— Откуда у нас в прихожей эти тапки? — Алина остановилась на пороге, едва переступив его. Взгляд её зацепился за пару стоптанных женских тапочек с помпонами из искусственного меха, сиротливо притулившихся у стены. Они выглядели чужеродно, как полевой цветок в стерильной вазе.
Егор вышел из кухни, вытирая руки о кухонное полотенце. На его лице играла немного виноватая, но в то же время обезоруживающая улыбка.
— А, это… Алин, тут такое дело. Мама приехала.
Алина медленно сняла туфли. Она почувствовала, как внутри что-то неприятно сжалось. Приезды Валентины Петровны никогда не были спонтанными. Они всегда планировались за месяц, обсуждались, согласовывались.
— Приехала? Внезапно? Что-то случилось? — она прошла в гостиную, ожидая увидеть свекровь, но комната была пуста. Лишь на диване лежала аккуратно сложенная шаль, которую Алина видела на Валентине Петровне тысячу раз.
— Понимаешь, у неё в квартире трубу прорвало. Прямо капитально. Соседей затопила, там сейчас всё вскрывать надо, ремонт… В общем, катастрофа. Я подумал, ну не в гостиницу же ей ехать. Побудет у нас недельку-другую, пока всё не уладят.
Алина посмотрела на мужа. Он избегал её взгляда, теребил полотенце, переминался с ноги на ногу. Егор был мастером по созданию ситуаций, в которых отказать было бы верхом бессердечия.
— Недельку-другую? Егор, а почему ты мне не позвонил? Не предупредил? Я прихожу домой, а тут… сюрприз.
— Да всё так закрутилось, завертелось! — он всплеснул руками. — Она мне позвонила в панике, я сорвался с работы, поехал к ней, там сантехники, соседи ругаются… Голова кругом. Схватил её вещи, привез сюда. Она сейчас в ванной, немного в себя приходит. Ты же не против, правда? Ну куда ей ещё?
Что на это можно было ответить? Конечно, не на улицу же родную мать. Алина вздохнула, пытаясь подавить поднимающееся раздражение. Дело было не в самой Валентине Петровне, а в том, как Егор всё это преподнёс. Как свершившийся факт. Будто бы её, Алины, мнение было чем-то второстепенным. Эта квартира, доставшаяся ей от бабушки, была её крепостью, её личным пространством. И она очень трепетно относилась к любым вторжениям.
Из ванной вышла свекровь. Невысокая, сухопарая женщина с аккуратно уложенными седыми волосами и цепким, оценивающим взглядом маленьких глаз. На ней был махровый халат Алины, который был ей явно велик.
— Алиночка, здравствуй, деточка. Уж извини за такой переполох. Вот, свалилась вам как снег на голову, — её голос был тонким, почти извиняющимся, но глаза не выражали ни капли смущения.
— Здравствуйте, Валентина Петровна. Ничего страшного, всякое бывает, — выдавила из себя Алина. — Вы располагайтесь. Егор сказал, у вас авария.
— Ой, не говори! Потоп! Настоящий потоп! — картинно всплеснула руками свекровь. — Всё плавает! И как теперь там жить, ума не приложу. Хорошо, сынок у меня есть, не бросил мать в беде.
Весь вечер Валентина Петровна с упоением рассказывала о масштабах катастрофы, периодически бросая на невестку быстрые взгляды, словно проверяя её реакцию. Алина молча слушала, готовила ужин, ощущая себя гостьей в собственном доме. Атмосфера неуловимо изменилась. Воздух стал плотнее, каждый звук — громче. Егор суетился вокруг матери, подкладывал ей лучшие куски, подливал чай, всем своим видом демонстрируя сыновнюю заботу. Алина чувствовала себя третьей лишней.
Когда они легли спать, Алина тихо сказала:
— Егор, я понимаю, что у твоей мамы проблемы. Но в следующий раз, пожалуйста, давай такие вещи решать вместе. Это и мой дом тоже.
— Алин, ну что ты начинаешь? Ситуация экстренная была. Ты предлагаешь мне оставить её на лестничной клетке, пока я не получу твоего высочайшего соизволения? — он повернулся к ней спиной, давая понять, что разговор окончен.
Алина осталась смотреть в потолок. «Неделька-другая», — пронеслось у неё в голове. Она очень надеялась, что Егор не обманул.
Прошла неделя. Потом вторая. Разговоры о ремонте в квартире Валентины Петровны становились всё более туманными. Сначала сантехники были заняты, потом не могли найти нужные материалы, потом выяснилось, что ущерб соседям гораздо больше, чем казалось. Свекровь освоилась. Она просыпалась раньше всех и начинала тихо, но настойчиво греметь посудой на кухне.
— Алиночка, я тут твой завтрак приготовила. А то ты вечно кофе на бегу пьёшь, так и желудок испортить недолго, — говорила она, ставя перед Алиной тарелку с дымящейся манной кашей, которую Алина терпеть не могла с детства.
