«Хлеб мой ешь!» — бросала свекровь. Но когда узнала, что я получаю 200 тысяч, велела мне убираться с «её кухни»

Тамара Ивановна вошла на кухню и сразу включила свет, хотя я уже сидела за столом. Она всегда так — врывалась, будто ловила меня на месте преступления.

— Опять макароны? Ты вообще готовить умеешь?

Я молча доела. Четыре года в этой квартире научили меня одному: чем меньше слов, тем меньше поводов для скандала.

— Хлеб мой ешь, свет мой жжёшь. А сама что? Учительница. Гроши приносишь.

Олег сидел в комнате. Я слышала звук телевизора — он сделал громче. Как всегда.

Тамара Ивановна открыла холодильник, достала масло, обернулась:

— Ты хоть понимаешь, что без меня вы с Олегом где бы жили? На съёмной? На твою зарплату?

— Понимаю.

— Не слышу благодарности.

— Спасибо.

Она фыркнула и ушла. Я осталась сидеть. В окне напротив горел свет. Я подумала: у всех своя тюрьма. Только у каждого — своя.

Ночью я открыла ноутбук. Олег спал. Я включила лампу, прикрыла экран рукой.

Новое сообщение от заказчицы: «Марина, вы волшебница! Переведу остаток сегодня».

Я выдохнула. Полгода назад подруга попросила сделать детскую. Я согласилась почти бесплатно — но поняла, что мне это нравится. Потом был второй заказ. Третий. Я смотрела уроки по ночам, пока все спали. Никому не говорила.

Даже Олегу. Боялась, что он расскажет матери. А она начнёт требовать деньги. Или скажет, что я зазналась.

Деньги я переводила на отдельную карту.

Олег повернулся во сне, пробормотал что-то. Я замерла. Он не проснулся. Я закрыла ноутбук и легла, глядя в темноту.

Утром Тамара Ивановна уже сидела на кухне. Передо мной на столе — тарелка с бутербродами.

— Ешь. Я сделала. А то ходишь голодная, потом ещё скажешь, что я тебя морю.

Я села. Она смотрела, как я жую.

— Спасибо.

— Ладно уж. Мы же семья. Хоть ты и копейки приносишь.

Я доела и пошла собираться. Телефон лежал на тумбочке. Я проверила — уведомление из банка. Перевод. Крупный. За последний проект.

Я быстро убрала телефон в карман.

Вечером я вернулась поздно. Олег с матерью сидели на кухне, ужинали. Тамара Ивановна кивнула:

— Наконец-то. Я уж думала, там ночевать осталась.

Я разделась, села за стол. Тамара Ивановна поставила передо мной суп:

— Ешь. Специально оставила.

Телефон лежал в кармане джинсов. Тяжёлый, будто камень.

На следующий день я пришла домой — Тамара Ивановна говорила по телефону, громко, раздражённо:

— Конечно, понимаю. Но у меня же расходы! Олег получает не бог весть что, Марина вообще гроши. Как мне всё тянуть?

Я прошла в комнату, легла. Хотелось исчезнуть.

Через полчаса Тамара Ивановна вошла без стука, села на край кровати:

— Марина, слушай. Коммунальные выросли. Может, ты чуть больше скидывать будешь?

Я посмотрела на неё.

— Тамара Ивановна, я и так всё отдаю. У меня остаётся только на проезд.

— Ну ты же ещё на что-то тратишь?

— Не трачу.

Она вздохнула, встала:

— Ладно. Не обижайся.

Вышла. Я лежала и смотрела в потолок. Телефон завибрировал — новый заказ. Я ответила: «Да, могу. Напишите подробнее».

И поняла: больше не могу так жить.

Утром Тамара Ивановна говорила с кем-то на кухне:

— У меня тут невестка. Учительница. Гроши приносит, а ест за троих. Олег молчит, добрый у меня. Но я-то вижу, сколько всё стоит.

Я встала, вышла. Тамара Ивановна положила трубку:

— А, проснулась. Садись, кашу сварила.

Я села. Она поставила тарелку:

— Марина, может, подработку найдёшь? Репетиторство там. А то неловко — вы живёте, а я всё тяну.

— Тамара Ивановна, я отдаю почти всю зарплату.

— Понимаю. Просто мало, понимаешь? Мне тяжело.

Я доела, встала. В комнате Олег сидел на кровати:

— Ты чего такая?

— Нормально.

— Мать опять что-то сказала?

Я остановилась:

— Олег, может, пора съехать?

Он почесал затылок:

— Куда? На съёмную? Дорого же. Зачем, если мать не против?

— Не против? Она каждый день напоминает, что я ем её хлеб.

— Да ладно. Она просто так. Не обращай внимания.

Я взяла сумку и вышла.

Вечером я пришла домой — Тамара Ивановна жарила котлеты. Обернулась:

— Пришла? Вовремя. Олег задерживается, начнём без него.

