Ольга сидела на кухне, уставившись в кружку, где чай давно остыл. За окном моросил октябрьский дождь, лениво стекая по стеклу, как будто сам не хотел начинать этот день. В квартире стояла тишина, но не та, что приносит покой, а вязкая, тяжелая — как перед бурей.
Она знала: вечером снова будет скандал. Потому что сегодня истекал срок — она должна была решить, согласна ли продать дом свекрови, тот самый, что достался ей по наследству от покойного отца.
Дом на окраине города, с садом, баней и старым яблоневым садом — единственное, что осталось от прежней жизни. От жизни, где еще был отец, где не нужно было бояться собственного мужа и оглядываться на его мать.
Она поднялась, вылила чай в раковину, включила воду, чтобы заглушить мысли.
Из комнаты донеслось:
— Оль, а ты когда риелтору перезвонишь? Мы же договаривались, что к пятнице дом в продажу поставим! — голос Кирилла звучал привычно раздраженно, будто он не говорил, а приказывал.
— Я не решила еще, — ответила она, не глядя в его сторону.
— Что значит — не решила? — он вышел из комнаты, уже натягивая куртку. — Ты же сама говорила, что отцу он был в тягость, старый весь, в ремонте утонем. Деньги продадим — и ипотеку закроем. Или ты забыла, сколько я за нас вкалываю?
Ольга отвернулась.
— Это не ты за нас вкалываешь. Это я на двух работах сижу, потому что твоя мама «временно» у нас живет третий год, а коммуналку жрет, как котел.
Кирилл резко застегнул молнию, зыркнул глазами:
— Вот только без мамы не надо, понялa? Она тебе, между прочим, помогает! С ребенком сидит, когда ты шляешься по своей бухгалтерии!
— Помогает? — Ольга едва не рассмеялась. — Она унижает меня каждый день. Считает каждую копейку, которую я потратила на продукты. Считает, сколько я ем и чем дышу.
— Прекрати, — отрезал он. — Мама добрая женщина. Просто у тебя язык острый.
Ольга сжала губы, чтобы не сорваться.
— Добрая женщина, которая вчера в лицо сказала, что я должна быть благодарна, что вы меня «приютили». Хотя квартира — моя, Кирилл! Моя, не ее!
— Вот именно, твоя. А она — моя мать, — холодно бросил он и ушел, хлопнув дверью.
Дверь хлопнула, а в душе — как будто что-то сломалось.
Каждый день одно и то же. Она — неблагодарная, вспыльчивая, не умеющая хранить семью. Он — жертва, зажатый между «двумя женщинами». И мать его — святая, конечно.
Ольга подошла к зеркалу. Темные круги под глазами, морщинки у губ — все это появилось не за годы, а за месяцы.
Когда отец умер, Кирилл первым предложил продать дом:
«Зачем тебе это старье? Возьмем ипотеку, купим новую квартиру, поближе к центру».
Но Ольга не спешила. Дом был памятью. Там каждое дерево посадил отец, каждую плитку на крыльце он сам положил. Продавать казалось предательством.
Однако Кирилл и его мать, Галина Сергеевна, думали иначе.
Им нужны были деньги. Срочно.
Вечером, как она и ожидала, буря началась.
Галина Сергеевна сидела на диване, в халате с золотыми цветами, с таким видом, будто это она хозяйка квартиры. Рядом Кирилл, усталый, злой, уставший от «ее вечных сомнений».
— Ольга, — начала свекровь с показным спокойствием. — Ты взрослый человек. Хватит тянуть. Дом нужно продать. Денег у нас нет, а Кириллу на работе урезали премии. Я уж молчу, что холодильник пуст.
— Не пуст, — тихо ответила Ольга. — Просто вы не едите то, что готовлю я.
— А кто будет есть твою постную дрянь? — фыркнула та. — Я всю жизнь жарила мясо, а ты со своими «овощами». Голодом нас моришь, а дом держишь, как собака на сене.
— Галя! — вмешался Кирилл. — Не начинай.
— А что? Я правду говорю! — свекровь повернулась к невестке. — Оль, ты не понимаешь: дом — это актив. Деньги лежат мертвым грузом. Надо их в дело пустить.
— В какое «дело»? — Ольга посмотрела прямо на нее. — В ваше очередное «дело»? Как в тот «салон на дому», что вы открывали на мои сбережения и закрыли через месяц?
Кирилл резко поднялся:
— Хватит! Я устал от твоих упреков! Ты вечно всё припоминаешь!
— А мне что, молчать? — Ольга сорвалась. — Вы даже отцовскую коллекцию монет украли! Я видела, как твоя мама копалась в ящиках, когда я на работе была. Потом половины не хватало!
В комнате повисла тяжелая пауза.
Галина Сергеевна побледнела, но быстро оправилась:
— Это клевета! Да как ты смеешь! — и ударила ладонью по колену. — Я не вор!
Кирилл сжал кулаки.
— Оль, ты вообще себя слышишь? Ты мою мать называешь воровкой?
— Я говорю то, что видела, — холодно ответила Ольга.
— Все! — крикнул он. — Или ты продаешь дом, или я ухожу!
Она посмотрела на него, долго, внимательно.
— Уходи.
Он застыл, будто не ожидал, что она скажет это.
— Повтори, — процедил он.
— Уходи, Кирилл. И забери свою мать.
Галина вскочила.
— Да ты с ума сошла! Это же наш дом!
