Нотариус протянул Светлане документы, и её рука дрогнула, когда она увидела подпись свекрови в графе собственника квартиры.
Три года. Три года они с Павлом копили каждый рубль, отказывали себе во всём, работали на двух работах, чтобы накопить на первоначальный взнос для ипотеки. Три года свекровь Галина Петровна улыбалась ей в лицо, расспрашивала о планах на будущее, даже помогала выбирать обои для детской. И всё это время квартира, за которую они платили, оформлялась на неё.
Светлана подняла взгляд на мужа. Павел стоял у окна кабинета, отвернувшись от неё. Его плечи были напряжены, руки сжаты в кулаки. Он знал. Конечно, он знал.
— Павел? — её голос прозвучал тихо, но в нём была такая боль, что нотариус неловко поёрзал в кресле.
Муж медленно повернулся. На его лице читалась вина, но не удивление. Ни капли удивления.
— Светочка, давай поговорим дома, — начал он, но она уже поднималась со стула.
— Вы всё подписали? — спросила она у нотариуса. Тот кивнул, явно желая поскорее закончить эту неприятную сцену.
— Документы готовы. Собственность оформлена на Галину Петровну Морозову.
Светлана кивнула, взяла свою сумку и вышла из кабинета. Павел бросился за ней, но она уже спускалась по лестнице, не обращая внимания на его оклики. На улице моросил мелкий осенний дождь. Она остановилась под козырьком подъезда, достала телефон и вызвала такси.
— Света, ну подожди! Дай объяснить! — Павел схватил её за руку, но она вырвалась.
— Объяснить что? Что ты с матерью решили меня обмануть? Что все эти годы я работала, чтобы купить квартиру твоей маме?
— Это не так! Мама просто… она хотела подстраховаться. Ты же знаешь, какая она. Боится, что мы разведёмся, и квартира достанется чужим людям.
Светлана рассмеялась. Горько, надрывно.
— Чужим людям? Я для неё чужая после пяти лет брака?
Подъехало такси. Она села в машину, не оглядываясь на мужа. Всю дорогу до дома — их съёмной однокомнатной квартиры на окраине города — она молчала, глядя в окно на серые дома и мокрый асфальт.
Дома она методично начала собирать вещи. Доставала из шкафа свои платья, складывала в чемодан. Павел вернулся через полчаса, мокрый и растерянный.
— Света, ну не надо так. Давай поговорим спокойно. Мама не со зла, она просто перестраховывается.
— Перестраховывается? — Светлана обернулась к нему. — А когда она предлагала мне выбрать обои для детской в СВОЕЙ квартире — это тоже была перестраховка? Когда говорила, что я как родная дочь — это что было?
Павел сел на диван, уронил голову в ладони.
— Она сказала, что потом перепишет на нас. Когда убедится, что у нас всё серьёзно.
— Пять лет недостаточно серьёзно? Или ей нужно двадцать пять? Пятьдесят?
Она продолжала складывать вещи. Косметика с туалетного столика, книги с полки, фотографии в рамках — их совместные фотографии, которые теперь казались насмешкой.
— Куда ты собралась? — спросил Павел.
— К родителям.
— Света, ну это же глупо! Мы же семья!
Она остановилась, посмотрела на него долгим взглядом.
— Семья? Семья — это когда люди доверяют друг другу. Когда муж защищает жену, а не подыгрывает матери в её играх. Ты выбрал, Паша. Ты выбрал её.
— Я никого не выбирал!
— Выбрал. Когда согласился на эту схему. Когда не сказал мне правду. Когда позволил мне три года жить в иллюзии, что мы строим наше общее будущее.
Она застегнула чемодан, накинула пальто. Павел вскочил, преградил ей дорогу к двери.
— Света, прошу тебя. Давай я поговорю с мамой. Она всё исправит.
— Исправит? Как? Перепишет квартиру на нас? И ты веришь в это?
Он молчал, и это молчание было красноречивее любых слов.
— Вот видишь, — сказала Светлана. — Ты сам не веришь. Ты знаешь свою мать лучше меня. Она никогда не отдаст эту квартиру. Будет держать нас на коротком поводке, управлять, диктовать условия. «Не нравится — съезжайте». И ты будешь делать всё, что она скажет, потому что квартира-то её.
— Это временно…
— Нет, Паша. Это навсегда. И ты это знаешь.
Она обошла его, открыла дверь. На пороге обернулась.
— Знаешь, что самое обидное? Я ведь любила её. Правда любила. Думала, наконец-то у меня есть вторая мама. А она… она просто использовала меня. И ты ей позволил.
Светлана уехала к родителям в тот же вечер. Мать встретила её без лишних вопросов, просто обняла и усадила за стол. Отец молча поставил чайник. Они не спрашивали, что случилось — по её лицу всё было понятно.
На следующий день начались звонки. Сначала Павел — десятки сообщений, мольбы вернуться. Потом Галина Петровна.
