— Тонечка, стой! Куда ты так летишь? У нас не пожар, а всего лишь закончился миндальный сироп! — Лена со смехом поймала подругу за рукав белоснежного фартука, когда та пулей проносилась мимо витрины с пирожными.
Антонина резко затормозила, ухватившись за стойку, и её щеки залил румянец.
— Ой, Лен, прости! Задумалась… Клиент ждёт латте «Амаретто», а я как сонная муха. Сейчас, мигом!
Лена с теплой улыбкой посмотрела на подругу. Прошло полгода с того страшного суда, который перевернул жизнь Тони с ног на голову, а точнее — поставил её с головы на ноги. Шесть месяцев свободы, тишины и… счастья. Робкого, хрупкого, как первый ледок на луже, но самого настоящего. Их маленькая кофейня-пекарня «Уют», открытая наперекор всему, стала для Тони не просто работой, а спасательным кругом, её личной крепостью. Аромат свежей выпечки, корицы и кофе, казалось, вытеснил из её души затхлый запах страха и унижений, в котором она жила годами.
— Ты не просто задумалась, ты где-то витаешь уже неделю, — подмигнула Лена, понизив голос. — Уж не брат ли мой тому виной? Смотри, Тонь, он парень серьёзный. Если что, я за тебя ему голову откручу, родство — не помеха!
Тоня фыркнула, но не смогла сдержать улыбки. Дмитрий. Брат Лены, её адвокат, её спаситель. После суда он не исчез из её жизни. Сначала были звонки — «просто узнать, как дела», потом — «случайно» заезжал за кофе по пути с работы. А потом… потом были долгие прогулки по осеннему парку, тихие разговоры в кино на последнем ряду и его тёплая, надёжная ладонь, которая так бережно сжимала её, словно боясь раздавить хрустальную фигурку.
— Лена, перестань! — с притворной строгостью сказала Тоня, отворачиваясь, чтобы никто не видел её счастливых глаз. — Мы просто… общаемся.
— «Общаемся» они, — проворчала Лена, протирая витрину. — Я вчера Димке звоню, а он мне: «Лен, извини, я занят, мы с Тоней выбираем обои для её спальни». Очень деловое общение, ничего не скажешь!
Тоня замерла с бутылкой сиропа в руках. Это была правда. Вчера они действительно провели полдня в строительном гипермаркете, споря до хрипоты, что лучше — нежные пионы или строгая геометрия. И в этом споре было столько лёгкости, столько смеха и простой человеческой радости, что у Тони до сих пор кружилась голова. С Никитой они тоже когда-то делали ремонт. Точнее, делал он. Он выбирал, он решал, а её мнение неизменно натыкалось на презрительную усмешку: «Тоня, не лезь. Твоё дело — борщи варить, а не в дизайне разбираться. Куда тебе, кассирше…»
От этого воспоминания внутри всё похолодело. Она тряхнула головой, отгоняя наваждение. Прошлое закончилось. Никиты больше нет в её жизни.
Никита Никитин сидел в прокуренной кухне съёмной однушки на окраине города и тупо смотрел в окно. За окном моросил нудный осенний дождь, точь-в-точь как его жизнь. После суда его с позором уволили из ГАИ. Друзья, которые так любили посидеть за его счёт, куда-то испарились. Осталась только мать, Вера Михайловна, чей голос в трубке звенел от плохо скрываемого злорадства и вечных поучений.
— Сынок, ну я же тебе говорила! Говорила, что эта твоя Тонька — змея пригретая! Простая кассирша, а как хвост распушила! И кофейню она открыла, слышишь? Вся из себя бизнес-леди! А на какие шиши, я тебя спрашиваю? На твои! На те, что при разводе оттяпала, обманув суд!
Никита поморщился. Мать, как всегда, била по самому больному. Он и сам не мог спать ночами, представляя, как Тоня — его тихая, забитая Тоня — теперь улыбается другим мужчинам, подавая им кофе. Как она смеётся с этой своей вертихвосткой-подругой Леной. А самое страшное, невыносимое — как она счастлива. Без него.
— Мам, хватит, — устало бросил он в трубку.
— Что значит «хватит»? — взвилась Вера Михайловна. — Ты мужик или кто? Неужели ты позволишь этой… этой выскочке растоптать твою фамилию? Она же тебя по миру пустила! Ты должен бороться! Доказать всем, что она мошенница! Она наверняка прятала деньги ещё до суда, копила на свою забегаловку! Это же мошенничество, Никита! Обман суда!
Слова матери упали на благодатную почву. Последние полгода в душе Никиты росла и крепла удушающая смесь из жалости к себе и жгучей ненависти к бывшей жене. Он винил её во всём: в увольнении, в потере друзей, в своём жалком существовании. Мысль о мести стала навязчивой. Он должен был её вернуть. Не потому, что любил. Любви там давно не было, был лишь хозяйский инстинкт. Он должен был её вернуть, чтобы снова сломать, подчинить, доказать себе и всему миру, что он хозяин положения. А потом — уничтожить. Растоптать её кофейню, её новую жизнь, её счастье.
