— Яночка, привет! Это Галя! Не отвлекаю? А то я с такой новостью! Тетя Тамара сказала, ты дом в Сочи отгрохала! Поздравляю, сестренка! Вот это ты молодец! Мы с Витькой и детьми как раз в июле в отпуск собираемся, думаем к тебе заехать на пару неделек! Представляешь, как здорово? Дети моря не видели ни разу!
Яна замерла посреди кухни с телефоном у уха. Нож, которым она собиралась нарезать сыр, застыл в руке. В голове на секунду стало пусто, а потом в этой пустоте взорвалась ледяная, колючая ярость. Она молчала, слушая восторженный щебет двоюродной сестры, и чувствовала, как немеют кончики пальцев. Галя, не дождавшись ответа, продолжала тараторить, захлебываясь собственным энтузиазмом.
— Ты же не против? Мы тихонечко, в уголке. Дети у меня спокойные, ты же знаешь. Витька говорит, можем шашлыков пожарить, посидеть. Столько лет не виделись! А тут такой повод! Ты когда туда переезжаешь? Мы билеты будем смотреть, чтобы подгадать.
— Галя, — голос Яны прозвучал глухо и незнакомо, словно принадлежал другому человеку. — Я тебе перезвоню.
Она нажала на отбой, не дослушав очередное «Яночка, мы так рады!». Телефон лег на столешницу с тихим стуком. Несколько секунд Яна просто смотрела в одну точку, на глянцевую поверхность кухонного гарнитура. В отражении она видела искаженное, бледное лицо женщины с темными кругами под глазами. Это была она. Женщина, которая последние пять лет работала почти без выходных, отказывая себе во всем, откладывая каждую копейку, чтобы купить этот дом. Ее дом. Ее крепость. Ее тайну.
Которая только что перестала быть тайной.
Яна набрала номер матери. Гудки шли долго, мучительно долго. Наконец в трубке раздался бодрый, ничем не омраченный голос Тамары Петровны.
— Януся, доченька! А я как раз твой сериал смотрю, где этот актер… ну, симпатичный такой…
— Мама, — перебила Яна, и ее голос звенел от сдерживаемого бешенства. — Зачем ты рассказала Гале про дом?
В трубке на мгновение повисла тишина. Яна почти физически ощутила, как на том конце провода ее мать растерянно хлопает ресницами.
— Ну… а что такого? — неуверенно проговорила Тамара Петровна. — Я же просто… похвасталась. Своей же племяннице. Галочка так за тебя радовалась!
— Радовалась? — Яна нервно рассмеялась. — Она уже собирается ко мне в июле. С Витькой и двумя детьми. На две недели. Это ты называешь «радовалась»?
— Ой, ну и что? Погостят люди, отдохнут. Тебе жалко, что ли? Дом-то большой, ты сама говорила. Места всем хватит. Семья все-таки.
Слово «семья» ударило как хлыстом. Яна закрыла глаза, стараясь дышать ровно. Перед глазами замелькали картинки из прошлого. Вот троюродный брат Леша, который жил у нее в однокомнатной квартире три месяца, «пока искал работу», оставляя после себя горы грязной посуды и запах перегара. Вот тетя Зина, мамина сестра, которая приехала «на денек» и осталась на неделю, критикуя все — от цвета занавесок до Яниного неумения готовить «нормальную еду». Вот племянник Игорь, которому она дала крупную сумму на «старт бизнеса», и ни бизнеса, ни денег она больше не видела.
— Мама. Я тебя просила. Единственное, о чем я тебя просила, — никому не говорить. Ни единой душе. Ты обещала.
— Ну, доченька, я же не чужим людям! — заюлила Тамара Петровна, ее голос приобрел плаксивые нотки. — Это же родня! Они все так тебя любят, так переживают! Я хотела, чтобы они порадовались твоему успеху! Ты же у меня такая умница! Сама, одна, без мужика, такой дом отгрохала!
От этой похвалы Яну затошнило. Она знала эту материнскую манеру — сначала сделать гадость, а потом залить все елейными комплиментами, чтобы сгладить вину.
— Успех? Мама, я пять лет спала по четыре часа в сутки! Я забыла, когда последний раз была в отпуске! Я купила этот дом, чтобы там был мой угол! Мой! Понимаешь? Место, где я смогу просто молчать и смотреть в стену, и никто не будет меня дергать!
