Вечером на кухне пахло пережаренным луком и чем-то кислым, будто сковородка помнила все грехи за последние три года. Виктория стояла у плиты, в старой футболке мужа — той самой, серой, с вытянутым воротом, которую он никогда не надевал, но выбросить не разрешал: «ещё нормальная вещь». Вот и носи сама, мол. Она мешала деревянной ложкой липкие макароны, обильно сдобренные дешёвым кетчупом, и думала, что всё это похоже на её брак — с виду съедобно, а на вкус тоска.
— Опять без мяса? — в дверях нарисовалась Людмила Константиновна, свекровь. Как всегда — в халате, с бигудями, но при боевом лице. Она заглянула в кастрюлю так, будто проверяла состояние бюджета страны. — Нормальная хозяйка всегда найдёт способ накормить семью.
— Нормальная свекровь нашла бы способ молчать, — буркнула Виктория, не поворачиваясь.
Но та услышала, конечно.
— Что? — прищурилась, руки на бёдра. — Это ты мне, что ли?
— А кому ж ещё? — Виктория кинула ложку в раковину, брызги кетчупа на стену. — Мне двадцать девять лет, я тоже не обязана каждый вечер выслушивать, как я «не так» готовлю.
— Ох, нашлась принцесса! — в голосе свекрови зазвенела медь. — Мы тебя в семью приняли, а ты тут ещё рот разеваешь!
И тут из комнаты, как водится, вышел Егор — муж, сын, золотой мальчик для мамы. В спортивных штанах, с телефоном в руке. Вечно полусонный вид, вечно недосказанность.
— Ну что опять? — он поморщился, как от мигрени. — Мам, Вика, вы же взрослые люди.
— Скажи своей жене, чтоб уважала старших, — свекровь ткнула пальцем. — Я тут стараюсь, а она хамит.
— Ага, старается, — Виктория резко засмеялась. — За три года брака ты нам чем помогла? Сковородку один раз купила — и то в рассрочку.
— Вик! — Егор поднял ладонь, как гаишник. — Хватит.
Но внутри у Виктории уже кипело. Три года они ютились в этой съёмной двушке, где даже обои облезли, как старый кот. Три года макароны с сосисками, кредиты на стиралку и пылесос, разговоры «потерпим ещё чуть-чуть». А теперь, когда умерла её тётя Зина и оставила ей по завещанию десять миллионов, вдруг все вокруг проснулись.
— Я тебе так скажу, — продолжала свекровь, надавливая, — в семье всё должно быть общим. Деньги, радости, трудности. А ты всё только под себя гребёшь.
— Простите, а какие радости вы со мной делили? — Виктория вскинула бровь. — Когда у меня зубы лечить не на что было, вы хоть раз спросили, как дела? Нет. А теперь у меня наследство — и вдруг я «должна».
Егор кашлянул, явно нервничая:
— Вик, ну ты тоже не передёргивай. Мы ж семья. И логично, если квартиру купим на меня. Я же муж, глава семьи.
Она даже опешила.
— Подожди. Что значит «на тебя»? Это моё наследство. Законно. Только моё.
— Но… — он замялся, посмотрел на мать, та одобрительно кивнула. — Ну, как бы… для общего блага. На меня оформим, чтоб всё честно.
— Честно?! — Виктория грохнула ладонью по столу, ложка подпрыгнула. — Честно было бы, если б ты хоть раз зарплату приносил целиком, а не «маме на лекарства» отдавал! Честно было бы, если б ты поддерживал меня, а не молчал, когда твоя мать меня поливает!
В кухне повисла тишина, даже холодильник будто замер.
— Ты думаешь только о себе, — наконец произнесла свекровь с ледяным спокойствием. — Вот что я вижу. Эгоистка.
— Да? — Виктория хрипло рассмеялась. — А вы? Вы что, мать Тереза? Всю жизнь вокруг Егора крутитесь, а я для вас чужая. И ладно бы чужая — так ещё и кошелёк теперь.
Егор тяжело вздохнул и сел на табурет, спрятав лицо в ладонях.
— Ну началось… — пробормотал он.
— Оно не «началось», — Виктория встала, вытянулась, как перед боем. — Оно уже давно идёт. Просто теперь у меня есть выбор.
Свекровь дернулась, но промолчала.
