Ну вот, думала я, сидя в электричке и глядя в окно на мелькающие березки, — давно к родителям не ездила. Месяца три, наверное, а то и больше. Работа, дела, суета московская… А тут выходные длинные выпали, думаю — съезжу на дачу, с мамой-папой пообщаюсь, в огороде покопаюсь. Душа просила тишины и покоя.
Еду, значит, настроение хорошее, даже песенку про себя напеваю. В сумке гостинцы — маме крем дорогой привезла, папе — его любимую колбасу из «Азбуки вкуса». Думаю — обрадуются, посидим вечерком, чайку попьем, поговорим по душам.
Приезжаю на станцию, иду знакомой дорожкой через лес. Красота-то какая! Листья желтеют, воздух свежий, птички поют… Настроение совсем поднялось. Думаю — вот оно, счастье простое. Зря я в Москве-то засиделась.
Подхожу к калитке, а она новая какая-то. Железная, с кодовым замком. Раньше-то простая деревянная была, на крючок закрывалась. Ну думаю, может, папа решил безопасность повысить — дачи-то сейчас грабят часто.
Звоню в звонок. Выходит мама, лицо у нее… странное какое-то. Не радостное, как обычно, а напряженное.
— Ой, Светка, — говорит, — а мы тебя не ждали…
— Как не ждали? — удивляюсь. — Я же звонила вчера, говорила, что приеду.
— Звонила? — мама как-то неуверенно так. — А, да… Забыла совсем.
Странно. Мама у меня память отличная, никогда ничего не забывает. Но ладно, думаю, может, устала, возраст все-таки.
Захожу во двор, а там… Обалдеть! Все изменилось! Беседка новая стоит, дорожки плиткой выложены, клумбы какие-то навороченные. Красиво, конечно, но денег стоило наверняка прилично.
— Мам, — говорю, — вы тут ремонт глобальный затеяли! Откуда деньги взяли?
— Да так, — мямлит она, — накопили потихоньку…
Накопили! Да у них пенсия кот наплакал, откуда такие накопления? Но не стала расспрашивать — может, папа подработки какие нашел.
Захожу в дом, а там вообще… Мебель новая, телевизор огромный, кухня с ума сойти какая! Техника вся встроенная, столешницы мраморные… Я аж рот раскрыла.
— Мам, да что у вас тут происходит? — спрашиваю. — Откуда все это?
— Светочка, — говорит мама, и голос у нее дрожит, — садись, поговорить надо.
Сажусь за новый стол, чувствую — что-то не то. Мама нервничает, руки теребит, глаза отводит.
— Где папа? — спрашиваю.
— В гараже возится. Сейчас позову.
Выходит, кричит:
— Петь! Иди сюда! Света приехала!
Заходит папа, и у него лицо такое же странное. Здоровается как-то натянуто, садится напротив.
— Ну что, — говорю, — рассказывайте, что за перемены такие глобальные?
Родители переглядываются, молчат. Я уже начинаю волноваться.
— Света, — начинает мама, — ты не обижайся только…
— На что обижаться? — не понимаю я.
— Мы тут решили… — папа откашливается, — дом Димке подарить.
Я сначала не поняла. То есть поняла слова, а смысл как-то не дошел.
— Какой дом? — спрашиваю тупо.
— Ну… этот, — мама на стены показывает.
— Как это — этот? — голос у меня дрожать начал. — Это же мой дом! Вы же мне его еще пять лет назад подарили! Документы оформили!
— Ну да, — папа неуверенно, — но мы передумали…
— КАК ПЕРЕДУМАЛИ?! — ору я уже. — Как можно передумать дарить то, что уже подарено?!
— Света, не кричи, — мама просит. — Соседи услышат.
— А мне плевать на соседей! — не унимаюсь. — Объясните мне, что происходит!
— Понимаешь, — папа начинает объяснять, — Димка женится. Ему жилье нужно. А ты в Москве живешь, квартира у тебя есть…
— При чем тут моя квартира?! — не верю своим ушам. — Это МОЙ дом! Я сюда каждые выходные ездила, деньги вкладывала, ремонт делала!
— Какой ремонт? — удивляется мама. — Ты же только приезжала отдыхать.
