Ольга стояла у витрины «Эльдорадо», где отражение её лица казалось чужим — уставшим, с потускневшими глазами и тенью бессонных ночей под ними. Экран ноутбука светился, как портал в новую жизнь — дорогую, глянцевую, может быть, чуть недостижимую. Сто двадцать тысяч. За кусок железа, который Вася, конечно, обожает, но… сто двадцать. Она прикусила губу, мысленно прокручивая баланс на карте и суммы по кредиту.
“Годовщина. Годовщина, мать её. Год прожили — будто десять протянули.”
Она знала: Василий не ожидал подарков. Он вообще ничего не ожидал — последнее время будто выключился из жизни. Работал, ел, спал. Иногда мог обнять, но без тепла, просто по инерции. И всё равно, черт возьми, она хотела сделать ему сюрприз. Может, оживит их обоих хоть чуть-чуть.
— Интересует эта модель? — продавец в рубашке на два размера меньше улыбался дежурно, но глаза уже считали процент.
— Ага. Сколько стоит? — спросила она, хотя и так знала, что цифра больно ударит по голове.
— Сто двадцать. Но поверьте, вещь серьёзная. Берут все геймеры, не пожалеете.
Она сухо кивнула, будто запомнила, и вышла на улицу. Воздух был промозглый, октябрь щипал щеки. “Сто двадцать. Топовая модель. Владелец будет доволен.” А будет ли?
До дома свекрови — десять минут пешком. Она решила зайти: и согреться, и, может, выговориться. Хоть кто-то должен сказать, стоит ли лезть в долги ради этой затеи.
Галина Петровна открыла дверь в халате с мелкими розочками, от которых пахло стиральным порошком и нафталином.
— Олечка! Заходи, я как раз чайник поставила.
— Спасибо, Галина Петровна, — улыбнулась Оля, снимая куртку. — Можно буквально на минутку.
Кухня, как всегда, сияла стерильной чистотой. На подоконнике фикус, на холодильнике магнит из Крыма, старый календарь с котятами. Всё казалось до боли правильным, будто время здесь замерло где-то в 2005-м.
— Что новенького у вас с Васей? — свекровь разливала чай. — Год скоро как вы поженились, а я всё жду внуков, — добавила с мягкой улыбкой, которая больше походила на допрос с пристрастием.
— Пока не до этого, — Оля попыталась сказать нейтрально. — Работа, дела. Я вот думала подарок ему сделать.
— Какой? — Галина Петровна насторожилась, как кошка, услышавшая незнакомый звук.
— Ноутбук. Игровой. Он давно хотел обновить старый.
Свекровь задумчиво помешала чай. Гремучая пауза повисла между ними.
— Ноутбук — это, конечно, хорошо, — наконец сказала она. — Но, знаешь, можно и другой подарок придумать. Более… серьёзный.
Оля прищурилась.
— Серьёзный — это какой?
— Ну… чтобы укрепить семью. Чтобы Василий почувствовал себя мужчиной. Главным.
— А он что, не главный? — голос у Оли прозвучал чуть резче, чем она планировала.
— Не обижайся, Олечка, но ведь всё — на тебе. Квартира твоя, машина твоя, даже счета оформлены на тебя. Он живёт как квартирант.
Ольга вздохнула. Она знала, к чему идёт этот разговор, но всё равно надеялась, что ошибается.
— И что вы предлагаете? — спросила тихо, уже готовясь внутренне обороняться.
— Перепиши квартиру на мужа, — просто сказала Галина Петровна, будто речь шла о походе в аптеку. — Вот это будет настоящий подарок.
— Что?! — Оля чуть не поперхнулась чаем. — Простите, но вы это серьёзно сейчас?
— Абсолютно. Мужчина должен быть хозяином. А пока всё на тебя записано, он себя так чувствовать не может. Это унизительно.
Оля отодвинула чашку, чувствуя, как начинает закипать.
— Галина Петровна, у нас с Васей всё нормально. Он не просил ничего переписывать.
— Он и не попросит. Он воспитанный. Но в глубине души, поверь, ему тяжело. Мужчина не может чувствовать себя уверенно, когда живёт на женской территории.
Эти слова резали по нервам. «Женская территория»… «Главный»… «Подарок». Как будто жизнь — это сделка, где нужно что-то переписывать, чтобы заслужить уважение.