— Спасибо, Валентина Петровна, я не голодна.
— Ну как же не голодна? Мужчина должен быть накормлен, а ты и сама худая вся, прозрачная. Ешь, ешь, я от души.
Она не устанавливала свои порядки в открытую. Нет, она действовала тоньше. Она не двигала мебель, но могла «случайно» пролить воду на рабочий стол Алины, где лежали её эскизы. Алина работала графическим дизайнером на дому, и порядок на её столе был залогом продуктивности.
— Ой, рученьки мои кривые! — причитала Валентина Петровна, промокая лужу салфеткой. — Задумалась, старая, вот и результат. Ты уж не серчай, деточка.
Она перемывала за Алиной посуду, уверяя, что та «недостаточно чистая». Она комментировала каждую покупку.
— Сырочек с плесенью? Фу, какая гадость. Разве можно такое в рот брать? Вот в наше время…
Егор всего этого будто не замечал. Или не хотел замечать. Когда Алина пыталась с ним поговорить, он отмахивался.
— Мама просто заботится о нас. Она хочет как лучше. Что тебе, трудно кашу съесть?
— Дело не в каше, Егор! Дело в том, что я теряю своё личное пространство! Я не могу спокойно работать, я не могу расслабиться в собственном доме!
— Ты преувеличиваешь. Она пожилой человек, ей нужно внимание. Будь снисходительнее.
Снисходительность Алины таяла с каждым днём. Валентина Петровна начала приглашать в гости своих подруг, таких же пожилых дам в скромных платьях и с острыми языками. Они усаживались на кухне, пили чай и вполголоса обсуждали Алину, думая, что она не слышит за закрытой дверью своей комнаты.
— И работает дома… Что это за работа? За компьютером сидеть, картинки рисовать. Несерьёзно как-то.
— А худющая-то какая! Егорушку нашего совсем не кормит, поди.
— И деток всё нет. Годы-то идут…
Алина стискивала зубы и увеличивала громкость музыки в наушниках. Она пыталась поговорить со свекровью напрямую, максимально вежливо.
— Валентина Петровна, я была бы вам очень признательна, если бы вы не трогали вещи на моём рабочем столе. У меня там свой порядок, и мне потом трудно что-то найти.
— Конечно-конечно, Алиночка, — кротко отвечала та. — Я же из лучших побуждений, пыль протереть хотела. Больше не буду, раз ты так просишь.
Но на следующий день всё повторялось. Это была тихая, изматывающая война, в которой Алина чувствовала себя проигрывающей стороной. Её дом, её уютное гнездо, превратился в поле боя.
Прошёл месяц. Алина поняла, что больше не может. Вечером, когда свекровь смотрела свой любимый сериал в гостиной, Алина позвала Егора на кухню.
— Егор. Прошёл месяц. Ремонт у твоей мамы так и не начался?
— Алин, там всё сложно оказалось, — начал он свою обычную песню.
— Насколько сложно? Я сегодня звонила в вашу управляющую компанию. Просто так, ради интереса. Сказала, что я соседка снизу из квартиры Валентины Петровны. Угадаешь, что они мне ответили?
Егор побледнел.
— Что?
— Что никакой заявки на ремонт и никакого прорыва трубы по этому адресу за последний месяц не было. Вообще.
Егор молчал, опустив глаза.
— Почему ты мне соврал, Егор? — голос Алины дрожал от обиды. — Что на самом деле происходит?
— Я… я не хотел тебя расстраивать, — промямлил он.
— Не хотел расстраивать?! Ты притащил свою мать в мой дом обманом и думал, я не расстроюсь? Говори правду!
— Мама продала свою квартиру, — выпалил он. — Понимаешь? Продала.
Алина отшатнулась, как от удара.
— Как… продала? Зачем?
— У меня были проблемы. Долги. Крупные. Я вложился в одно дело… думал, выгорит. А оно прогорело. Я не знал, что делать. Мама решила помочь. Она продала квартиру, чтобы покрыть мой долг.
— Твой долг? А я какое к этому имею отношение? Почему я узнаю об этом последней? Мы же семья!
— Я не хотел тебя в это впутывать! Я хотел сам всё решить!
— Решить? За мой счёт? За счёт моего спокойствия и моего дома? Ты решил, что она просто переедет к нам жить, и я должна это молча принять?
— Ну а куда ей было деваться? Она же мне помогла! Я не мог её бросить! Это временно, Алина! Как только я встану на ноги, мы купим ей отдельное жильё.
— Временно? — Алина горько рассмеялась. — Егор, ты хоть сам себя слышишь? Ты влез в долги, в тайне от меня. Твоя мать продала квартиру, чтобы тебя спасти, тоже в тайне от меня. И вы оба решили, что жить она будет здесь, в моей квартире! Вы меня вообще за человека считаете?
В этот момент на кухню заглянула Валентина Петровна. Вид у неё был уже не кроткий, а воинственный.
— Что тут за крики? Егорушка, что случилось?