— Как какой?! — схожу с ума я. — Крышу чинила, когда протекла! Печку перекладывала! Сантехнику меняла! Своими руками, своими деньгами!
— А, ну да, — вспоминает папа, — помогала немного…
Немного! Я тут полжизни оставила, каждую копейку в этот дом вложила! А они — немного!
— Где документы? — требую. — Где дарственная, которую мне оформляли?
Родители опять переглядываются.
— Мы ее… отменили, — тихо говорит мама.
— КАК ОТМЕНИЛИ?! — вскакиваю я. — Без моего согласия?!
— Ну… юрист сказал, что можно, — папа мнется. — Если даритель передумал…
— Какой юрист?! — не унимаюсь. — Кто вам такое сказал?!
— Димкин знакомый. Он в этих делах разбирается.
Димкин знакомый! Ясно теперь все! Братец мой дорогой постарался!
— А где, кстати, этот Димка? — спрашиваю ядовито. — Почему его тут нет?
— Он… в городе, — мямлит мама. — Дела у него.
— Дела! — смеюсь я истерично. — Конечно, дела! Дом отжимать — это тоже дело!
— Света, ну что ты так, — папа пытается меня успокоить. — Мы же семья. Димке дом нужнее.
— НУЖНЕЕ?! — ору я. — А мне что, не нужен?! Я что, не семья?!
— Ты же девочка, — говорит мама. — У тебя муж будет, он тебя обеспечит.
— У меня УЖЕ муж есть! — кричу. — И мы сюда каждые выходные ездили! Планы строили! Детей сюда привозить собирались!
— Ну приезжайте в гости, — предлагает папа. — Димка не против.
В гости! В свой собственный дом в гости ездить!
— Вы что, совсем с ума сошли? — не верю я. — Это МОЙ дом! Я его КУПИЛА у вас! Деньги платила!
— Какие деньги? — удивляется мама. — Мы же тебе его подарили.
— Подарили, но я вам потом компенсацию давала! Помните? Пятьсот тысяч! На ваши долги!
— А, это… — папа чешет затылок. — Это ты нам просто помогла. По-семейному.
По-семейному! Я им полмиллиона дала, а это по-семейному!
— Покажите новые документы, — требую. — На Димку.
— Зачем? — мама нервничает.
— Покажите, говорю!
Папа неохотно достает из шкафа папку, протягивает мне. Читаю — дарственная на имя Дмитрия Петровича Соколова, моего младшего братца. Дата — неделю назад.
— Значит, вы уже все оформили, — говорю тихо. — Даже не поставили меня в известность.
— Мы хотели сказать, — мама оправдывается, — но не знали, как…
— А вот так и надо было! — взрываюсь я. — Позвонить и сказать: «Света, мы решили отобрать у тебя дом и отдать Димке»!
— Не отобрать, — возражает папа, — а перераспределить. По справедливости.
— По какой справедливости?! — хохочу я. — Он в этом доме пальцем не пошевелил! Ни копейки не вложил! А я тут горбатилась как проклятая!
— Зато он сын, — говорит мама тихо.
— А я что, не дочь?! — ору я. — Или дочери не считаются?!
— Считаются, конечно, — папа пытается сгладить, — но традиционно недвижимость сыновьям достается…
— Какие традиции?! — не унимаюсь. — Мы в двадцать первом веке живем! Какие традиции?!
Встаю, хожу по комнате, руки трясутся от злости. Не верится, что это происходит наяву. Родные люди, которых я любила, которым доверяла…
— А знаете что, — говорю, — а где вообще Димка деньги на ремонт взял? На всю эту красоту?
Родители молчат.
— Говорите! — требую.
— Он… работает хорошо, — мямлит мама.
— Где работает? Последний раз он курьером был, зарплата двадцать тысяч!
— Теперь в другом месте, — папа отводит глаза.
— В каком месте?!
— В строительной фирме.
— Кем?!
— Ну… менеджером.
Менеджером! Димка, который школу-то еле закончил! Который от любой работы отлынивал!
— Сколько он вам дал? — спрашиваю прямо.
— О чем ты? — мама делает невинные глаза.
— Сколько денег дал за дом? Сколько вам заплатил?
— Никто ничего не платил, — возражает папа. — Мы же дарим.
— Не верю! — качаю головой. — Откуда тогда деньги на ремонт? На мебель? На технику?