— Ох, как ты говоришь с матерью… — запричитала Тамара Петровна. — Тяжело тебе, я понимаю. Вот и отдохнула бы со всеми вместе. Родня бы помогла, подсобила. Галочка — она девка хозяйственная.
— Ты зачем всей родне растрепала, что я дом в Сочи купила? — повторила Яна свой вопрос, чеканя каждое слово, чувствуя, как внутри все холодеет. — Я спрашиваю, зачем?
— Яна, прекрати! — голос матери окреп и стал требовательным. — Я твоя мать! Я имела право поделиться радостью!
— Нет. Ты не имела. Это моя жизнь и мои секреты. И раз уж ты всем растрепала, то передай им и вторую новость. Никого. Я. Туда. Не. Пущу. Ни Галю, ни Витьку, ни тетю Зину, никого. И тебя, мама, это тоже касается.
В трубке повисла оглушительная тишина. Потом раздался короткий всхлип и короткие гудки. Мать бросила трубку.
Яна опустила руку с телефоном. Все. Война объявлена. Она облокотилась о столешницу и горько усмехнулась. Она так хотела тишины и покоя. Кажется, в ближайшее время ей это не светит. Телефон на столе снова завибрировал. На экране высветилось: «Тетя Зина». Яна сбросила вызов. Вибрация повторилась. «Дядя Коля». Сброс. Сообщение в мессенджере от какой-то дальней родственницы, чье имя она даже не сразу вспомнила. Поздравления, восторги и завуалированные намеки на «приехать в гости».
Она отключила звук и швырнула телефон на диван. Лавина, которую она так старательно сдерживала, прорвала плотину. И виной тому была ее собственная мать.
Вечер перестал быть томным. Сыр так и остался лежать на доске. Есть не хотелось. Хотелось выть. Яна налила себе стакан воды и залпом выпила. Она подошла к окну. Внизу, во дворе, гуляли мамы с колясками, сидели на лавочках пенсионеры. Обычная, мирная жизнь. А у нее внутри бушевал ураган.
Она работала главным аналитиком в крупной логистической компании. Работа нервная, ответственная, требующая полной самоотдачи. Но и платили хорошо. Настолько хорошо, что за несколько лет удалось скопить на первый взнос по ипотеке, а потом, продав полученную в наследство от бабушки крошечную квартирку в Загорске и добавив все свои сбережения, она смогла закрыть долг перед банком. Дом был не огромным дворцом, как, наверное, уже расписала родственникам мать, а обычным двухэтажным коттеджем в тихом районе Адлера. Не на первой линии, конечно. Но с террасы на втором этаже было видно море. Это было главное.
Она никому не говорила о своей цели. Коллеги думали, что она просто трудоголик. Единственным человеком, посвященным в тайну, была мать. Яна понимала, что совсем скрыть такую крупную покупку не получится, и решила рассказать ей первой, взяв клятвенное обещание молчать до тех пор, пока Яна сама не будет готова объявить об этом. Она даже специально приукрасила трудности, рассказывала, что дом еще не достроен, что там куча проблем, чтобы умерить возможные аппетиты. Какая наивность.
Мать, Тамара Петровна, была женщиной своеобразной. Оставшись вдовой довольно рано, она посвятила себя «общественной жизни» в рамках своего подъезда и обширной родни. Она жила новостями, слухами и чужими драмами. Успех дочери был для нее главным козырем в этом бесконечном сериале. Она не была злой по своей сути, нет. Она была… пустой. И эту пустоту она заполняла чужими жизнями. А жизнь Яны, успешной, независимой, была для нее самым лакомым куском.
Телефон на диване снова завибрировал. Яна поморщилась, но все же пошла и взяла его. Сообщение от матери. «Ты бессердечная эгоистка. Я тебя такой не воспитывала. Довела мать до слез».
Яна заблокировала экран. Она знала, что это только начало. Следующим этапом будут звонки от тети Зины с обвинениями и причитаниями. Тетя Зина, младшая сестра матери, была артиллерией главного калибра. Женщина громкая, бесцеремонная, с непоколебимой уверенностью в том, что ей все должны. Именно после ее последнего «визита» Яна поменяла замок на двери и перестала давать ключи матери. Тетя Зина тогда приехала «проведать больную сестру», но почему-то поселилась у Яны, заявив, что у Тамары Петровны тесно, а ей, «столичному работнику умственного труда», нужен простор. Две недели Яна приходила с работы в квартиру, пахнущую жареным луком и валокордином, слушала поучения о том, как неправильно она живет, и находила свои вещи переложенными «по фэн-шую».
