Дина узнала случайно. Стояла в очереди за хлебом, когда услышала знакомый голос соседки:
— А Катя-то счастливая! Родители ей трёшку бабушкину отдают. Трое детей — куда им в двушке съёмной?
Пакет с продуктами выскользнул из рук. Дина нагнулась, собирая рассыпавшиеся яблоки, и чувствовала, как горят щёки. Полгода. Полгода родители молчали.
Дома она долго сидела на кухне съёмной однушки, глядя в пустоту. В тридцать пять лет — архивариус с копеечной зарплатой, одинокая, некрасивая. И теперь ещё и обманутая.
К родителям поехала на следующий день. Мама суетилась на кухне, папа читал газету.
— Мам, можно поговорить?
— Конечно, садись. Чай будешь?
— Не нужно. Я про квартиру.
Мама замерла с чайником в руках.
— Какую квартиру?
— Бабушкину. Которую вы Кате отдаёте.
— А… — мама поставила чайник. — Откуда ты знаешь?
— Не важно. Важно, что я узнала случайно.
Папа отложил газету.
— Дина, мы хотели тебе сказать…
— Когда? Перед переездом?
— Мы думали, как лучше…
— Лучше для кого?
Мама села рядом.
— Динуля, ну подумай сама. У Кати трое детей, они в съёмной ютятся. А ты одна.
— И что?
— А то, что тебе трёшка зачем? Деньги только лишние тратить…
— А мне спросить не стоило?
— Зачем расстраивать? Мы же видим — ты и так не очень счастливая…
Дина встала, подошла к окну.
— Не очень счастливая — это диагноз?
— Динуля, не обижайся…
— На что обижаться? На то, что я неудачница? На то, что не родила детей? На то, что получаю копейки?
— Мы не это имели в виду…
— А что? Что тридцать пять лет я хорошая дочь. Каждые выходные здесь. Ваши лекарства покупаю, к врачам вожу. А Катя появляется на праздники. И ей квартиру?
— Мам, а если бы я замуж вышла, детей родила — мне бы тоже квартиру дали?
— Ну… может быть…
— То есть я наказана за то, что одинокая?
— Это не наказание!
— Тогда что?
Папа тихо сказал:
— Мы думали, тебе всё равно.
— Всё равно?!
— Ты никогда ничего не просишь. Ни на что не жалуешься. Мы подумали…
— Что я не человек? Что у меня нет потребностей?
Дина села за стол.
— А вы знаете, чего я хочу?
— Чего? — тихо спросила мама.
— Своего дома. Не съёмного. Где я могу кота завести, обои переклеить.
— Но квартиры дорогие…
— А бабушкина квартира могла бы первым взносом стать.
— Но Кате она нужнее…
— Почему?
— У неё дети!
— А у меня жизнь есть. Одна жизнь.
У двери Дина обернулась.
— Знаете что? Может, вы правы. Может, мне действительно ничего не нужно. Тогда и помощь моя вам не нужна.
— Дина, что ты имеешь в виду?
— То, что сказала. Оформили квартиру на сестру? Отлично! Теперь не ждите помощи от меня — идите к ней за деньгами и советами
— Но мы семья!
— Семья — это когда с тобой считаются.
Полгода родители звонили каждый день. Дина не брала трубку. Катя не звонила вообще — видимо, совесть мучила, а может, просто было не до того.
За эти полгода Дина нашла работу в частном архиве — зарплата в два раза больше. Подала документы на ипотеку. Банк одобрил.
Квартиру нашла быстро — маленькую однушку в старом доме. Свою. Впервые в жизни — свою.
Родителей встретила случайно, возле банка. Шла забирать ключи от квартиры, они выходили из аптеки — постаревшие, согнутые.
Мама увидела её первой:
— Динуля!
Дина остановилась, перешла на другую сторону улицы. Не оглядываясь. Слышала, как мама кричит:
— Дина, постой!
Не обернулась.
В новой квартире впервые за годы почувствовала покой. Кот Мурзик, купленный в первый же день, мурлыкал на подоконнике. Цветы в горшках, новые шторы, книги на полках.
Телефон молчал — номер сменила.
Иногда думала о родителях. Болеют, наверное. Стареют. Но злости не было — только усталость. Сорок лет она была хорошей дочерью. Теперь время быть хорошей для себя.
Через год встретила Катю в супермаркете. Сестра выглядела усталой, дети висели на ней гроздью.
— Дин! — Катя бросилась к ней. — Как же я рада тебя видеть!
— Привет.
— Слушай, родители совсем плохие стали. Мама в больнице лежала, папа один остался…
— И что?
— Как что? Ты же дочь!
— И ты дочь.
— Но я с детьми, мне некогда…
Дина взяла с полки молоко, положила в корзину.
— Катя, а помнишь, что ты мне говорила год назад?
— Что?
— Что квартира вам нужнее. Потому что дети.
— Ну да…
— Вот и забота о родителях вам нужнее. По той же причине.
Катя покраснела:
— Дин, ну нельзя же так! Из-за квартиры…
— Не из-за квартиры. Из-за того, что меня полгода обманывали. Решили за меня, не спросив.
