Людмила Борисовна не сдалась. Она поняла, что уговорами и угрозами Анну не взять, и решила действовать хитрее. Она подала встречный иск.
В нем она утверждала, что Анна намеренно испортила ее имущество (ту самую квартиру), и требовала возмещения ущерба за «вандальный ремонт». А также морального вреда за перенесенные страдания.
– Ах ты ж, божий одуванчик! – восхитилась Светлана, читая исковое заявление. – Какая продуманная женщина! Она хочет не только не платить вам, но еще и сделать вас должной. Классика жанра.
Судебное заседание было назначено через месяц. Все это время Анна жила как на иголках. Она работала, занималась сыном, которого Павел теперь забирал строго по выходным, но постоянное напряжение выматывало.
Поддержать ее в суд пришли Светлана и дядя Коля. Последний надел парадный китель с орденами и выглядел так, будто прибыл на заседание военного трибунала.
Павел и Людмила Борисовна сидели на другой скамье. Свекровь принесла с собой фотографии квартиры с «испорченным» ремонтом и всем своим видом изображала глубоко несчастную жертву.
Когда ей дали слово, она разыграла настоящий спектакль. Говорила дрожащим голосом о том, как всю жизнь работала, чтобы купить эту квартирку, как пустила туда неблагодарную невестку, а та, в сговоре с «какими-то аферистами», решила ее разорить.
– Она испортила мое гнездышко, Ваша честь! Она превратила его в вертеп! Я пожилой человек, у меня больное сердце! После того, что я увидела, я месяц спать не могла!
Судья, строгая женщина средних лет, слушала ее без эмоций.
Потом вызвали свидетелей со стороны истца. Это была соседка по лестничной клетке, такая же ядовитая старушка, как и сама Людмила Борисовна. Она подтвердила, что из квартиры доносился шум, и что она видела, как Анна «выносила какие-то коробки».
Когда пришла очередь стороны Анны, Светлана была великолепна. Она спокойно и методично разбивала все доводы обвинения.
– Ваша честь, моя подзащитная производила ремонт не в чужой, а в квартире, где она проживала со своей семьей на законных основаниях в течение десяти лет. Она действовала в интересах семьи, с целью улучшения жилищных условий. То, что результат ремонта не совпал с эстетическими предпочтениями истицы, не является порчей имущества. Это вопрос вкуса, а он, как известно, в юрисдикцию суда не входит.
Затем она вызвала своего свидетеля. В зал, чеканя шаг, вошел дядя Коля.
– Николай Петрович, – обратилась к нему Светлана. – Вы давно знаете семью?
– С момента их заселения, – прогремел полковник.
– Скажите, вы когда-нибудь слышали, чтобы Людмила Борисовна высказывала претензии по поводу того, как Анна ведет хозяйство или обустраивает квартиру?
– Никогда! – отрезал дядя Коля. – Наоборот! Я неоднократно слышал, как она хвасталась перед другими соседками, какая у нее чистюля-невестка, и как в квартире у них всегда порядок и уют. До последнего времени, по крайней мере.
– А что случилось в последнее время?
– А в последнее время, гражданка судья, я стал свидетелем, как истица, – он кивнул на Людмилу Борисовну, – начала систематически унижать и оскорблять жену своего сына. Я лично слышал, как она кричала на Анну, называла ее «пустым местом» и требовала, чтобы та «молчала и не лезла не в свое дело».
В зале повисла тишина. Людмила Борисовна стала пунцовой.
– Это клевета! – взвизгнула она.
– Тихо! – стукнула молотком судья. – Продолжайте, свидетель.
– Я считаю, – закончил дядя Коля, выпрямившись во весь рост, – что Анна была доведена до отчаяния. И ее поступок – это не вандализм, а крик души человека, чье достоинство растоптали. Честь имею!
Последний удар нанесла Светлана.
– Ваша честь, я прошу приобщить к делу еще одно доказательство. Это аудиозапись разговора, который состоялся между моей подзащитной и истицей.
Она включила диктофон. По залу разнесся визгливый голос Людмилы Борисовны, кричащей: «Да ты… ты что себе позволяешь, дрянь неблагодарная?!».
Судья выслушала запись, посмотрела на Людмилу Борисовну, потом на Анну. В ее глазах промелькнуло что-то похожее на сочувствие.
Суд удалился на совещание.
Эти пятнадцать минут ожидания показались Анне вечностью.
Наконец, судья вернулась.
– Суд постановил: в исковых требованиях гражданки Людмилы Борисовны отказать в полном объеме за необоснованностью. Встречный иск Анны о разделе совместно нажитого имущества и взыскании денежной компенсации – удовлетворить.
Людмила Борисовна издала тихий стон. Павел сидел, закрыв лицо руками.
Анна победила. Окончательно и бесповоротно.
Эпилог. Новая жизнь
Прошло полгода.
Анна развелась с Павлом. На деньги, которые он ей выплатил по решению суда (ему все-таки пришлось продать ту самую машину и влезть в долги), она взяла в ипотеку небольшую, но свою собственную однокомнатную квартиру в новом районе. Сделала там светлый, уютный ремонт – такой, какой всегда хотела.
Она по-прежнему работала в поликлинике, но теперь ее зарплаты хватало на них с Мишей. Она научилась быть не только мамой, но и главой своей маленькой семьи. И ей это нравилось. Она стала спокойнее, увереннее в себе. Из ее глаз ушла вечная тревога, и они снова стали просто серыми, теплыми и лучистыми.
Павел остался жить с матерью. Их соседи рассказывали, что из квартиры теперь постоянно доносятся скандалы. Людмила Борисовна так и не смогла простить сыну, что он «проиграл суд» и «позволил этой вертихвостке себя обобрать». Она пилила его с утра до вечера, и он, лишенный поддержки Анны, все больше замыкался в себе и начал выпивать. Бумеранг, запущенный ими, вернулся и больно ударил по ним самим.
С сыном Анна наладила прекрасные отношения. Павел забирал его на выходные, но Миша все чаще просился обратно к маме, говоря, что у бабушки «скучно и зло».
Иногда к Анне в гости заходили ее верные друзья – Светлана и дядя Коля с женой. Они пили чай на ее новой кухне, смеялись, строили планы.
Однажды Светлана, глядя на посвежевшую и похорошевшую подругу, сказала:
– Знаешь, Ань, а ведь ты должна сказать спасибо своей бывшей свекрови. Если бы не она, ты бы так и сидела в своем болоте, терпела и молчала. Она сама, своими руками, сделала тебя сильной и свободной.
Анна улыбнулась. В словах подруги была доля истины. Иногда, чтобы взлететь, нужно получить очень сильный пинок.
Она посмотрела в окно. На улице начиналась весна. Солнце растапливало последние остатки серого снега, на деревьях набухали почки. Начиналась новая жизнь. Ее жизнь. И в ней больше никто и никогда не посмеет приказать ей молчать.