— Светочка, доченька, что за истерики? — её голос в трубке звучал ласково-укоризненно, как будто Светлана была капризным ребёнком. — Ну что ты надумала? Какая разница, на кого оформлена квартира? Вы же всё равно там будете жить.
— Будем жить в вашей квартире, по вашим правилам, — ответила Светлана.
— Ну а как же иначе? Я же вложила деньги!
— Какие деньги, Галина Петровна? Мы с Павлом платили. Каждый месяц. Три года.
— Это были ваши семейные накопления. А первоначальный взнос дала я.
Светлана закрыла глаза. Да, первоначальный взнос дала свекровь. Двести тысяч рублей, которые она преподнесла как свадебный подарок. Тогда это казалось щедрым жестом любящей матери. Теперь Светлана понимала — это была плата за контроль.
— И за эти двести тысяч вы купили себе право распоряжаться нашей жизнью?
— Светочка, не говори глупостей. Я просто хочу быть уверена, что мой сын не останется на улице, если ты вдруг решишь уйти.
— А если уйдёт он? Тогда что?
— Мой Павлик никуда не уйдёт. Он не такой.
В этой фразе было столько высокомерия, столько уверенности в том, что её сын — идеал, а невестка — потенциальная предательница, что Светлана просто сбросила вызов.
Прошла неделя. Светлана вышла на работу — она работала бухгалтером в крупной компании. Коллеги тактично не задавали вопросов о её заплаканных глазах и осунувшемся лице. Начальница, женщина лет пятидесяти, как-то задержала её после планёрки.
— Светлана, у вас всё в порядке?
— Да, Марина Владимировна, всё хорошо.
— Врать начальству — плохая привычка, — женщина улыбнулась. — Семейные проблемы?
Светлана кивнула.
— Если нужна помощь — обращайтесь. У нас есть корпоративный юрист, психолог. И премию вам выпишу внеочередную — за отличную работу в прошлом квартале.
Эта неожиданная поддержка почти довела Светлану до слёз. Она поблагодарила и вышла из кабинета. А вечером того же дня ей позвонила подруга Ирина.
— Слышала, что у вас с Пашкой. Он мне названивает, просит повлиять на тебя.
— И что ты ему сказала?
— Что он идиот. И что его мамаша — манипулятор.
— Ира!
— А что? Правда же. Помнишь, как она на вашей свадьбе речь толкала? Всё про то, какой у неё сын замечательный, как она его растила, как много в него вложила. А про тебя — ни слова. Будто Пашка сам на себе женился.
Светлана невольно улыбнулась. Да, она помнила ту речь. Тогда казалось, что Галина Петровна просто волнуется, поэтому говорит только о сыне. Теперь всё виделось иначе.
— Свет, а ты знаешь, что она ещё удумала? — спросила Ирина после паузы.
— Что?
— Пашка проговорился. Она собирается сдавать вторую комнату в той квартире. Типа, чтобы ипотека отбивалась.
Светлана похолодела. Вторая комната — та самая, которую они планировали сделать детской. С уже выбранными обоями в мелкий цветочек.
— Но… мы же там должны были жить…
— Ну да. Вы в одной комнате, квартиранты в другой. Весело, правда?
Светлана сбросила вызов, не попрощавшись. Ей стало дурно. Три года работы, экономии, отказов себе во всём — и вот результат. Коммуналка под управлением свекрови.
На следующий день она пошла к юристу — тому самому корпоративному, о котором говорила начальница. Мужчина средних лет внимательно выслушал её историю, изучил документы, которые она захватила с собой.
— Формально вы ничего не сможете сделать, — сказал он. — Квартира оформлена на свекровь законно. Но…
— Но?
— У вас есть все чеки, подтверждающие оплату ипотеки?
— Да, я всё сохраняла.
— Отлично. Вы можете подать иск о неосновательном обогащении. Потребовать компенсацию за те средства, что вложили в чужую собственность. Это не вернёт вам квартиру, но хотя бы деньги получите назад.
Светлана задумалась. Судиться со свекровью означало окончательный разрыв с Павлом. Но разве он ещё не случился?
— А если муж будет против?
— Это ваши личные средства, заработанные вами. Имеете полное право.
Она поблагодарила юриста и вышла из кабинета. На улице ждал Павел. Похудевший, с тёмными кругами под глазами.
— Света, поговорим?
Она кивнула. Они зашли в ближайшую кофейню, сели за столик у окна. Павел заказал её любимый латте с корицей — помнил. Это почему-то кольнуло сильнее всех его предательств.
— Я поговорил с мамой, — начал он. — Она согласна через год переписать квартиру на нас.
— Через год? И ты ей веришь?
— Она пообещала.
— Она также обещала, что я для неё как родная дочь.
Павел поморщился, отпил кофе.
— Света, пойми её. У неё кроме меня никого нет. Отец умер, когда мне было десять. Она одна меня растила, во всём себе отказывала. Эта квартира для неё — гарантия, что я её не брошу.
— То есть она держит тебя на квартирном поводке, и ты считаешь это нормальным?
