будет вмешиваться.
Катя посмотрела на меня долгим, сочувствующим взглядом.
— Милая моя, запомни. Есть такой тип женщин, для которых сын — это не отдельный человек, а их собственность. И жена для них — не новая родственница, а прямая конкурентка, которую нужно уничтожить или подчинить. Если твой Кирилл до сих пор не научился говорить ей «нет», он не научится этому никогда. И когда она придет устанавливать свои порядки на твоей территории, не удивляйся, если он просто опустит глаза и скажет: «Ну потерпи, это же мама».
Ее слова тогда показались мне излишне драматичными. Я была влюблена и верила, что наша с Кириллом любовь сильнее любых семейных бурь. Я не знала, что Катя, как в воду глядела, и что ее пророчество сбудется с ужасающей точностью уже через пару месяцев. И что мне придется делать выбор, который я никогда не думала, что придется делать.
***
Свадебные хлопоты были похожи на сладкий, но лихорадочный сон. Выбор платья, дегустация торта, бесконечные списки гостей… Кирилл был на седьмом небе от счастья, и его радость передавалась мне. Единственной ложкой дегтя в этой бочке меда была Тамара Павловна. Она вмешивалась абсолютно во все.
— Белое платье? Марина, это так банально! Сейчас в тренде цвет шампанского или даже пудровый. Ты же дизайнер, должна понимать! — заявляла она в свадебном салоне, брезгливо морщась при виде моего выбора.
— Ресторан у воды? Глупости, там вечером комары и сырость. Я нашла прекрасное место в центре, классический интерьер, проверенная кухня, — безапелляционно сообщала она, когда мы обсуждали место для банкета.
— Почему в списке гостей так много твоих друзей и так мало наших родственников? Свадьба — это праздник для семьи, а не для твоих сомнительных коллег-хипстеров, — шипела она, заглядывая через плечо Кирилла в наши заметки.
Каждый раз Кирилл пытался сгладить углы. «Мам, ну это же наш день, мы сами решим», — мягко говорил он, но Тамара Павловна его будто не слышала. Она смотрела сквозь него, прямо на меня, и в ее глазах читался холодный вызов. Она словно говорила: «Ты можешь сколько угодно играть в хозяйку положения, девочка, но главная здесь все равно я».
Я жаловалась Кириллу, пыталась объяснить, что его мать переходит все границы.
— Мариш, ну ты чего? — вздыхал он, обнимая меня. — Она просто очень за меня переживает. Она всю жизнь мне посвятила, ей сложно принять, что я теперь не только ее. Потерпи немного. Вот поженимся, она увидит, как я с тобой счастлив, и успокоится. Я тебе обещаю, она не будет лезть в нашу жизнь.
Я хотела верить. Отчаянно хотела. Я убеждала себя, что это просто предсвадебный стресс, что после того, как все закончится, мы заживем своей тихой, счастливой жизнью в нашей уютной квартире, и Тамара Павловна останется где-то далеко, на периферии нашего мира.
Свадьба прошла великолепно. Вопреки стараниям свекрови, у меня было белоснежное платье, ресторан был у воды, и на празднике были все наши друзья. Тамара Павловна весь вечер сидела с лицом, будто ей в бокал налили уксус, но даже она не смогла испортить наше счастье. Когда Кирилл кружил меня в первом танце и шептал на ухо, как сильно он меня любит, я думала, что вот оно, начало нашей сказки.
Но сказка закончилась на следующее утро.
***
Я проснулась в нашей уютной постели от запаха кофе, пробивающегося из кухни. После шумного праздника мы вернулись из загородного отеля далеко за полночь, уставшие, но счастливые, и сразу рухнули спать. А теперь, в первое утро нашей семейной жизни, Кирилл, уже одетый, решил устроить мне сюрприз.
Он бесшумно вошел в спальню с подносом, на котором стояли свежие круассаны, фрукты и две чашки ароматного напитка.
— Доброе утро, жена, — улыбнулся он и нежно поцеловал меня. — Завтрак в постель для моей королевы.
Я счастливо засмеялась, зарываясь в подушки. В этот момент все было идеально. Впереди были медовый месяц в Италии и целая жизнь вместе.