Нет. Больше этого не будет. Дом в Сочи был ее границей. Ее линией обороны. И она не собиралась сдавать его без боя.
Следующие несколько дней превратились в ад. Телефон разрывался. Яна перестала отвечать на звонки с незнакомых номеров и номеров родственников. Они перешли в мессенджеры. Сообщения были разными — от елейно-сладких («Яночка, мы же просто в гости, что ты как неродная?») до откровенно хамских («Зазналась! Думаешь, денег заработала и можно на родню плюнуть?»). Она молча блокировала всех.
Мать звонила с разных номеров — с телефона соседки, из почтового отделения. Яна узнавала ее голос с первой ноты и вешала трубку. Один раз она все же не выдержала и ответила.
— Яна, одумайся! — кричала мать в трубку. — Зина на нервах, у нее давление подскочило! Ты хочешь сестру родную в могилу вогнать?
— Мама, тете Зине пятьдесят восемь лет. Она взрослая женщина и сама отвечает за свое давление. Перестань мной манипулировать.
— Это не манипуляции! Это крик души! Мы же семья!
Яна молча нажала отбой.
На работе стало сложнее. Она была рассеянной, делала глупые ошибки в отчетах. Начальник, строгий, но справедливый мужчина предпенсионного возраста, вызвал ее к себе.
— Яна Викторовна, что с вами происходит? Последнюю неделю вы не в своей тарелке. Проблемы?
Яна смотрела на него и вдруг поняла, что больше не может держать это в себе. И она рассказала. Не вдаваясь в сентиментальные подробности, а сухо, по-деловому, изложила ситуацию. Про дом, про мать, про родственников, которые уже пакуют чемоданы.
Василий Андреевич слушал молча, постукивая ручкой по столу. Когда она закончила, он посмотрел на нее внимательно.
— Понятно. Семейные баталии. Дело житейское. Мой вам совет, Яна Викторовна, — берите отпуск. Прямо с завтрашнего дня. Летите в свой дом и меняйте замки. Фигурально и, возможно, буквально. Отключите телефон. Побудьте в тишине. Иначе они вас сгрызут. Заявление я вам подпишу.
Яна смотрела на него с благодарностью. Она не ожидала такого участия.
— Спасибо, Василий Андреевич.
— Не за что. И вот еще что. Никогда не позволяйте им вызывать у вас чувство вины. Вы никому ничего не должны. Вы заработали свое право на покой. Идите, работайте.
Этот разговор придал ей сил. Идея, которая казалась безумной, теперь выглядела единственно верным решением. Бежать. Не от них, а к себе.
В тот же вечер она купила билет на утренний рейс в Сочи. Собрала небольшой чемодан с самыми необходимыми вещами. Оставила на столе записку для хозяйки съемной квартиры с просьбой присмотреть за цветком и отправила ей деньги за месяц вперед. Затем написала короткое сообщение матери: «Я уезжаю. Не ищи меня. Ключей от дома у тебя не будет». И отключила телефон. Совсем. Нажав кнопку выключения, она испытала невероятное облегчение, будто с плеч свалился огромный, тяжелый мешок.
Самолет приземлился в Адлере ранним утром. Влажный, соленый воздух ударил в лицо, как только она вышла из здания аэропорта. Пахло морем, кипарисами и цветущей магнолией. Яна вдохнула полной грудью. Она дома.
Таксист, словоохотливый армянин по имени Армен, всю дорогу рассказывал ей местные новости, но Яна почти не слушала. Она смотрела в окно на мелькающие пальмы, на яркое южное солнце, на синюю полоску моря вдалеке, и улыбалась. Впервые за много дней — искренне.
Дом встретил ее тишиной и запахом свежего дерева. Он был еще почти пустой. Из мебели — только кровать, которую доставили на прошлой неделе, и кухонный гарнитур, который рабочие установили три дня назад. Ни штор, ни ковров, ни привычного городского хлама. Только голые стены светлого оттенка, большие окна и гулкое эхо от ее шагов.
Она бросила чемодан посреди гостиной и прошла на террасу. Отсюда, со второго этажа, открывался вид на черепичные крыши соседних домов и, дальше, на бескрайнюю морскую гладь. Солнце играло на воде, заставляя ее искриться так, что было больно глазам. Легкий ветерок шевелил ее волосы.
Это все ее. Это ее покой. Ее свобода. Цена, которую она заплатила, — работа на износ, одиночество, бессонные ночи — вдруг показалась ей вполне приемлемой.