— Это не поводок! Это… забота.
— Забота? Паша, ей пятьдесят два года. Она здорова, работает, получает хорошую зарплату. У неё своя квартира есть. Зачем ей наша?
— Для уверенности.
— В чём? В том, что ты будешь плясать под её дудку? Что твоя жена будет молчать и терпеть? Что внуки будут расти под её контролем?
Павел молчал, глядя в чашку. Светлана встала.
— Я подаю на развод, Паша. И буду требовать компенсацию за вложенные в квартиру деньги.
Он вскинул голову, в его глазах был ужас.
— Света, не надо! Мама тебя возненавидит!
— А сейчас она меня любит? Паша, открой глаза. Твоя мать меня никогда не любила. Она терпела меня, пока я была удобной. Пока молчала, работала, приносила деньги. Но любви там не было ни грамма.
— Это не так…
— Так, Паша. И ты это знаешь. Просто тебе удобнее закрывать глаза. Удобнее быть маменькиным сыночком, чем мужем. Удобнее прятаться за мамину юбку, чем защищать свою семью.
Она вышла из кофейни, не оглядываясь. За спиной звякнул колокольчик над дверью — такой же, как в день их первого свидания в другой кофейне, пять лет назад. Тогда этот звук казался волшебным. Теперь — похоронным звоном по их браку.
Развод прошёл быстро. Павел не сопротивлялся, подписал все документы. Галина Петровна пыталась скандалить, грозила судом, но когда увидела пачку чеков и выписок, подтверждающих платежи по ипотеке, притихла. Юрист Светланы был настроен решительно.
В итоге они договорились мирно — свекровь выплатила Светлане компенсацию. Не всю сумму, что та вложила, но существенную часть. Достаточную, чтобы снять приличную квартиру и начать копить на собственную.
В день, когда Светлана забирала последние вещи из их с Павлом съёмной квартиры, он сказал:
— Мама сдала вторую комнату. Говорит, так практичнее.
— И ты там живёшь? С чужими людьми?
— Пока да. Мама говорит, это временно.
Светлана посмотрела на него с жалостью. Он так и не понял. Не понял, что выбрал не мать, а свою несвободу. Не понял, что потерял не жену, а шанс на настоящую семью. Не понял, что его мать никогда не отпустит его.
— Удачи, Паша, — сказала она и закрыла дверь.
Прошёл год. Светлана сняла уютную однокомнатную квартиру в центре города. Получила повышение на работе — теперь она главный бухгалтер. Начала откладывать на собственную квартиру — теперь уже точно свою, без всяких свекровей и их условий.
Как-то вечером ей позвонила Ирина.
— Не поверишь! Помнишь квартиру, из-за которой вы разошлись?
— Ну?
— Галина Петровна её продаёт!
— Что? Но зачем?
— Павлу сказала, что нашла вариант получше. Двухкомнатную ближе к центру. И знаешь что? Опять на себя оформляет!
Светлана рассмеялась. Искренне, от души, впервые за долгое время.
— Бедный Паша. Он так и будет всю жизнь скитаться по маминым квартирам?
— Похоже на то. Кстати, он до сих пор не женился. Галина Петровна всех его девушек отваживает. Говорит, не достойны её сыночка.
Светлана покачала головой. Ей было жаль Павла, но это была уже не её боль, не её проблема. Она выбрала свободу — свободу от манипуляций, от контроля, от унижения. Да, ей пришлось начать с нуля. Да, было трудно. Но каждый день она просыпалась в своей съёмной квартире с чувством, что это — её жизнь. Её выбор. Её правила.
А Павел… Павел так и остался в золотой клетке материнской любви. Клетке, которая с каждым годом становилась всё теснее. И дверь в которой держала не жестокая судьба, а его собственная неспособность сказать «нет» самому близкому и самому токсичному человеку в его жизни.
Светлана закрыла окно мессенджера, в котором Ирина продолжала рассказывать новости о бывшем муже. Это больше не имело значения. У неё была своя жизнь. Трудная, но честная. Одинокая, но свободная. И в этой свободе было больше счастья, чем во всех обещаниях свекрови о прекрасном совместном будущем.
Она подошла к окну, посмотрела на вечерний город. Где-то там, в одной из квартир, Галина Петровна планировала очередную сделку с недвижимостью, держа сына на коротком поводке. Где-то Павел покорно кивал, соглашаясь с очередным материнским решением.
А здесь, в своей маленькой съёмной квартире, Светлана была по-настоящему дома. Потому что дом — это не стены, не документы о собственности, не квадратные метры. Дом — это место, где ты можешь быть собой. Где тебя не заставляют выбирать между любовью и достоинством. Где твоё слово что-то значит.
Она заварила себе чай, села за ноутбук. На экране была таблица — расчёт накоплений на квартиру. Ещё два года, и у неё будет достаточно на первоначальный взнос. Своя квартира. Купленная на свои деньги. Оформленная на своё имя.