— Знаешь, я вчера так устала, что даже не попробовала тот потрясающий фисташковый торт, — сказала я, отпивая кофе. — Надо будет сегодня доесть. И родителям моим завезти кусочек, они его так хвалили.
Кирилл вдруг замер и отвел взгляд. Его улыбка стала какой-то натянутой.
— Да, торт… Насчет торта, Мариш… В общем, его нет.
— Как нет? — удивилась я. — Там же почти целый оставался.
— Ну… Понимаешь… Утром мама звонила, — начал он мямлить, и у меня внутри все похолодело. Я сразу узнала эти интонации — так он говорил всегда, когда ему предстояло сообщить что-то, продиктованное его матерью. — Она сказала, что у них с тетей Любой сегодня посиделки, а к чаю ничего нет. Попросила завезти торт. Ну я и отвез. Пока ты спала.
Я села на кровати, отставляя поднос. Настроение испарилось.
— Ты отвез ВЕСЬ торт? Кирилл, ты серьезно? Даже не спросив меня?
— Мариш, ну что такого? Это же просто торт! Мама попросила, ей было неудобно в магазин бежать. Мы что, из-за еды ссориться будем в первый день нашей семейной жизни? — он попытался обнять меня, но я отстранилась.
— Дело не в торте, Кирилл! Дело в том, что ты принимаешь решения, касающиеся нас двоих, даже не поставив меня в известность! Ты просто взял и отдал то, что принадлежало и мне тоже, потому что «мама попросила»!
— Да что ты завелась из-за ерунды! — начал раздражаться он. — Нужен тебе торт, пойдем купим другой! Проблему нашла! Кстати, раз уж мы заговорили о маме… Тут есть еще один момент.
Он снова отвел глаза, и я поняла, что торт был лишь цветочками.
— Какой еще момент? — ледяным тоном спросила я.
Он глубоко вздохнул, собираясь с духом.
— В общем, у мамы там… непредвиденные обстоятельства. Соседи сверху ее затопили. Сильно. В квартире находиться невозможно, нужно делать ремонт. И ей… в общем, ей негде жить.
Он замолчал, глядя на меня с заискивающей надеждой, словно я должна была сама предложить то, что он боялся произнести вслух. Но я молчала, чувствуя, как внутри нарастает ледяная ярость.
— И? — процедила я.
— И я сказал ей, что она может пожить у нас, — выпалил он на одном дыхании. — Всего пару месяцев, пока ремонт не сделают. Она уже вещи собирает. Сегодня к вечеру приедет.
***
Воздух в комнате стал густым и тяжелым. Я смотрела на мужа и не узнавала его. Это был не мой заботливый, любящий Кирилл. Это был чужой, испуганный мальчик, который только что совершил чудовищную глупость и теперь ждал, что я все пойму и прощу.
— Ты… что… сказал? — переспросила я, с трудом выговаривая слова. Каждое слово отдавалось в висках гулким ударом молота. — Повтори.
— Мариш, ну войди в положение! — заюлил он, избегая моего взгляда. — Куда ей деваться? На улице ночевать? Это же моя мать! Она меня вырастила, все для меня делала! Я не могу ее бросить в беде!
— Бросить в беде?! — мой голос сорвался на крик. Я вскочила с кровати, запахивая халат. — Ты в своем уме, Кирилл?! Поселить в квартире, где мы собирались начать НАШУ жизнь! Без меня?! Ты не счел нужным даже обсудить это со мной?!
— Я хотел обсудить! Я как раз сейчас и обсуждаю! — он повысил голос в ответ, пытаясь защищаться. — Я знал, что ты начнешь психовать, но я надеялся на твое благоразумие! Это же форс-мажор!
— Форс-мажор — это когда ты решаешь за меня, где и с кем я буду жить?! Форс-мажор — это когда ты ставишь меня перед фактом, что мой дом перестает быть моим?! Ты обещал, Кирилл! Ты клялся мне, что она не будет лезть в нашу жизнь! А теперь ты сам приводишь ее сюда, в нашу спальню, на нашу кухню!
— Она не будет лезть! Она просто поживет в гостевой комнате! Тихо, мирно! Ты ее даже замечать не будешь! — с отчаянием убеждал он.
