Нина толкнула тяжёлую дверь подъезда плечом, привычно вдыхая запах сырости и варёной картошки, который тут стоял ещё со времён перестройки. Лампочка под потолком снова мигала, как всегда — пятнадцать секунд света, потом темнота. Вот и вся иллюминация. Лифт не работал — с третьего этажа кто-то неделю назад сорвал кнопку, и теперь бабки внизу только и обсуждали, что «управляйка совсем обнаглела». Но Нина давно перестала надеяться на чудеса коммунального сервиса. Три пролёта пешком — тоже спорт.
На площадке их квартиры уже слышалось: телевизор орёт, Пётр сидит, как обычно, с пивом. Голос ведущего ток-шоу:
— …а сейчас вы узнаете правду о кредитных афёрах!
Ну конечно. Символично.
Она вставила ключ в замок, дверь скрипнула. В прихожей — тот же хлам: ботинки Петра, вытянутые носки на полу, куртка свалена на тумбочку. Пахло колбасой и луком — значит, ужин был, но не для неё.
— Опять поздно, — голос Петра донёсся из комнаты. — Небось в магазин заходила. Транжира.
Нина молча сняла пальто, повесила на крючок. Про магазин он угадал. Купила себе дезодорант за 189 рублей и хлеб за сорок восемь. Уже готовилась к допросу.
Она прошла на кухню. На столе — грязные тарелки, пара пустых бутылок из-под пива, банка майонеза открытая. В раковине гора посуды. Нина закрыла глаза, глубоко вдохнула. Вот так каждый день: работа — дом — посуда. А зарплата у неё «жалкие копейки», как Пётр выражается.
Он вышел из комнаты, в спортивных штанах и с довольной ухмылкой:
— Ну что, купила? Показывай.
— Хлеб. И дезодорант. — Она положила пакет на стол.
— Дезодорант? — он фыркнул. — Да кому ты нужна пахнуть? Всё равно сидишь в своей бухгалтерии, там такие же серые мыши. Могла и потерпеть.
Нина сжала губы. Какой смысл объяснять, что потерпеть нельзя? Что ей просто неприятно чувствовать себя неряшкой среди коллег.
— Петя, он сто восемьдесят девять рублей. Неужели это катастрофа?
— Конечно катастрофа! — он повысил голос. — Мы кредиты гасим, а ты ерундой разбрасываешься! Я ноутбук взял — для работы! Ты же сама пользуешься!
«Работа» заключалась в бесконечных играх и скачивании фильмов, но спорить бесполезно.
Из комнаты высунулась свекровь. Она жила с ними последние полгода «временно», но временное стало постоянным.
— Ниночка, ну зачем тебе эти химии? — сладким голосом сказала она. — Раньше как жили? Водичкой умылась — и ладно. А ты всё деньги транжиришь. Ты б лучше пирог испекла сыну.
Нина отвернулась к раковине, чтобы никто не видел, как у неё скривилось лицо. «Пирог испекла»… Только этого не хватало.
— Мам, ну ты права, — поддержал мать Пётр. — Нина у нас хозяйка так себе. Работа у неё — так, для отмазки. Настоящая жена дома сидеть должна, за мужем ухаживать.
Нина включила воду погромче, чтобы не слышать. Но внутри всё кипело. Сколько можно терпеть?
На работе всё выглядело иначе. В обед коллега Лариса достала новый крем для рук, пахнущий ванилью. Стоил он под тысячу. Нина сделала вид, что не замечает. Её руки давно потрескались от бесконечной посуды, но она стеснялась показывать. Зарплата в двадцать пять тысяч уходила сразу: часть Пётр забирал на «семейные нужды», часть — кредиты, и оставалось ей на проезд и редкие булочки в столовой.
Сегодня она поймала себя на мысли: стыдно есть булочку, когда дома ждёт проверка чеков.
Вечером разговор перешёл в новый виток.
— Кстати, — Пётр хлопнул ладонью по столу. — Я тут подумал. Раз у тебя бабушка умерла, и наследство будет, то это наши деньги. Надо сразу планировать. Я машину хочу нормальную. И ремонт маме сделаем.
Нина замерла. Вот оно.
— Петя, наследство — это не общее. Нотариус сказал. Это только моё.
— Что значит твоё?! — он вскинулся. — Мы семья! Всё общее! Ты без меня пропадёшь, сама ничего не умеешь!
Свекровь закивала:
— Правильно сын говорит. Мужчина должен управлять финансами. А то у тебя вечно какие-то глупости.
Нина почувствовала, как кровь прилила к лицу.
— Я не пропаду. И деньги тратить на машину я не собираюсь. Я хочу их вложить во что-то своё.
— В своё?! — Пётр уже орал. — Ты совсем оборзела? Это инвестиция в наше будущее! А если ты упрёшься, знай: я тебя без копейки оставлю!