— Мне пора, — коротко сказала Оля и поднялась.
— Подумай над моими словами, Олечка, — напомнила свекровь, провожая до двери. — Женщина должна быть мудрой. Иногда уступка спасает семью.
На улице уже темнело. Воздух был влажный, пахло листвой и бензином. Она шла домой, и мысли путались, будто в них кто-то вставил рекламную паузу с чужими голосами.
“Переписать квартиру. Подарок. Главный. Спасает семью…”
Она чуть не засмеялась вслух от абсурда, но смех застрял где-то в груди.
Три дня она ходила как робот. Готовила завтраки, стирала, открывала ноутбук на работе и смотрела в экран, не видя текста. В голове всё время звучал голос свекрови — вязкий, липкий, будто прилип к внутреннему уху.
Вася, конечно, заметил.
— Оль, ты чего такая? — спросил вечером, ковыряя вилкой макароны. — Молчишь третий день.
— Просто устала, — отмахнулась она, глядя в окно.
— Устала? — он нахмурился. — Раньше ты хотя бы рассказывала, что не так.
— Ничего не так, Вася. Всё нормально.
Он замолчал, но глаза у него стали подозрительными. Когда он молчал — это всегда было хуже, чем когда ругался.
На четвёртый день она услышала, как звонит телефон, и по голосу поняла: это свекровь. Потом — тихий разговор Васи в коридоре. Потом — его усталое “угу… понял… разберусь”.
А вечером он вдруг сказал:
— Мам, говорит, ты к ней странно относишься в последнее время.
— В смысле? — Оля резко повернулась.
— Ну, нервничаешь, избегала её. Она переживает, что ты… недовольна.
— Я просто устала, — повторила Оля, чувствуя, как в груди начинает сжиматься что-то острое.
— Может, ты ей что-то сказала? — спросил он уже с ноткой недоверия.
— Ничего я не говорила! — отрезала.
Он пожал плечами.
— Ну ладно. Только я не хочу, чтобы вы опять сцепились. Мам нервная стала.
“Мам нервная…” — мысленно повторила она. “А я, значит, железная?”
В ту ночь она почти не спала. Всё думала: рассказать Васе о том, что его мать предлагала? Или промолчать? Но каждый раз, когда представляла его реакцию, видела одно и то же — он встаёт на сторону матери.
За день до годовщины в дверь позвонили.
Ольга, ещё не успев снять халат, открыла — и сразу пожалела. На пороге стояла Галина Петровна. В строгом пальто, с сумкой через плечо и лицом человека, который пришёл ставить точки над i.
— Добрый вечер, Олечка, — сказала она с мягкой, но фальшивой улыбкой. — Надеюсь, не помешала?
— Заходите, — отозвалась Оля, чувствуя, как по спине пробежал холодок.
Они устроились в гостиной. Между ними — журнальный столик, как нейтральная территория между двумя армиями.
— Ты думала над моими словами? — первой начала свекровь.
— О чём именно? — Оля сделала вид, что не понимает.
— О подарке. Настоящем.
— Если вы о квартире — нет.
— Зря. Женщина должна уметь уступать. Это укрепляет отношения.
— Или разрушает, — ответила Оля резко.
Галина Петровна нахмурилась.
— Ты не понимаешь, что делаешь. Василию нужна уверенность, нужна власть в доме. Если ты этого не дашь, он уйдёт.
— Уйдёт — значит, не его дом, — холодно сказала Оля.
— Ты просто глупая, — свекровь поднялась. — Думаешь, всё на бумаге держится. А семья — это когда муж чувствует себя мужчиной!
— Даже если для этого надо отдать ему всё?
— Конечно! Так поступают настоящие жёны.
Оля встала тоже. В груди всё клокотало.
— Я не собираюсь быть “настоящей женой” по вашим понятиям.
— А я не собираюсь смотреть, как мой сын живёт в унижении! — крикнула Галина Петровна. — Перепиши квартиру, или я сделаю так, что ты пожалеешь!
Ольга застыла. Это была уже не просьба — угроза.
— Вон из моего дома, — сказала тихо, но жёстко.
— Ах вот как? — свекровь зло усмехнулась. — Отлично. Посмотрим, как ты запоёшь, когда Василий узнает, кто ты на самом деле.
— Кто? — Оля нахмурилась.