— Мама, иди в комнату, мы сами разберёмся, — попытался остановить её Егор.
— Нет уж, я тоже послушаю! — она вошла и встала рядом с сыном, глядя на Алину с вызовом. — Что ты на него набросилась? Он тебе муж! А я его мать! Имею я право пожить с сыном или нет?
Этот вопрос стал последней каплей. Вся накопившаяся усталость, обида и гнев прорвались наружу.
— Нет, Валентина Петровна! Не имеете! Не в моём доме! — голос Алины звенел от ярости. Она посмотрела на Егора, на его растерянное лицо, на его мать, стоящую рядом с ним как несокрушимая стена. И в этот момент она всё поняла. Поняла, что для него они с матерью — одно целое. А она, Алина, — кто-то посторонний.
— Кто разрешил тебе звать свою маму жить в мою квартиру? — ледяным тоном спросила она Егора. Он молчал, не находя слов.
— Я тебя спрашиваю! Ты хоть на секунду подумал обо мне?
— Алина, прекрати… Это же моя мама…
— Я всё сказала. Я больше не намерена это терпеть. Этот обман, это неуважение. Я хочу, чтобы твоя мама сегодня же съехала из моего дома.
Валентина Петровна ахнула.
— Да как ты смеешь! Гнать меня, старуху, на улицу?
— Вы не на улице. У вас есть деньги от продажи квартиры. Снимите себе жильё. Или гостиницу. Меня это не касается.
Егор вскинулся, его лицо исказилось от гнева.
— Ты с ума сошла? Я никуда её не выгоню! Если она уходит, то и я ухожу вместе с ней!
Алина посмотрела ему прямо в глаза. Она ожидала этого. И на удивление, не почувствовала ничего, кроме холодной, отрезвляющей пустоты. Вся любовь, вся привязанность, которые она к нему испытывала, испарились в один миг, сожжённые его предательством.
— Хорошо, — спокойно ответила она. — Вон оба!
Наступила тишина. Оглушающая, звенящая тишина. Егор и его мать смотрели на неё, не веря своим ушам.
— Что? — переспросил Егор.
— Собирайте вещи. И уходите. Оба. Прямо сейчас. Это моя квартира. И я не хочу вас здесь больше видеть.
Сборы были недолгими и уродливыми. Валентина Петровна то демонстративно хваталась за сердце, то шипела проклятия в адрес «неблагодарной выскочки». Егор молча швырял свои вещи в сумку, его лицо было каменно-непроницаемым. Он не пытался извиняться или уговаривать. Его молчание было красноречивее любых слов. Он сделал свой выбор.
Когда за ними захлопнулась входная дверь, Алина прислонилась к ней спиной и медленно сползла на пол. Она не плакала. Внутри была выжженная пустыня. Она сидела так долго, час или два, вслушиваясь в тишину своей квартиры. Тишина больше не казалась враждебной. Она была… целительной.
Она встала, прошла по комнатам. Выбросила в мусорное ведро стоптанные тапки с помпонами. Сняла с дивана шаль свекрови, скомкала её и засунула в пакет вместе с её забытым халатом. Потом открыла все окна, впуская в дом свежий, прохладный ночной воздух, который выдувал последние остатки чужого присутствия.
Первые недели были самыми трудными. Привычка тянуться к телефону, чтобы позвонить ему. Привычка готовить ужин на двоих. Пустота на второй половине кровати. Иногда на неё накатывало отчаяние, и она спрашивала себя, правильно ли поступила. Но потом вспоминала это унизительное чувство, когда ты чужая в собственном доме, вспоминала ложь мужа, его нежелание её защитить, и понимала — другого выхода не было.
Через месяц Егор позвонил. Голос у него был усталый и злой.
— Ну что, довольна? Мыкаемся по съёмным углам. У матери давление скачет из-за тебя.
— Я никого не держала, Егор. Это был твой выбор.
— Мой выбор? Ты выставила нас за дверь!
— Я выставила за дверь людей, которые меня обманули и не уважали. До свидания.
Она повесила трубку и заблокировала его номер.
Спустя полгода Алина случайно встретила их в городе. Они выходили из маленького продуктового магазина на окраине. Валентина Петровна постарела, ссутулилась, её лицо приобрело злое, желчное выражение. Она бросила на Алину взгляд, полный неприкрытой ненависти. Егор тоже выглядел потрёпанным. Дорогое пальто сменилось на простую куртку, на лице залегла тень хронической усталости. Он поймал взгляд Алины и тут же отвернулся, делая вид, что не узнал её.
Алина прошла мимо, не сбавляя шага. В груди ничего не шелохнулось — ни жалости, ни злорадства. Только спокойная уверенность в том, что тогда, полгода назад, она спасла себя. Она возвращалась домой. В свою тихую, светлую квартиру, где пахло только её духами и свежесваренным кофе. Где никто не перемывал за ней посуду и не читал нотаций. Она возвращалась в свою крепость. И впервые за долгое время чувствовала себя по-настоящему свободной.