— Нет, — спокойно сказала Ольга. — Это моя квартира. Мой дом — тот, что вы хотите продать. А этот — временное пристанище для вас. Временное.
Кирилл, побагровев, метнул в нее взгляд, как нож:
— Ты пожалеешь.
Они не ушли. Конечно, не ушли.
Две недели — и квартира превратилась в поле боя. Галина то «случайно» разбивала Ольгину посуду, то жаловалась соседям, будто невестка «загнала сына под каблук».
Кирилл стал приходить домой все позже. Иногда с запахом чужих духов.
Ольга молчала. Собирала документы на дом.
Она решила не продавать. А сдать. На деньги от аренды можно будет платить за детский сад и, может быть, снять жилье подальше от них.
Но одно утро всё изменило.
Она проснулась — и не нашла ни документов, ни ключей от дома.
Перерыла все ящики, сумки, шкаф. Пусто.
Сердце ухнуло.
На кухне — Галина. Пьет кофе, как ни в чем не бывало.
— Где документы? — Ольга даже не поздоровалась.
— Какие документы? — та подняла брови.
— Не прикидывайтесь. Из шкафа пропала папка с бумагами на дом.
— Может, ты сама куда засунула, — с равнодушием ответила свекровь, отставляя чашку. — У тебя же, как всегда, бардак.
Ольга шагнула ближе:
— Галина Сергеевна, если вы хоть пальцем тронули мои вещи…
— Что ты мне сделаешь? — усмехнулась та. — Кричать будешь? Полицию вызовешь? Скажешь, что старуха украла у тебя бумаги? Смешно.
Она ушла в комнату, громко хлопнув дверью.
Ольга трясущимися руками достала телефон. Позвонила Кириллу.
— Ты забрал документы на дом?
— Какие документы? — раздраженно. — Я на работе.
— На дом, Кирилл! Которые были в шкафу!
— А, те… да, я взял. Мы с мамой решили показать их риелтору, просто узнать цену.
— Без меня?!
— Ну а что, ты все равно не решалась! Мы действуем в интересах семьи.
— Семьи? — у Ольги внутри все оборвалось. — Вы решили продать без моего согласия?
— Оль, не кипятись. Дом твой, но я твой муж. Это общее имущество.
— Наследство не делится, Кирилл. Оно мое! — она почти закричала.
Он вздохнул в трубку:
— Вот и видишь, какая ты. Только «мое», «мое»… Может, если бы ты была поласковее, у нас бы все было по-другому.
Щелчок. Он бросил трубку.
Через три дня пришло уведомление из банка: крупный займ на имя Кирилла и залог — тот самый дом.
Ольга едва не потеряла сознание. Он оформил кредит под ее собственность. Без разрешения. С поддельной подписью.
Она металась по квартире, не зная, за что хвататься. Руки дрожали, мысли путались.
Позвонила адвокату. Тот сказал сухо: «Если подпись подделана, это уголовное дело. Но готовьтесь: муж и мать будут сопротивляться».
Вечером Кирилл пришел довольный, с бутылкой вина.
— Ну что ты, как на похоронах? — улыбнулся. — Все уладилось. Дом продадим, кредит покроем, еще и останется.
— Кирилл, ты что сделал? — голос сорвался. — Ты подписал договор от моего имени!
Он ухмыльнулся.
— Ну и что? Мы же семья. Какая разница, на кого оформлено?
— Разница в том, что ты вор.
Он схватил ее за запястье:
— Повтори!
— Вор, — тихо сказала она, глядя прямо ему в глаза.
Он отпустил руку, будто обжегся.
— Знаешь что, Оль… ты сама виновата. Упрямая, холодная, вечно недовольная. Я пытался спасти семью, а ты…
— Ты спасал только свою мать, — перебила она. — И свою задницу.
Он ушел в ночь, хлопнув дверью.
А через день — пришли приставы. Дом арестован.
Ольга долго сидела на полу, среди разбросанных бумаг.
Все рухнуло. Дом отца, воспоминания, вера в мужа — все.
Но где-то глубоко внутри теплился огонек. Злость, но уже не на них. На себя — за годы молчания.
Она поднялась, вытерла лицо, включила ноутбук.
Написала заявление в полицию. Потом еще одно — о расторжении брака.
Прошел месяц.
Галина с сыном съехали. Куда — не сказала, и знать не хотелось.
Ольга осталась одна, с ребенком, в маленькой однушке. Но — в тишине.
Суд признал подпись подделанной, кредит аннулировали. Дом вернулся к ней.
В тот день она поехала туда одна. Октябрь был уже на исходе, в саду желтые листья ложились ковром, как тогда, в детстве.
Она открыла дверь — запах старого дерева, сырости и чего-то родного.
Прошла по комнатам. Пыль, паутина, но сердце билось ровно. Дом выстоял.
Она села на крыльце, глядя на сад.
Теперь это действительно ее дом. Не символ, не воспоминание, а начало новой жизни.
Она будет сама решать, кому входить сюда, а кому — нет.
Телефон зазвонил. Кирилл.
Она посмотрела на экран, усмехнулась и нажала «сброс».
Ветер подхватил листья, закружил их у порога.
Ольга встала, достала из сумки ключ — старый, с потертой головкой.
Тот самый, что отец давал ей, когда она была ребенком:
«Береги, доченька. Этот ключ — от твоего дома. От твоей свободы».
Она вставила его в замок и повернула.
Щелчок.
— Добро пожаловать домой, — шепнула себе.
И впервые за долгое время — улыбнулась.