— Ты права, мама, — сказал он, и в его голосе появились стальные нотки. — Ты абсолютно права. Я должен бороться.
Он положил трубку и впервые за долгое время улыбнулся. Это была улыбка хищника, выследившего жертву. План созрел. Он не будет кричать и угрожать. Он станет другим. Он станет таким, каким Тоня всегда хотела его видеть, — раскаявшимся, любящим, заботливым. Он усыпит её бдительность, вползёт в её жизнь, как змей, а потом нанесёт удар. Ему нужно было лишь найти доказательство. Доказательство того, что она его обманула. И он его найдёт.
В один из солнечных октябрьских дней, когда воздух был прозрачен и пах прелой листвой, дверь кофейни «Уют» тихонько звякнула колокольчиком. Тоня, протирая столик, подняла голову и замерла. На пороге стоял Никита.
Он был не в своей обычной мешковатой куртке, а в элегантном кашемировом пальто. В руках — огромный букет её любимых белых хризантем. Он похудел, осунулся, и во взгляде его больше не было привычной стальной жёсткости, а плескалась вселенская скорбь.
— Тонь… — тихо сказал он, делая шаг вперёд. — Здравствуй.
Из кухни вышла Лена с подносом свежих круассанов. Увидев Никиту, она застыла, как вкопанная, её лицо мгновенно окаменело.
— А ну пошёл вон отсюда! — прошипела она, ставя поднос на стойку. — Тебе здесь не рады! Охрану вызвать?
— Лена, пожалуйста, не надо, — голос Никиты дрогнул. — Я пришёл с миром. Я просто хотел увидеть Тоню. Поговорить.
Тоня молчала, сердце колотилось где-то в горле. Она смотрела на него и не узнавала. Куда делся тот наглый, самоуверенный тиран, который одним взглядом мог заставить её съёжиться? Перед ней стоял побитый жизнью, несчастный человек. И где-то в глубине души, к её собственному ужасу, шевельнулась непрошеная жалость.
— Лен, я сама, — тихо сказала она подруге. — Выйди, пожалуйста.
Лена метнула на неё испепеляющий взгляд, полный недоумения и тревоги, но спорить не стала. Проходя мимо Никиты, она бросила:
— Только попробуй её обидеть. Я из тебя фарш сделаю, понял?
Когда они остались одни, Никита подошёл ближе.
— Тонечка, я… я всё понял, — с надрывом начал он. — Я был таким идиотом, таким слепым скотом. Я потерял тебя, самое дорогое, что у меня было. Я не прошу тебя простить меня, это невозможно. Я просто хочу, чтобы ты знала: я изменился. Та работа, эти дружки… всё это сломало меня. А когда я потерял тебя, я понял, что потерял саму жизнь.
Он протянул ей цветы.
— Это тебе. Я помню, ты их любишь.
Тоня смотрела на цветы, на его страдальческое лицо, и в голове был полный сумбур. Часть её кричала: «Не верь! Гони его! Это ловушка!», но другая, та, что помнила первые годы их брака, когда он ещё казался ей принцем, шептала: «А вдруг правда? Вдруг человек может измениться?»
— Зачем ты пришёл, Никита? — наконец спросила она, не принимая букет.
— Я просто хотел извиниться. И… я хотел бы хоть как-то загладить свою вину. Я знаю, что деньгами этого не сделаешь, но… В общем, я продал машину. Ту самую, из-за которой мы всегда ссорились. Вот, — он достал из кармана конверт. — Это твоя половина. Даже больше. Считай это компенсацией. За всё.
Тоня недоверчиво посмотрела на пухлый конверт. Этого не могло быть. Никита, который за каждую копейку был готов удавиться, добровольно отдаёт деньги?
— Мне не нужны твои деньги, — твёрдо сказала она.
— Я понимаю. Но возьми, прошу тебя. Пусть это будет моим первым шагом к искуплению. Я не прошу ничего взамен. Просто… позволь мне иногда заходить за кофе. Просто видеть тебя. Это всё, о чём я прошу.
Он положил конверт и цветы на столик и, бросив на неё долгий, печальный взгляд, развернулся и ушёл.
Тоня так и осталась стоять посреди зала, оглушённая. Вошедшая Лена тут же подскочила к ней.
— Что он хотел? Что в конверте? Тоня, ты в порядке?
— Он… извинялся. Отдал деньги за машину. Сказал, что изменился, — растерянно пробормотала Тоня.
Лена взяла конверт, заглянула внутрь и присвистнула.
— Ничего себе! Тут приличная сумма. Тонь, не верю! Этот жлоб и копейки бы просто так не отдал. Это какой-то спектакль. Подстава!
— Но выглядел он… таким несчастным.
— Актёр погорелого театра! — отрезала Лена. — Он что-то задумал. Я этого гада как облупленного знаю. Деньги возьми, раз даёт, ты их заслужила. А вот в душу его не пускай. И Димке всё расскажи. Обязательно!
Вечером Тоня рассказала обо всём Дмитрию. Он слушал внимательно, не перебивая, его лицо становилось всё серьёзнее.