Утро началось с того, что Егор хлопнул дверцей шкафа так, будто хотел её вышибить. Виктория, ещё не проснувшись толком, подняла голову с подушки и сразу почувствовала неладное. По квартире носились раздражённые шаги, шуршали пакеты, звякала молния чемодана.
— Ты что делаешь? — голос у неё был хриплый, но твёрдый.
Егор стоял посреди комнаты, сутулый, злой, волосы растрёпаны. Он складывал свои кеды и стоптанные ботинки прямо в её спортивную сумку.
— Съезжаем, — буркнул он, даже не посмотрев. — Я договорился, мама сказала, что у неё в доме пока поживём. А ты тут с наследством сама разбирайся.
Виктория приподнялась, опёрлась на локти.
— «Мы» съезжаем — это кто? Ты и мама?
Он бросил на неё взгляд: виноватый, но упёртый.
— Вик, хватит цирка. Деньги надо оформить нормально. Ты же понимаешь, что так спокойнее будет. Если всё на тебя — потом проблемы начнутся. Налоги, проверки…
Она фыркнула.
— Вот оно что. То есть я — идиотка, которая сама без тебя ни справку, ни декларацию не заполнит? А ты, значит, умный глава семьи?
— Не начинай, — он поднял руку. — Я хочу как лучше. Для всех.
И тут Виктория увидела: чемодан, в котором он складывал вещи, стоял у самого порога. Но сверху, поверх его носков и рубашек, лежали её джинсы, её блузка.
— Ты мои вещи туда зачем положил? — она спрыгнула с кровати, подошла ближе. — Ты что, решил меня к маме в ссылку отправить?
Егор дёрнулся, но не убрал руки.
— Тебе полезно будет. Мама поможет, подскажет…
— Подскажет? — Виктория сжала зубы. — Это она вчера на кухне сказала, что я «эгоистка»? Это она хочет, чтобы я ей полквартиры купила?
Он промолчал, но взгляд опустил.
— Так вот слушай сюда, — Виктория вырвала из чемодана свои вещи, швырнула на кровать. — Я к ней жить не поеду. Никогда. Даже за миллион.
В этот момент в дверь, как назло, позвонили. Громко, настойчиво.
Виктория сразу поняла, кто это.
И правда: на пороге стояла Людмила Константиновна, в пуховике нараспашку, с пакетом мандаринов в руках — символ «заботы».
— Ну что, собираетесь? — она шагнула в прихожую, обвела взглядом чемодан, потом Викторию. — Викуся, давай, не выделывайся. У мамы спокойнее, просторнее, и деньги мы правильно распределим.
— Мы? — Виктория почти засмеялась. — А вы-то тут при чём?
— Как при чём! — свекровь вскинула брови. — Ты теперь часть семьи. Значит, деньги — общее дело. Мы все решаем, как ими распоряжаться.
— Ага, — Виктория скрестила руки. — То есть три года вы жили так, будто меня нет. А теперь я «часть семьи». Удобно.
Егор переминался с ноги на ногу, как школьник на линейке.
— Мам, ну не дави… — начал он.
— Дави, дави! — перебила его Виктория. — Я хочу услышать всё до конца.
Свекровь поставила пакет на пол, сунула руки в карманы и произнесла тихо, но отчётливо:
— Послушай, девочка. Тётя твоя тебе деньги оставила, это правда. Но ты должна понимать: молодая, глупая, всё потратишь на ерунду. А у Егора опыт, у меня тоже. Мы всё правильно сделаем. Купим большую квартиру, оформим на него. А ты — живи спокойно.
— На него?! — Виктория даже шагнула вперёд. — А я где в этой схеме?
— Рядом, — пожала плечами свекровь. — Ты жена. У мужа и жены всё общее.
— Да ну? — Виктория резко хлопнула ладонью по двери, что та дрогнула. — Тогда почему, когда Егор приносил зарплату в конверте, это «общее» сразу оказывалось у вас в аптечке?
Свекровь побледнела.
— Ты не смей! — зашипела она. — Я мать!
— А я не рабыня! — выкрикнула Виктория. — И мои деньги — только мои!
Она схватила чемодан, тот самый, и швырнула к стене. Замок треснул, одежда разлетелась по прихожей.