Я расхохоталась. Истерично, громко.
— Не буду замечать?! Тамару Павловну?! Да она через час после приезда начнет переставлять мебель, критиковать мою готовку и учить меня, как правильно гладить твои рубашки! Ты что, свою мать не знаешь?! Или ты думал, я не знаю?!
Слезы ярости и обиды хлынули из глаз. Я подошла к нему вплотную и заглянула прямо в его бегающие глаза.
— Это предательство, Кирилл. Самое настоящее. Ты не оставил мне выбора. Ты просто растоптал мое мнение, мои чувства, мое право на личное пространство. Ты выбрал ее, а не меня. Не нашу семью.
— Перестань говорить глупости! — огрызнулся он. — Я никого не выбирал! Я просто помогаю матери! Что в этом плохого?! Любая нормальная женщина бы поняла!
— Значит, я ненормальная! Значит, я не понимаю, почему мой медовый месяц должен превратиться в реалити-шоу «Выживи со свекровью»! — кричала я, размазывая тушь по щекам. — Отменяй все! Звони ей прямо сейчас и говори, что ты погорячился! Пусть снимет квартиру, я даже готова дать ей денег на первое время! Но в моем доме ее не будет!
Кирилл побледнел. Он смотрел на меня так, будто я предложила ему совершить убийство.
— Я не могу… — прошептал он. — Мариш, я не могу ей такого сказать. Она не переживет. Она уже собрала вещи… Она… она уже едет сюда.
***
Фраза «она уже едет сюда» прозвучала как приговор. Я поняла, что все мои крики, слезы и аргументы были бессмысленны. Решение было принято за меня, и пути назад не было. Или был?
Я молча прошла в ванную, умылась холодной водой и посмотрела на свое отражение в зеркале. Из него на меня смотрела растрепанная, заплаканная женщина с безумными глазами. Невеста, чей медовый месяц был уничтожен, не успев начаться.
В этот момент я вспомнила слова Кати: «Когда она придет устанавливать свои порядки на твоей территории, не удивляйся, если он просто опустит глаза и скажет: „Ну потерпи, это же мама“». Как же она была права.
Я вышла из ванной. Кирилл сидел на краю кровати, обхватив голову руками. Он выглядел несчастным и потерянным. На секунду мне стало его жаль. Но потом ярость снова взяла верх.
— Хорошо, — сказала я ровным, холодным голосом, от которого он вздрогнул и поднял на меня глаза. — Пусть приезжает.
На его лице промелькнуло облегчение.
— Мариш, спасибо! Я знал, что ты все поймешь! Ты у меня самая лучшая…
— Не торопись с выводами, — оборвала я его. — Она приезжает. Но я в этом цирке участвовать не буду. Я соберу вещи и поживу у Кати. А ты оставайся здесь со своей мамой. Наслаждайтесь обществом друг друга. Можешь даже отдать ей нашу спальню, ей там будет удобнее.
Кирилл вскочил.
— Ты с ума сошла?! Какой Кати?! Мы только что поженились! Ты не можешь вот так уйти!
— Еще как могу, — усмехнулась я без тени веселья. — Ты же сам только что показал мне, как это делается. Принимаешь решение, ставишь перед фактом и говоришь: «Войди в положение». Так вот, Кирилл, войди в мое положение. Я не хочу и не буду жить со свекровью. Точка. Когда твоя мама найдет себе другое жилье и съедет, позвони мне. Возможно, я вернусь. А возможно, и нет.
Я открыла шкаф и начала вытаскивать свои вещи, швыряя их на кровать. Джинсы, свитера, футболки…
— Марина, прекрати! Это шантаж! — он схватил меня за руки. — Ты не можешь так поступить! Что я скажу маме?!
— Правду, — спокойно ответила я, высвобождая руки. — Скажи, что твоя жена оказалась эгоистичной стервой и не оценила твоего благородного порыва. Скажи, что она сбежала, поджав хвост. Ей понравится эта версия, поверь.
Раздался звонок в дверь. Пронзительный, требовательный. Мы замерли, глядя друг на друга.
— Это она, — прошептал Кирилл.
— Что ж, иди, встречай, — сказала я, продолжая собирать сумку. — Твоя мама приехала.