— Но мы же семья!
— Семья — это когда тебя уважают. А не когда используют как домработницу.
Дина пошла к кассе. Катя побежала следом:
— Дин, постой! Родители переживают…
— А я не переживала?
— Переживала, но…
— Но я же сильная, да? Привыкли, что я всё сношу молча?
Катя замолчала.
— Слушай, может, встретимся? Поговорим нормально?
— Зачем?
— Ну… мы же сёстры.
Дина остановилась у кассы:
— Сёстры — это когда поддерживают друг друга. А не когда молча берут чужое.
Дома Мурзик встретил мурлыканьем. Дина заварила чай, села у окна с книгой. За стеклом шумел вечерний город — равнодушный, но уже не враждебный.
Думать о родителях было больно. Они, наверное, болеют, стареют, ждут звонка. Но звонить не хотелось. Сорок лет она была удобной дочерью — тихой, покорной, неприхотливой. И что получила? Статус человека второго сорта.
Зазвонил домофон. Дина подошла к окну — во дворе стояла мама. Постаревшая, с палочкой.
— Динуля, открой! Я знаю, ты дома!
Дина отошла от окна. Мама кричала ещё минут десять, потом ушла.
На следующий день пришла снова. И на следующий. На четвёртый день Дина не выдержала, открыла.
— Что тебе нужно?
— Поговорить.
— О чём?
— О том, что мы ошиблись.
Мама вошла в прихожую, оглядела квартиру.
— Как тут уютно… И кот какой красивый.
— Спасибо. Говори, зачем пришла.
Мама прошла в комнату, села на диван. Мурзик тут же запрыгнул к ней на колени.
— Папа в больнице.
— И что я должна делать?
— Навестить его.
— Зачем?
— Он твой отец!
— А я его дочь. Которую полгода обманывали.
Мама заплакала:
— Динуля, мы поняли, что ошиблись…
— Когда поняли? Когда я перестала вам помогать?
— Когда ты исчезла. Мы думали…
— Что?
— Что ты всегда будешь. Что можно с тобой не считаться.
Дина села в кресло напротив:
— Мам, а ты помнишь, о чём я мечтала в детстве?
— О чём?
— Не помнишь. А о чём Катя мечтала?
— О большой семье, о детях…
— Правильно. Потому что Катя говорила о своих мечтах. А я молчала.
— Ты была тихой девочкой…
— Я была удобной. Мечтала втайне.
Мама погладила кота:
— О чём мечтала?
— О своём доме. О том, чтобы быть важной для кого-то.
— Ты важна для нас!
— Как домработница. Не как дочь.
— Дина, скажи, что нужно, чтобы ты нас простила?
— Ничего.
— Как ничего?
— Я уже простила. Но это не значит, что всё вернётся как было.
— А как будет?
— Никак. Я живу своей жизнью.
Мама встала:
— Но мы стареем! Болеем! Нам нужна помощь!
— Попросите Катю.
— Но у неё дети!
— А у меня что — нет жизни?
Мама замолчала.
— У неё семья, ей некогда…
— Вот видишь? Ты и сейчас считаешь, что моё время менее ценное.
— Дина, я не хотела…
— Хотела. Всегда хотела. Я — запасной вариант. Когда Кате некогда, неохота — есть Дина.
Дина встала, подошла к окну:
— Мам, знаешь, что самое обидное? Не квартира. А то, что вы даже сейчас не понимаете.
— Что не понимаем?
— Что у меня тоже есть право на счастье. На свою жизнь.
— Но мы же семья…
— Семья — это когда все равны. А не когда одного используют.
Мама взяла палочку:
— Значит, ты нас бросаешь?
— Я перестаю быть удобной.
После маминого ухода Дина долго сидела на кухне. Мурзик мурлыкал на коленях, за окном светили чужие окна.
Было грустно. И правильно одновременно.
В сорок лет она наконец поняла: нельзя купить любовь удобством. Нельзя заслужить уважение покорностью. Можно только потерять себя.
Через месяц встретила маму в поликлинике. Та выходила от врача, шла медленно, с трудом.
— Динуля…
— Привет.
— Как дела?
— Хорошо. А твои?
— Плохо. Папа дома, но слабый. Катя изредка заезжает…
Дина кивнула:
— Понятно.
— Может, зайдёшь? Папа спрашивает…
— Нет.
— Почему?
— Потому что ничего не изменилось. Вы по-прежнему считаете, что я должна.
— Но ты дочь…
— И Катя дочь. Но она занята, да?
Мама опустила глаза.
Дина пошла к выходу. У дверей обернулась:
— Мам, когда поймёшь, что я — не запасной вариант, а человек со своими потребностями — позвони.
— А если не пойму?
— Тогда живи без меня. У тебя есть старшая дочь.
Дина вышла на улицу. Солнце светило ярко, птицы пели в деревьях. Обычный день обычной жизни. Но впервые — своей.
Маленькой, одинокой, но своей. И этого было достаточно.