Молчат. Значит, попала в точку.
— Димка вам заплатил, — утверждаю я. — Купил дом. А чтобы налоги не платить, оформили как дарение.
— Света, ты что-то придумываешь, — мама пытается отвертеться.
— Ничего я не придумываю! — кричу. — Вы МОЙ дом ПРОДАЛИ! Без моего согласия! Это же преступление!
— Какое преступление? — папа нервничает. — Мы имели право передумать.
— НЕ ИМЕЛИ! — ору я. — Дом был оформлен на меня! Я собственник! Вы не имели права его продавать!
— Имели, — упрямо говорит папа. — Юрист объяснил.
Этот юрист! Димкин дружок! Наверняка все подстроил!
— Где телефон этого юриста? — требую. — Хочу с ним поговорить!
— Зачем? — мама пугается.
— Затем, что я буду судиться! Оспаривать сделку!
— Света, не надо, — папа просит. — Зачем скандал? Мы же семья.
— Какая семья?! — смеюсь я горько. — Семья — это когда друг друга поддерживают, а не обворовывают!
— Никто тебя не обворовывает, — возражает мама. — Просто Димке дом нужнее.
— Почему нужнее?! — не унимаюсь. — Потому что он мужчина?!
— Ну… да, — честно признается папа. — Он продолжатель рода.
Продолжатель рода! А я что, не продолжатель? У меня дети не будут?
— Знаете что, — говорю, — а может, вы мне хотя бы компенсацию выплатите? За все, что я в дом вложила?
— Какую компенсацию? — удивляется мама.
— Ну хотя бы те пятьсот тысяч, что я вам когда-то дала!
— Это были не за дом, — папа качает головой. — Это ты нам помогла с долгами.
— Помогла! — хохочу я. — А теперь вы мне помогите!
— Мы бы рады, — вздыхает мама, — но денег нет. Все в ремонт ушло.
— В ремонт?! — не верю я. — А кто ремонт оплачивал?
— Ну… Димка помогал, — признается папа.
— Вот! — торжествую я. — Значит, он вам все-таки платил!
— Не платил, а помогал, — упрямо твердит мама. — Как сын должен.
Как сын должен! А дочь, значит, не должна! Дочь только давать должна, а получать — фиг!
— Слушайте, — говорю, стараясь взять себя в руки, — давайте по-честному. Сколько Димка дал за дом?
Молчат, как партизаны на допросе.
— Миллион? Два? — настаиваю.
— Света, не выдумывай, — мама отмахивается.
— Не выдумываю! — кричу. — Видела я цены на дома в нашем поселке! Минимум полтора миллиона стоит!
— Ну и что? — папа пожимает плечами.
— То, что вы МОЙ дом за полтора миллиона продали! А мне даже спасибо не сказали!
— За что спасибо? — не понимает мама.
— За то, что я его вам практически подарила! За то, что вложила в него кучу денег! За то, что каждые выходные тут горбатилась!
— Ты для себя же делала, — возражает папа. — Тебе тут нравилось.
Для себя! Конечно, для себя! Потому что думала — это МОЙ дом! А оказывается, я просто бесплатно чужую недвижимость облагораживала!
— Знаете что, — говорю, — а где мои вещи? Которые я тут оставляла?
— Какие вещи? — мама делает круглые глаза.
— Одежда, книги, посуда… У меня тут целый шкаф был!
— А, это… — папа чешет затылок. — Мы убрали в сарай.
— В сарай?! — ору я. — Мои вещи в сарай выкинули?!
— Не выкинули, а убрали, — поправляет мама. — Место освободить надо было.
Место освободить! Для нового хозяина!
— Покажите сарай, — требую.
Идем в сарай. Открываю дверь — а там… Господи! Мои вещи свалены в кучу, как мусор какой-то! Платья мятые, книги отсыревшие, посуда побитая…
— Вы что, издеваетесь?! — кричу я. — Это же мои личные вещи!
— Мы аккуратно сложили, — оправдывается мама.
Аккуратно! Как на помойке!
Начинаю разбирать свои вещи, руки трясутся от злости. Вот мое любимое платье — все в пятнах. Вот книги, которые я с детства собирала — половина испорчена. Вот сервиз, который мне бабушка оставила — две тарелки разбиты.