Кирилл бросился к двери. Я слышала его приглушенный голос, а потом — громкий, властный голос Тамары Павловны, который заполнил собой всю квартиру.
«Ну, здравствуй, сынок! Встречай свою бездомную мать!» Ох, ну и духота у вас тут! Окна нужно открывать! А это что за кошмар в прихожей? — видимо, речь шла о моей любимой картине. — Срочно убрать, безвкусица какая! Где моя комната? Надеюсь, не та темная конура в конце коридора?
Она вошла в спальню, одарив меня приторно-сладкой улыбкой, от которой по спине пробежал холодок.
— Мариночка, деточка, а ты чего сидишь, утомилась, наверное, после праздника? — её голос сочился фальшивым сочувствием. — Я вот приехала, Кирюша меня встретил, а ты даже не вышла. Нехорошо, милая, нехорошо. Ну да ничего, я тебя всему научу, ты не переживай. Ты же у нас теперь семья.
Она сделала паузу, обведя спальню хозяйским взглядом, и продолжила, обращаясь ко мне как к прислуге:
— А теперь, будь добра, выйди и помоги моему мальчику с вещами, он же один не справится. И чайку бы мне, с дороги-то…
Она говорила так, будто я была не хозяйкой квартиры, а нанятой прислугой. И в этот момент что-то во мне окончательно сломалось.
***
Я медленно поднялась с кровати. Кирилл смотрел на меня умоляюще, беззвучно шевеля губами: «Пожалуйста, не надо». Тамара Павловна смотрела свысока, с победоносной ухмылкой. Она уже праздновала победу. Она пришла на мою территорию и показала, кто здесь главный.
Я вспомнила еще один разговор с Катей. Как-то, обсуждая очередную выходку Тамары Павловны, Катя сказала: «Пойми, таким людям нельзя показывать слабость. Они питаются чужим унижением. И они не понимают намеков, только прямой текст. Если хочешь, чтобы она от тебя отстала, ты должна ударить по самому больному — по ее власти над сыном. Ты должна заставить Кирилла выбрать. Не просто сказать, а заставить».
И я поняла, что именно нужно делать.
Я подошла к Тамаре Павловне, глядя ей прямо в глаза. Мой рост позволял мне смотреть на нее чуть сверху вниз, и это, кажется, ее немного смутило.
— Знаете, Тамара Павловна, — начала я тихо, но очень отчетливо. — Чай вы себе сделаете сами. И вещи разберете тоже сами. А лучше — соберете их обратно.
Свекровь на секунду опешила, а потом ее лицо залилось краской.
— Да как ты смеешь, соплячка?! — зашипела она. — Ты в моем доме… то есть, в доме моего сына…
— Это МОЙ дом, — перебила я ее, и мой голос зазвенел сталью. — И вы здесь нежеланный гость. Ваш сын вас сюда пригласил, не посоветовавшись со мной. Это была его ошибка. И сейчас он ее исправит.
Я повернулась к Кириллу, который стоял, белый как полотно, и смотрел то на меня, то на мать.
— Кирилл, — сказала я так же твердо. — У тебя есть ровно десять секунд, чтобы сделать выбор. Либо я, либо она. Если ты сейчас же не попросишь свою маму покинуть МОЮ квартиру, то из нее уйду я. Навсегда. И сразу после этого мой адвокат подготовит документы на развод. Десять. Девять.
— Марина! Прекрати! Это жестоко! — запричитал он.
— Восемь. Семь. Жестоко — это разрушать свою семью в угоду капризам одного человека, — я не сводила с него глаз.
— Сынок, ты слышишь, что говорит эта гадюка?! — взвизгнула Тамара Павловна. — Она выгоняет твою родную мать на улицу! Ты позволишь ей это?! Я на тебя жизнь положила, а ты…
— Шесть. Пять. Четыре. Твоя жизнь, Кирилл. Твоя семья. Твое будущее. Выбирай.
Я видела, какая буря происходит в его душе. Он смотрел на меня, на свою жену, с которой клялся быть «и в горе, и в радости» всего день назад. А потом на мать, которая всю жизнь им манипулировала. В его глазах метался страх, отчаяние, но потом я увидела что-то новое. Решимость.