Он стукнул кулаком по столу так, что банка майонеза перевернулась и залила скатерть. Свекровь ахнула и кинулась вытирать.
Нина стояла, прижав руки к груди. В голове только одна мысль: «Он не остановится. Никогда».
И впервые за долгое время у неё мелькнула отчаянная злость. Не жалость, не обида — злость.
Она тихо сказала:
— Попробуй только тронуть мои деньги.
Пётр застыл, глаза налились кровью.
— Ах ты…
Он поднял руку, будто собирался ударить, но остановился. Свекровь бросилась между ними:
— Петя! Успокойся!
Тарелка на краю стола грохнулась на пол, разлетелась на осколки. Нина вздрогнула.
Молчание.
Потом Пётр процедил:
— Ладно. Но разговор мы ещё продолжим.
Нина вышла из кухни, закрылась в ванной и включила воду, чтобы не слышать, как они там шепчутся. Сердце стучало так, что казалось — сейчас вырвется.
Утро началось с молчания. Пётр не сказал ни слова, только громко хлопал дверцами шкафов и шумно пил чай. Свекровь косилась на Нину с видом страдалицы — мол, ты, неблагодарная, довела сына до белого каления. В воздухе висело что-то тяжёлое, будто натянутая проволока.
Нина еле доела бутерброд и вышла из квартиры. На лестнице задержала дыхание — лишь бы не заплакать прямо сейчас. Слёзы были уже близко, но нельзя. На улице тоже люди.
На работе она сидела как в тумане. Цифры не складывались в голове. В обед Лариса спросила:
— Ты чего такая бледная?
Нина махнула рукой.
— Да так, не выспалась.
Но внутри всё клокотало. Сколько можно терпеть? Десять лет замужем, а живёт как школьница под надзором училки. Каждую трату проверяют, каждое слово комментируют. И теперь эти семь миллионов — последняя капля.
После работы Нина специально задержалась. Сидела в бухгалтерии одна, пересматривала какие-то счета, лишь бы не идти домой. Но в девять вечера охранник уже намекнул: «Девушка, давайте закрываться».
Идти всё равно пришлось.
В квартире пахло жареным мясом. На столе пир горой: салат, котлеты, даже торт какой-то из магазина. Всё для кого? Для мамы и сына.
— Где шлялась? — Пётр встретил её на пороге кухни. — Мы ужинаем, а ты где?
— Работала, — коротко ответила Нина и прошла мимо.
Свекровь фыркнула:
— Да какая у неё работа… копейки приносит, а гонору, как у министра.
Пётр ухмыльнулся:
— Вот именно. А вот если бы ты нормально распорядилась наследством, мы бы жили как люди.
Нина опустилась на табуретку и посмотрела прямо на него:
— Это не твоё дело.
Молчание повисло на секунду. Потом раздался грохот — он со злости швырнул вилку в тарелку.
— Ах так? Значит, не моё? А кто кредиты платит? Кто тащит эту семью? Я! А ты неблагодарная!
Он резко дёрнул её за руку, заставил подняться.
— Запомни: в этом доме командую я. И деньги будут общие. Иначе можешь катиться к чёрту.
Нина выдернула руку.
— Отлично. К чёрту так к чёрту.
Пауза. Все трое смотрели друг на друга. У свекрови челюсть отвисла.
— Ты что сказала? — зашипела она. — Ты мужу перечишь? Ты в его квартире живёшь!
— В нашей. — Голос Нины дрожал, но она не отступала. — И я тоже здесь прописана.
— Но квартира на Петю записана! — вскинулась свекровь. — Это его собственность!
— Половина моя. Мы её в браке покупали. — Нина впервые за все годы сказала это вслух.
Свекровь побледнела. Пётр шагнул ближе.
— Ты что, собралась меня судить?
— Если придётся — да.
Тишина была оглушительной. Потом Пётр схватил пустую коробку из-под торта и со всего размаха кинул в стену. Крем разлетелся по обоям.
— С ума сошла, дура! — закричал он. — Да без меня ты никто! Ты копейку не заработаешь! Тебя с работы пинком выгонят, ты безмозглая!
— Хватит! — Нина тоже закричала. — Я больше не собираюсь терпеть твой контроль!
Она рванулась в спальню, достала из шкафа свою сумку и стала в неё совать вещи.
— Ты что творишь?! — Пётр бросился за ней. — Куда собралась?!
— От тебя.
Он схватил сумку, попытался вырвать. Вещи вывалились на пол.
— Никогда от меня не уйдёшь! Ты без меня пропадёшь! — он держал сумку мёртвой хваткой.
Нина резко отпустила ручку, и он чуть не упал назад.
— Пропаду? — она посмотрела прямо в глаза. — Вот и посмотрим.
Она подняла паспорт, кошелёк и телефон, сунула в карман куртки. Этого достаточно.