— Эгоистка, — прошипела та. — Женщина, которая думает только о себе.
Оля не ответила. Просто открыла дверь и молча указала на выход.
Когда за свекровью захлопнулась дверь, Оля почувствовала, что её трясёт. Она стояла посреди комнаты, пытаясь дышать ровно. Всё внутри горело — от злости, унижения и какого-то тупого, липкого страха.
Утро годовщины началось без романтики и без завтрака в постель.
Ольга встала раньше Василия — чтобы не видеть его сонное лицо и не ловить лишних вопросов. На кухне было тихо, только гудел холодильник да тикали часы на стене. Она налила себе кофе, крепкий до горечи, и смотрела, как на поверхности кружится пар, будто в нём растворяются последние остатки терпения.
“Сегодня всё решится,” — подумала она.
Но внутри была пустота. Не было ни злости, ни страха — просто тишина, как после взрыва, когда звуки ещё не вернулись.
— С годовщиной, — сказал Василий, появившись в проёме кухни в мятой футболке. На лице — дежурная улыбка, как будто у него сегодня день корпоративных поздравлений. — Ну что, отмечаем вечером?
— Отмечаем, — коротко ответила она.
— Я в восемь освобожусь, заеду за тортом, — продолжал он, не замечая её тона. — Мам обещала прийти.
Она подняла взгляд.
— Что?
— Ну… она же всё-таки часть семьи, — сказал он, будто оправдываясь. — Хочет поздравить нас лично.
“Часть семьи” — эти слова врезались в голову, как ледяной осколок.
— Отлично, — прошептала Оля. — Будет весело.
Целый день она ходила, как с зажатой пружиной внутри. На работе отвечала коротко, избегала звонков. Коллеги косились, но не спрашивали. К вечеру накатила тупая усталость и тяжесть, будто впереди экзамен, который заведомо не сдашь.
К восьми Василий пришёл с пакетом и букетом — дежурная атрибутика счастливого мужа. Цветы пахли химией, а на торте было написано: “Любимая, навсегда”.
Навсегда.
Оля молча накрывала на стол. Салат, бутылка вина, свечи — чисто по привычке. Когда в дверь позвонили, сердце ударило больно, но не от неожиданности.
— Мамочка! — Василий открыл с улыбкой. — Заходи, мы уже готовы!
Галина Петровна вошла как хозяйка. В глазах — торжество, в руке — пакет с шампанским.
— Ну что, молодые, поздравляю! — сказала она, оглядывая квартиру. — Как у вас уютно… хотя, конечно, чуть больше мужской руки не помешало бы.
Оля сдержала саркастическую улыбку.
— Проходите, — произнесла спокойно. — Садитесь, будем ужинать.
Они втроём сели за стол. Напряжение было густым, как пар после кипятка. Василий пытался поддерживать разговор, но всё звучало искусственно. Ольга почти не ела. Только наблюдала — за тем, как мать и сын переглядываются, будто у них есть общий план.
После второго бокала свекровь заговорила.
— Олечка, я надеюсь, ты всё-таки обдумала мой совет?
— Мам, — предупредительно сказал Василий, — может, не сейчас?
— А когда, если не сейчас? — вспыхнула она. — Сегодня годовщина! Самое время укрепить семью!
— О чём речь? — спросила Ольга, хотя прекрасно знала, к чему всё идёт.
— Не притворяйся, — свекровь подняла подбородок. — Ты обещала подумать.
— Я обещала, — кивнула Оля. — И я подумала.
Молчание. Василий насторожился.
— И? — спросил он.
— Нет, — просто сказала она. — Я не собираюсь ничего переписывать.
Воздух в комнате будто сгустился.
— Оля, — начал Василий медленно, — давай без категоричности. Мама не враг. Она просто хочет, чтобы у нас было всё правильно.
— Правильно — это как? — спросила она, глядя ему прямо в глаза. — Когда я отказываюсь от того, что у меня есть, чтобы ты почувствовал себя “мужиком”?
— Да при чём тут это, — он раздражённо взмахнул рукой. — Просто… ты ведь знаешь, я не тот человек, который ради выгоды…
— Тогда зачем ты молчишь, когда твоя мать диктует, что мне делать с моей квартирой?
Он замялся. Галина Петровна вмешалась:
— Потому что он мужчина! И должен быть хозяином в доме! А ты не хочешь это признать!