— Три. Два…
— Мама, — голос Кирилла прозвучал хрипло, но твердо. — Марина права. Я совершил ужасную ошибку. Я не должен был так поступать. Пожалуйста… уезжай.
Тамара Павловна застыла с открытым ртом. Она смотрела на сына так, будто он ударил ее ножом.
— Что?.. Что ты сказал?..
— Я сказал, уезжай, — повторил он громче, делая шаг ко мне и беря меня за руку. — Это наш дом. Дом моей жены. И я не позволю тебе его разрушить. Я вызову тебе такси и помогу снять гостиницу. Я дам тебе денег. Но здесь ты жить не будешь.
И тут я решила нанести последний удар. Я посмотрела на окаменевшее лицо свекрови и произнесла слова, которые вертелись у меня на языке.
— Вы ему не опора, Тамара Павловна. Вы — его якорь. И он только что решил от него избавиться.
***
Наступила оглушительная тишина. Тамара Павловна смотрела на нас обоих широко раскрытыми глазами, в которых плескались неверие, ярость и смертельная обида. Ее лицо превратилось в уродливую маску.
— Ах ты… змея подколодная! — наконец прошипела она, указывая на меня дрожащим пальцем. — Приворожила его! Околдовала! Сынок, опомнись! Она же тобой манипулирует!
Но Кирилл не колебался. Он крепко сжимал мою руку, и эта поддержка была для меня дороже всех сокровищ мира.
— Нет, мама. Это ты манипулировала мной всю жизнь, — сказал он устало, но твердо. — А Марина просто открыла мне на это глаза. Все, разговор окончен. Я вызываю такси.
Он достал телефон. Тамара Павловна поняла, что проиграла. Проиграла окончательно и бесповоротно. Ее власть над сыном рухнула в одночасье.
Она развернулась, и я впервые увидела ее не властной королевой, а просто пожилой, несчастной женщиной. Она подошла к своим чемоданам, распахнула один и начала с яростью вышвыривать оттуда вещи.
— Никуда я не поеду! Не дождетесь! Буду жить здесь, назло вам обоим! — кричала она, но в ее голосе уже не было силы, только истерика.
— Мама, не устраивай сцен, — Кирилл подошел к ней и попытался взять ее за руку, но она отдернула ее, как от огня.
— Не трогай меня, предатель! — взвизгнула она. — Ты мне больше не сын!
Она схватила свою сумочку и, громко хлопнув дверью спальни, выбежала из квартиры. Мы слышали, как она с грохотом сбегает по лестнице. Ее чемоданы так и остались стоять посреди комнаты, как два памятника несостоявшемуся вторжению.
Мы остались одни в тишине, посреди хаоса из моих и ее вещей. Кирилл повернулся ко мне. В его глазах стояли слезы.
— Прости меня, — прошептал он. — Мариш, прости. Я был таким идиотом. Слепым, глухим, безвольным идиотом.
Он опустился на колени передо мной и обнял мои ноги, утыкаясь лицом в халат.
— Я так боялся ее обидеть, что чуть не потерял тебя. Я больше никогда… Слышишь? Никогда не позволю никому встать между нами.
Я опустилась рядом с ним на пол и обняла его. Моя ярость ушла, осталась только усталость и горькое понимание, через какой ад мы только что прошли.
— Я верю тебе, — тихо сказала я, гладя его по волосам. — Но это было очень страшно, Кирилл.
— Я знаю. Я все исправлю, обещаю, — он поднял на меня лицо, и я увидела в его глазах не мальчика, но мужчину. Мужчину, который только что сделал самый важный выбор в своей жизни.
Наш медовый месяц в Италии был отложен. Вместо этого мы потратили несколько дней, чтобы прийти в себя, собрать вещи Тамары Павловны и отправить их ей курьером. Она не отвечала на звонки Кирилла.
Я знала, что это еще не конец. Такие раны не заживают быстро. Нам предстоял долгий и трудный путь восстановления доверия и выстраивания границ. Но в тот вечер, сидя на полу в обнимку посреди нашей разгромленной спальни, я впервые за долгое время почувствовала надежду. Надежду на то, что мы справимся. Потому что теперь мы были не просто мужем и женой. Мы были командой. И это было самое главное.