— Вы… вы просто изверги, — шепчу я сквозь слезы.
— Света, ну что ты так, — мама пытается меня обнять.
— Не трогайте меня! — отталкиваю ее. — Не смейте!
Собираю что можно спасти, складываю в сумки. Родители стоят рядом, молчат. Наконец, все собрала.
— Все, — говорю, — я поехала.
— Света, постой, — папа останавливает. — Давай поговорим спокойно.
— О чем говорить? — смеюсь я горько. — О том, как вы меня предали? О том, как за спиной дом продали?
— Мы не предавали, — возражает мама. — Мы по справедливости поступили.
— По справедливости! — хохочу я. — Знаете, что справедливо? Справедливо было бы спросить меня! Предупредить! Компенсацию выплатить!
— Мы не обязаны тебе ничего компенсировать, — вдруг резко говорит папа. — Дом наш был, как хотим, так и распоряжаемся.
Вот оно! Вот истинное лицо! Маски сброшены!
— Понятно, — киваю я. — Значит, я для вас никто. Просто дурочка, которая бесплатно дом ремонтировала.
— Не говори глупости, — мама пытается сгладить.
— Не глупости! — кричу я. — Правду говорю! Вы меня использовали! Выжали все соки, а потом выкинули!
— Никто тебя не выкидывал, — папа сердится. — Приезжай в гости, никто не против.
— В гости! — повторяю я. — В свой собственный дом в гости!
— Уже не свой, — холодно замечает папа.
Все. Больше не могу. Поворачиваюсь и иду к калитке. Родители идут следом.
— Света, — кричит мама, — не уезжай так! Давай все обсудим!
— Обсуждать нечего, — бросаю через плечо. — Вы все уже решили без меня.
— Света! — папа догоняет. — Ты же понимаешь, Димке семью создавать надо!
Останавливаюсь, поворачиваюсь:
— А мне что, семью не надо? Я что, не человек?
— Ты девочка, — повторяет он. — Тебя муж обеспечить должен.
— А если не обеспечит? А если разведемся? А если овдовею? — спрашиваю я. — Что тогда?
— Ну… как-нибудь, — неуверенно говорит папа.
Как-нибудь! Вот и вся забота о дочери!
— Знаете что, — говорю я, — а когда вы состаритесь, кто за вами ухаживать будет? Димка?
— Конечно, — кивает мама. — Он же сын.
— Ага, — смеюсь я. — А если он не захочет? А если жена его не разрешит? Что тогда?
Молчат. Не подумали об этом.
— Вот тогда и вспомните про дочку, — говорю я. — Только поздно будет.
— Света, не говори так, — мама плачет. — Мы же тебя любим.
— Любите! — фыркаю я. — Очень видно, как любите! Дом отобрали, вещи в сарай выкинули… Это у вас такая любовь?
— Мы хотели как лучше, — всхлипывает мама.
— Для кого лучше? — спрашиваю. — Для Димки? А для меня как лучше?
— Ты поймешь потом, — говорит папа. — Когда сама детей родишь.
— Рожу, — киваю я. — И буду их одинаково любить. И сыновей, и дочерей. А не как вы.
Открываю калитку, выхожу на дорогу. Родители стоят у забора, смотрят мне вслед.
— Света! — кричит мама. — Не сердись! Приезжай еще!
Не оборачиваюсь. Иду по дороге, тащу сумки с остатками своей прежней жизни. Слезы текут по щекам, но я их не вытираю.
Думаю — как же так? Как можно было так со мной поступить? Родные люди, которых я любила больше жизни… А они что? А они меня за человека не считают. Для них я — так, приложение к семье. Полезное, пока нужно, и выкидываемое, когда надобность отпала.
Добираюсь до станции, сажусь в электричку. Еду обратно в Москву, смотрю в окно и думаю — что дальше? Как жить с этой болью? Как простить предательство самых близких людей?
Достаю телефон, набираю номер мужа:
— Андрей, — говорю, — ты где?
— Дома, — отвечает он. — А ты как? Как родители?
— Плохо, — честно говорю. — Очень плохо. Расскажу, когда приеду.
— Что случилось? — тревожится он.
— Потом, — повторяю. — Не по телефону.