Я умылась, села за стол. Тамара Ивановна поставила тарелку:

— Ешь. Старалась для тебя.

Телефон лежал рядом. Экраном вверх. И вдруг — уведомление. Из банка. Крупная сумма.

Тамара Ивановна замерла. Наклонилась. Прочитала.

— Это что?

Я быстро перевернула телефон.

— Ничего.

— Как ничего?! Я видела! Марина, откуда деньги?

Молчание.

— Я спрашиваю!

Она схватила телефон. Я попыталась забрать — она оттолкнула меня. Разблокировала. Прочитала.

Медленно подняла глаза.

— Дизайн? Ты? Значит, ты тут нищую строила? Ходила, ныла? А сама деньги гребёшь?

— Тамара Ивановна, я заработала их сама.

— Сама?!

Она швырнула телефон на стол.

— Ты в моей квартире! Мой хлеб ешь! А деньги прячешь?!

— Я не прятала…

— Молчи! Четыре года я тебя терпела! Кормила! А ты что? Копила и молчала?!

Дверь хлопнула. Олег вошёл:

— Что случилось?

— Спроси у жены! Она, оказывается, богатая! Дизайнер! А мне ни слова!

Олег посмотрел на меня:

— Марина, правда?

Я встала.

— Да. Полгода работаю. По ночам.

— И молчала?

— Боялась. Боялась, что ты расскажешь матери. Вот — я была права.

Тамара Ивановна шагнула ко мне:

— Раз деньги есть — вали! Не нужны мне тут умницы!

Я посмотрела на неё. Потом на Олега. Он стоял молча. Не защищал.

— Хорошо. Ухожу.

Я собирала вещи. Олег стоял в дверях:

— Марина, куда ты?

— Не знаю. Сниму что-нибудь.

— Подожди. Завтра поговорим. Мать успокоится.

Я остановилась:

— А ты? Ты хоть раз сказал ей, чтобы не говорила про хлеб?

Молчание.

— Вот именно.

Я застегнула сумку, прошла мимо него. Тамара Ивановна сидела на кухне с чаем. Увидела меня:

— Правильно. Иди. Раз умная.

Я надела обувь и вышла.

Неделю жила у подруги. Потом нашла однушку. Небольшую. Свою.

В первый вечер сидела на полу посреди пустой комнаты. Мебели почти не было. Но было тихо.

Пошла в магазин. Купила всё, что хотела. Йогурты, фрукты, сыр. Разложила в холодильник. Закрыла дверцу — и засмеялась.

Олег звонил каждый день. Я не брала трубку.

Через две недели уволилась из школы. Заказов стало больше. Я работала по ночам — но теперь это был мой выбор.

Месяц спустя позвонила Тамара Ивановна. Я долго смотрела на экран. Взяла трубку.

— Алло?

— Марина, это я. Слушай, у меня ремонт. Ты же дизайном занимаешься? Может, посмотришь? По-простому. По дружбе.

Я медленно выдохнула.

— Тамара Ивановна, это моя профессия. У меня есть расценки.

— Ну я же не чужая. Семья всё-таки.

— Могу приехать, посмотреть, назвать цену. Если устроит — сделаю. Нет — наймёте другого.

Пауза.

— Ладно. Приезжай.

Я приехала через два дня. Тамара Ивановна открыла, кивнула сухо. Олег вышел:

— Привет.

— Привет.

Тамара Ивановна показала комнаты, рассказала, что хочет. Я делала пометки, фотографировала. Она говорила много. Нервничала.

Когда закончили, я назвала цену.

Тамара Ивановна замерла.

— Дорого.

— Стандарт. Спросите у других — будет так же.

Она смотрела долго. Потом тихо:

— Подумаю.

Я собрала вещи. Олег проводил:

— Марина, может, поговорим? Я скучаю.

Я застегнула куртку.

— Олег, я не против тебя. Просто не могу жить там, где меня измеряют деньгами.

— Но мы можем съехать. Вместе.

Я покачала головой.

— Нет. Ты не уйдёшь. Не сможешь.

Молчание.

Я открыла дверь и вышла.

Тамара Ивановна не позвонила.

Прошло полгода. Я работала, встречалась с заказчиками. Иногда было страшно. Но заказы не заканчивались.

Однажды вечером я сидела на диване у себя дома. Пила кофе, смотрела в окно. На кухне горел мой свет. В холодильнике лежала моя еда.

Я думала о работе, о новом проекте, о том, что надо купить шторы.

Но ни разу — ни разу за этот вечер я не подумала о том, имею ли я право быть здесь.

Я просто была.

И этого хватало.

Оцените статью
«Хлеб мой ешь!» — бросала свекровь. Но когда узнала, что я получаю 200 тысяч, велела мне убираться с «её кухни»
«Твоя жизнь и ломаного гроша не стоит» – журналист и ведущий Кушанашвили резко ответил Корчевникову. Таким образом, мужчина высказал свое недовольство