— Я не хочу быть жертвой, — резко ответила Оля.
— Да никто тебя не делает жертвой, — Василий повысил голос. — Это просто символ, понимаешь? Знак доверия.
— Символ? — она усмехнулась. — Знак доверия — это когда не лезут в твою жизнь и не заставляют отказываться от своего.
— Оля, — он подошёл ближе, — давай не будем устраивать сцену при маме. Мы можем поговорить позже.
— Позже? — она покачала головой. — Позже будет поздно, Вася. Ты уже всё сказал.
Он молчал, глядя в пол. А Галина Петровна сидела, сложив руки на груди, довольная, как человек, который предсказал бурю и теперь наслаждается дождём.
— Вот видишь, сынок, — сказала она мягко, почти ласково. — Я ведь предупреждала. Не каждая женщина способна быть настоящей женой.
— Замолчите, — сказала Оля тихо, но голос дрожал от злости. — Просто замолчите.
— Не смей со мной так говорить! — вспыхнула свекровь. — Я старше тебя и желаю тебе только добра!
— Добра? — Оля вскинула глаза. — Вы хотите, чтобы я отдала всё, что у меня было до брака. Это не добро, это захват.
Василий подошёл к ней вплотную.
— Оля, успокойся. Ты всё воспринимаешь слишком остро. Мы же одна семья.
— Семья? — переспросила она, чувствуя, как голос становится резким. — Семья — это доверие. А вы с матерью сейчас делите, кому что принадлежит.
Он тяжело вздохнул.
— Просто пойми: если ты любишь, тебе не должно быть жалко.
— Любовь и глупость — разные вещи, Вася, — сказала она. — А тебе, кажется, удобно путать их.
Он хотел что-то ответить, но в этот момент Оля пошла к двери спальни и открыла шкаф. Начала доставать его вещи — рубашки, брюки, свитер. Всё складывала в чемодан молча, размеренно, без истерики.
— Ты что делаешь? — спросил он, растерянно поднимаясь.
— Помогаю тебе стать главным. Собери всё и иди.
— Оля, не глупи! — он шагнул к ней, но она резко отстранилась.
— Глупость — это позволять вам двоим ломать мою жизнь.
— Олечка, подумай, — свекровь перешла на жалобный тон. — Я ведь только хотела, чтобы вы жили как положено.
— Мы жили нормально, пока вы не начали “помогать”, — сказала Оля, не глядя.
Она поставила чемодан у двери.
— Забирай и уходи. Серьёзно. Я не шучу.
— Да ты… ты с ума сошла! — Василий уже не сдерживал крик. — Я никуда не уйду! Это и мой дом!
— Нет, Вася, — она посмотрела прямо на него. — Это мой дом. И пока ты не понял, что уважение важнее прописки, тебе здесь не место.
Он стоял, бледный, сжав кулаки. Потом вдруг бросил:
— Ладно. Поживём — увидим.
Собрал свои вещи, подхватил чемодан и, не глядя на неё, вышел. Свекровь металась по прихожей, шептала: “Сынок, не оставляй её, она просто взбесилась”. Но он молчал.
Когда дверь за ними закрылась, в квартире стало так тихо, что Оля услышала, как капает кран. Она села на пол и долго просто сидела, глядя в одну точку.
Через неделю пришла повестка из суда.
Инициатор развода — Василий Кузнецов.
Причина — “утрата доверия и неуважение к мужу”.
Она усмехнулась. Доверие?
Он его утратил сам, когда позволил матери решать, кто в их доме хозяин.
В день заседания она пришла в чёрном пальто, собранная и холодная. Василий сидел рядом с матерью, опустив взгляд. Не сказал ни слова. Ни “прости”, ни “давай попробуем снова”. Только подпись на бумаге.
Когда судья зачитала решение, у Оли будто сняли с плеч камень. Тяжёлый, липкий, старый.
Выходя на улицу, она вдохнула холодный воздух и вдруг почувствовала: впервые за долгое время ей не страшно. Да, впереди неизвестность, счета, ипотека, одиночество. Но это — её жизнь. Без навязанных ролей и чужих “правильных” советов.
Она шла по улице и думала:
“Годовщина. Первый год — и сразу финал. Может, это и есть тот самый подарок, который я действительно заслужила — свобода.”
И где-то внутри, тихо, почти неуловимо, стало светлее.