Кладу трубку, откидываюсь на спинку сиденья. Хорошо, что есть Андрей. Хорошо, что есть кто-то, кто меня поймет и поддержит.
Приезжаю домой, рассказываю мужу все как есть. Он слушает, качает головой:
— Сволочи, — говорит коротко. — Родные сволочи.
— Что делать? — спрашиваю.
— Судиться, — отвечает он без колебаний. — Оспаривать сделку. У тебя есть все основания.
— А если не получится?
— Получится, — уверенно говорит он. — Справедливость восторжествует.
Хочется верить. Очень хочется верить, что справедливость еще существует в этом мире.
На следующий день иду к юристу. Рассказываю ситуацию, показываю документы. Юрист слушает внимательно, кивает:
— Дело сложное, но перспективное, — говорит он. — Сделку можно оспорить. Есть несколько оснований.
— Какие? — спрашиваю.
— Во-первых, вы не были уведомлены о намерении отменить дарение. Во-вторых, вы вложили в дом значительные средства, что можно расценивать как улучшение имущества. В-третьих, есть подозрения в притворности сделки — дарение прикрывает купли-продажу.
Слушаю и думаю — да, буду судиться. Не могу я так оставить. Не из-за денег даже, а из принципа. Нельзя давать людям безнаказанно творить подлость.
— Сколько времени займет процесс? — спрашиваю.
— Месяцев шесть, может, больше, — честно отвечает юрист. — Но шансы хорошие.
— Тогда начинаем, — решаю я.
Подаю иск в суд. Через неделю звонит мама:
— Света, — плачет она в трубку, — зачем ты на нас в суд подала? Мы же семья!
— Были семьей, — отвечаю я холодно. — А теперь вы для меня чужие люди.
— Не говори так! — всхлипывает она. — Мы же тебя любим!
— Странная у вас любовь, — говорю я. — Больше на ненависть похожа.
— Света, давай встретимся, поговорим, — просит мама.
— Говорить не о чем, — отвечаю. — Все разговоры в суде будут.
— Но ведь это же скандал! Что люди скажут?
— А мне все равно, что люди скажут, — отвечаю я. — Мне важно, чтобы справедливость восторжествовала.
Кладу трубку. Больше с родителями не разговариваю. Пусть теперь их любимый сынок о них заботится.
Проходит три месяца. Суд идет своим чередом. Димка пытается доказать, что сделка законна, но факты против него. Выясняется, что он действительно заплатил родителям за дом — полтора миллиона рублей. А дарение оформили, чтобы налоги не платить.
— Это мошенничество, — говорит мой юрист. — Притворная сделка с целью уклонения от налогов.
Суд длится еще два месяца. Наконец, выносится решение — сделка признается недействительной. Дом возвращается мне. Димка должен освободить его в течение месяца.
Получаю решение суда, еду на дачу. Звоню в домофон — отвечает Димка:
— Кто там?
— Твоя сестра, — говорю я. — Открывай.
Молчание. Потом щелчок — калитка открывается.
Захожу во двор. Димка стоит на крыльце, лицо мрачное.
— Ну что, — говорю, — поздравляю. Дом мой.
— Еще посмотрим, — буркает он. — Буду апелляцию подавать.
— Подавай, — пожимаю плечами. — Только дом все равно освободи. Решение суда обжалованию не подлежит.
— Где я жить буду? — спрашивает он.
— А меня это не касается, — отвечаю я. — Надо было думать раньше, когда чужое имущество присваивал.
— Это не чужое! — возмущается он. — Родители подарили!
— Родители подарили МНЕ, — напоминаю я. — А ты купил. Незаконно.
— Ты же в Москве живешь! — кричит он. — Зачем тебе дача?
— А тебе зачем? — спрашиваю в ответ. — Тоже не в деревне живешь.
— Мне семью создавать надо!
— И мне надо, — говорю я. — Только я не ворую для этого чужие дома.
Димка злится, но спорить не может — закон на моей стороне.
— Месяц даю, — говорю я. — Потом приеду с судебными приставами.
Ухожу, оставляя его злого и растерянного. Справедливость восторжествовала. Мой дом снова мой.
Но радости особой нет. Семьи больше нет. Родители выбрали сына, а дочь потеряли навсегда. Их выбор, их потери.
Теперь у меня есть дом, но нет родителей. Горькая победа, но победа.