Егор замер, словно не верил, что жена на такое способна.
— Вик… — он протянул руку, но не успел.
Виктория резко развернулась, вошла в комнату, вытащила из шкафа свои документы — паспорт, свидетельство о наследстве. Засунула в сумку.
— Ты куда? — растерянно спросил он.
— От вас подальше, — спокойно ответила она, хотя внутри всё тряслось. — Я устала жить как в подвале. Я ухожу.
— Да ты не имеешь права! — вскрикнула свекровь. — Мы семья!
— Семья? — Виктория застегнула сумку и посмотрела прямо в глаза. — Семья не вытирает ноги о жену. Семья не требует деньги, которые ей не принадлежат.
Она надела куртку, схватила ключи и вышла, оставив их обоих в прихожей среди разбросанных носков и мандаринов.
На улице было холодно, ветер в лицо. Но внутри Виктория впервые за долгое время чувствовала себя живой.
И страшно — тоже. Потому что теперь у неё не осталось ничего, кроме документов, наследства и решимости больше не возвращаться в этот дом.
Прошло три месяца. Три самых тяжёлых и длинных месяца в жизни Виктории.
Она сняла маленькую однушку рядом с метро — стены облупленные, соседи с вечным ремонтом, но зато тишина. Тишина без Людмилы Константиновны, без вечного нытья Егора, без упрёков за макароны. Сначала было непривычно: пустой холодильник, кровать одна, чайник шипит в одиночестве. Но потом пришло облегчение.
Она оформила наследство до конца: нотариус, выписки, счёт в банке. Чётко, аккуратно, всё на своё имя. Закон прост: что получено по завещанию — это личное имущество, даже если в браке. Ей не нужно было ни с кем делиться.
И это почему-то бесило бывшего мужа и его мать ещё сильнее.
Всё началось с звонков.
— Вик, ну хватит дурить. Вернись домой. Мы всё обдумаем.
— Моя мамочка сказала, что нельзя квартиру на тебя оформлять, это риск. На меня надёжнее.
— Ты понимаешь, что с нами нельзя так? Это предательство!
Она отключала телефон, блокировала номера. Но они находили новые способы.
И вот однажды утром ей принесли повестку: Егор подал иск. Требовал признать наследство «совместно нажитым имуществом».
— Вот же… — Виктория сидела у кухни, крутила бумагу в руках. — Ну здравствуй, война.
Суд тянулся нервно. Егор сидел рядом с мамой, как ученик на экзамене, а Людмила Константиновна командовала им жестами, как дирижёр. Виктория пришла в строгом костюме, волосы собраны, документы сложены в папку. Она впервые почувствовала, что сильнее.
— Уважаемый суд, — начала она, когда дали слово. — Наследство по закону является моим личным имуществом. Это прописано в статье Семейного кодекса. Муж и его мать пытались заставить меня отказаться от этого права. Я не согласилась. За это подверглась давлению и угрозам.
Егор дёрнулся.
— Да какие угрозы! Мы же семья! Мы хотели как лучше!
— Хотели, — перебила она, — но для себя. Я для вас всегда была удобной: готовить, работать, терпеть. Но стоило у меня появиться деньги — я стала врагом.
Судья устало вздохнул, пролистал документы. Всё было слишком очевидно: завещание, справки, нотариальные бумаги.
И вот финал:
— В иске отказать. Наследство остаётся в собственности Виктории Сергеевны.
В зале повисла тишина. Людмила Константиновна побелела, как мел. Егор опустил голову.
А Виктория улыбнулась. Тихо, но так, что у них внутри всё сжалось.
Выходя из здания суда, она впервые вдохнула полной грудью.
Она знала, что впереди ещё много: купить жильё, выстроить новую жизнь, научиться доверять себе. Но главное уже произошло. Она не дала себя сломать.
На следующий день Виктория подписала договор на свою квартиру. Маленькая, светлая, с белыми стенами и большим окном в кухне. Она обошла пустые комнаты и поняла: вот теперь у неё действительно есть дом. Без «советов», без шантажа, без чужих претензий.
Телефон снова зазвонил. «Егор».
Виктория посмотрела на экран, усмехнулась и выключила.
— Всё, мальчики и девочки, игра окончена, — сказала она вслух.
И впервые за долгое время засмеялась искренне.