— Ты пожалеешь! — заорал Пётр. — Я всё равно эти деньги заберу!
— Попробуй. — Голос у неё был ледяной.
Свекровь влетела в комнату, заголосила:
— Сынок, держи её! Куда она пойдёт? Да кто её возьмёт! Да она нищая!
Нина не ответила. Просто вышла.
На улице было холодно. Осень. Дождь моросил, в свете фонарей казался серебряной пылью. Нина шла быстро, не разбирая дороги. Сумки нет, одежды нет — только паспорт и телефон. Но внутри впервые за долгое время было чувство… свободы.
Она остановилась у остановки, вдохнула. В голове звенело: «Я ушла. Я правда ушла».
Но вместе со свободой пришёл страх. Где ночевать? Куда идти? Подруг почти нет, с мамой отношения натянутые. Снимать квартиру? На что?
Она достала телефон и открыла банковское приложение. Наследство уже поступило — семь миллионов. На отдельный счёт, не общий. Она ещё неделю назад сделала так, как нотариус посоветовал: открыть личный счёт только на своё имя.
В это время Пётр метался по квартире.
— Она что, реально ушла? — бормотал он. — Да куда она денется, дурочка. Всё равно приползёт.
— Сынок, — причитала мать, — не давай ей крутить тобой! Она должна слушаться мужа!
— Я ей покажу! — он схватил телефон, но Нина уже заблокировала его номер.
Нина сидела в маршрутке и смотрела в окно. Город проносился мимо. Она ещё не знала, куда едет. Но внутри было твёрдое решение: назад она не вернётся. Никогда.
И в этот момент страх сменился решимостью.
Нина сняла крошечную комнату в коммуналке. Всего восемь квадратных метров, старый шкаф, железная кровать, обшарпанный стол. Соседка оказалась женщина лет пятидесяти, добродушная, хотя шумная. Для Нины это стало передышкой: тишина от постоянных криков и унижений стоила дороже всяких удобств.
Дни проходили в новой суете: звонки в нотариальную контору, визиты в банк, консультации у юриста. Ей объяснили всё просто: наследство — личное имущество, Пётр может сколько угодно кричать, но по закону у него нет прав на эти деньги.
Каждый вечер приходили смс-ки:
— «Ты вернёшься, иначе пропадёшь».
— «Дура, отдай деньги, это наше».
— «Я приеду и заберу силой».
Нина заблокировала его второй номер. Но всё равно знала: он не отстанет.
Однажды вечером Пётр явился к коммуналке. Дверь в коридор грохотала под его кулаками.
— Нина! Открывай! — орал он. — Ты не имеешь права прятаться от мужа!
Соседка выглянула:
— Девка, полицию зови, а то он тут весь дом на уши поставит.
Нина набрала «112». Через пятнадцать минут приехал наряд. Пётр разыграл спектакль:
— Я просто хотел поговорить с женой! Это семейное дело!
Но полицейский сухо ответил:
— Семейное дело — решайте через суд. А сейчас вы мешаете жильцам.
И вывели его.
Казалось, всё пошло на спад. Нина устроилась на курсы бухгалтеров-экспертов. Денег хватало, она впервые за десять лет купила себе хорошие ботинки без угрызений совести. Стала улыбаться чаще, даже волосы подстригла.
Но Пётр нанёс последний удар. В один день ей позвонили из банка:
— У вас заблокирован счёт по заявлению супруга.
У неё потемнело в глазах. Семь миллионов! Всё висело на волоске.
Юрист разъяснил:
— Не переживайте. Он не имеет права. Через суд мы легко отменим блокировку.
Но для Нины это стало испытанием: снова зависимость, снова его тень над её жизнью.
Вечером она сама позвонила ему.
— Пётр, слушай внимательно. Если ты ещё раз полезешь в мои дела, я подам на раздел квартиры. Ты прекрасно знаешь: половина моя. Продадим — и ты останешься с половиной однушки. С мамой. Без меня.
Он молчал. Потом пробормотал:
— Ты не посмеешь.
— Уже посмела. — Голос её был твёрдым. — Я не твоя вещь. И мои деньги — мои.
Она отключила телефон и впервые ощутила спокойствие.
Прошло полгода. Нина сняла уже не комнату, а двухкомнатную квартиру. Купила мебель сама, выбрала всё, что нравилось ей, а не «как у людей». Окончила курсы, устроилась в солидную фирму. Зарплата — сорок пять тысяч. Не миллионы, но свои, честные.
Пётр больше не появлялся. То ли смирился, то ли искал новую жертву. Свекровь пару раз звонила, но Нина сбрасывала звонки.
Она сидела вечером у окна, пила горячий чай и смотрела на огни города. И вдруг поняла: она счастлива. Настоящая, свободная, самостоятельная.
Все эти годы её держали в клетке. Но клетка открылась.
И ключ всё это время был у неё в руках.