Первые несколько дней были похожи на сон. Яна спала по десять часов, просыпаясь не от будильника, а от пения птиц. Она бродила по пустому дому, представляя, где будет стоять диван, а где — книжный шкаф. Она ездила на местный рынок, покупала свежие овощи, сыр, рыбу и готовила себе простую, но вкусную еду. Она много гуляла вдоль моря, подолгу сидела на диком пляже, глядя на волны и ни о чем не думая. Телефон лежал выключенным в ящике стола. Она ни разу не почувствовала желания его включить.
Тишину нарушил звонок в дверь. Громкий, настойчивый. Яна вздрогнула. Она никого не ждала. Посмотрев в глазок, она увидела на пороге двух женщин. Одну она узнала сразу — это была ее мать, Тамара Петровна. Вторая была тетя Зина.
Сердце ухнуло куда-то вниз. Как они ее нашли? Адрес знала только мать. Значит, она не просто приехала сама, но и привезла с собой подкрепление. Яна почувствовала, как по спине пробежал холодок. Инстинктивно она проверила, заперта ли дверь на засов. Заперта.
— Яна, открывай! Я знаю, что ты дома! — раздался зычный голос тети Зины. — Хватит прятаться!
Яна молчала, не двигаясь с места.
— Доченька, это я, мама! Открой, пожалуйста! Нам надо поговорить! — голос матери звучал жалобно и умоляюще.
Она продолжала стоять, вцепившись в дверной косяк. Она не хотела этого разговора. Все уже было сказано.
— Яна! Немедленно открой дверь! — снова рявкнула тетя Зина. — Ты что себе позволяешь? Мы не чужие люди, приехали через всю страну! А ты перед нами дверь запираешь!
Они начали стучать в дверь. Сначала кулаком, потом, кажется, ногами. Гулкие удары разносились по пустому дому, отдавались в каждой клетке ее тела. Яна зажмурилась. Это был кошмар. Они нашли ее. Они пришли забрать ее покой.
— Мы не уйдем, пока ты не откроешь! — кричала тетя Зина. — Будем здесь сидеть, пусть все соседи смотрят на тебя, бессовестную! Родную мать на порог не пускаешь!
Яна медленно попятилась от двери. Она прошла в гостиную и села на пол, обхватив колени руками. Стуки и крики продолжались. Она слышала, как мать плачет. Как тетка поливает ее грязью, используя весь свой богатый словарный запас эпитетов: «эгоистка», «неблагодарная», «зазнайка».
Она сидела и слушала, и странное оцепенение овладело ею. Ярости больше не было. Была только глухая, всепоглощающая усталость. Она знала, что если откроет сейчас, то проиграет. Они войдут, и ее крепость падет. Они заполнят ее дом своим шумом, своими требованиями, своими обидами. Они украдут ее тишину.
Она не знала, сколько времени прошло. Час, два. Крики стали тише, стук прекратился. Она осторожно подошла к окну, выходившему на другую сторону дома, и выглянула. У калитки стояла машина такси. Мать и тетя Зина, о чем-то яростно жестикулируя, садились в нее. Лицо матери было красным и опухшим от слез. Тетя Зина обернулась и бросила на дом полный ненависти взгляд. Потом машина тронулась и скрылась за поворотом.
Наступила тишина. Такая глубокая и плотная, что в ушах звенело.
Яна вернулась в гостиную и снова села на пол. Она победила. Она отстояла свою границу. Но радости от победы не было. Была только звенящая пустота внутри, созвучная пустоте ее нового дома. Она поняла, что сегодня окончательно разорвала узы, которые связывали ее с семьей. Она получила то, чего хотела, — абсолютное одиночество.
Вечером она все-таки включила телефон. На нее обрушилась лавина из сотен сообщений и пропущенных вызовов. От матери, тети Зины, Гали, дяди Коли и еще десятка родственников. Она не стала их читать. Она просто удалила все, а потом методично, одного за другим, заблокировала все номера.
Последним было сообщение от матери: «Я никогда тебе этого не прощу».
Яна посмотрела на темный экран телефона, потом перевела взгляд на окно, за которым уже сгущались южные сумерки и шумело невидимое в темноте море. Она не почувствовала ничего. Ни сожаления, ни вины. Только холодное, спокойное осознание того, что отныне она совсем одна. И эта мысль, как ни странно, ее не пугала. Она была готова к этой цене.