— Лена права, Тоня. «Это очень подозрительно», —сказал он, когда она закончила. — Человек, который годами проявлял себя как домашний тиран и патологический жадина, не меняется за полгода. Особенно после такого унизительного для него поражения в суде.
— Но зачем ему этот спектакль?
— Вариантов несколько. Самый простой — он действительно хочет тебя вернуть, усыпив твою бдительность. Но есть и другой, более опасный. Он может собирать на тебя компромат.
— Компромат? Какой? — Тоня удивлённо вскинула брови.
— Он может попытаться инициировать пересмотр дела о разделе имущества. Например, если докажет, что ты скрыла от суда какие-то доходы или активы. Что у тебя были деньги на открытие кофейни ещё до того, как суд вынес решение. Понимаешь? Он хочет выставить тебя мошенницей, чтобы не только вернуть свою долю, но и уничтожить твою репутацию.
Тоня похолодела.
— Но это же бред! У меня не было ни копейки! Ты же знаешь, деньги на первый взнос по аренде дала Лена! Уже после суда.
— Я знаю. Ты знаешь. Лена знает. Но ему нужно не знание, а доказательство. Или то, что можно за него выдать. Поэтому будь предельно осторожна. Никаких разговоров с ним наедине. Никаких «просто по-человечески». Если он появится снова — сразу звони мне. И деньги эти… Давай-ка мы их положим на отдельный счёт и оформим всё официально, как возврат средств по устной договорённости после раздела имущества. Чтобы у него не было повода сказать, что это была взятка или что-то в этом роде.
Слова Дмитрия отрезвили Тоню. Жалость к Никите испарилась, уступив место холодной ярости. Он не изменился. Он просто стал хитрее. Он снова хотел играть её жизнью, снова хотел её уничтожить.
— Хорошо, — твёрдо сказала она. — Я поняла. Больше он меня не обманет.
Но Никита и не думал сдаваться. Его визиты в кофейню стали регулярными. Он приходил раз в два-три дня, всегда в одно и то же время, садился за дальний столик, заказывал чёрный кофе без сахара и молча смотрел, как работает Тоня. Он не пытался заговорить, не лез с расспросами. Он просто был там, навязчивая тень из прошлого. Его молчаливое присутствие давило, выводило из себя. Тоня старалась не обращать на него внимания, но чувствовала его взгляд спиной, кожей.
Лена каждый раз при его появлении демонстративно начинала греметь посудой и громко разговаривать с новой сотрудницей, Зоей Ивановной, колоритной женщиной предпенсионного возраста с острым языком и золотыми руками.
Зоя Ивановна, которую они взяли в пекарню, оказалась настоящей находкой. Она не только пекла божественные пироги по старинным рецептам своей бабушки, но и обладала невероятным чувством юмора и житейской мудростью.
— О, опять этот страдалец всея Руси явился, — пробасила Зоя Ивановна, выглядывая из кухни, когда Никита в очередной раз уселся за свой столик. — Сидит, смотрит, как кот на сметану. Девки, вы бы ему валерьянки в кофе плеснули, что ли. А то вид у него такой, будто он сейчас тут нам всю витрину слезами затопит.
Тоня и Лена прыснули со смеху. С Зоей Ивановной было легче. Она умела разрядить обстановку одной фразой.
— Да это бывший муж Тонечкин, — пояснила Лена. — Ходит, покаяние изображает.
— Покаяние? — хмыкнула Зоя. — Видали мы такие покаяния. У меня соседка была, Марь Иванна. Муж её, Степан, всю жизнь попивал да погуливал. А как цирроз печени ему врачи напророчили, так он тут же в великого праведника превратился. И к иконам прикладывался, и Марь Иванне в любви до гроба клялся. А она, дурёха, уши развесила, поверила. Стала его отварами поить, по санаториям возить. Выходила. А он как на ноги встал, первым делом что сделал? Правильно! Побежал к зазнобе своей, продавщице из соседнего сельпо. Так что, Тонюшка, запомни старую истину: горбатого только могила исправит. А этого твоего… даже не знаю, что и исправит.
Тем временем Вера Михайловна тоже не сидела сложа руки. Она развернула активную кампанию против бывшей невестки. Сначала она обзванивала всех общих знакомых, рассказывая душераздирающие истории о том, как «хищница Тонька обобрала её несчастного сына до нитки». Когда это не возымело эффекта, она перешла к боевым действиям.
Однажды днём она, как фурия, ворвалась в кофейню.
— Где эта аферистка?! — закричала она с порога, оглядывая немногочисленных посетителей. — Явилась, значит, бизнесом она тут заправляет! На деньги моего сына!
Тоня выпрямилась за стойкой, чувствуя, как кровь отхлынула от лица.
— Вера Михайловна, успокойтесь, пожалуйста. Не устраивайте сцен.
— Я не устраиваю сцен! Я хочу справедливости! — визжала свекровь, тыча в Тоню пальцем. — Ты обокрала моего мальчика! Ты разрушила его жизнь! Чтобы ты подавилась этими своими пирожками! Люди добрые, — обратилась она к посетителям, — не ходите сюда! Тут всем заправляет воровка и обманщица!
Лена выскочила из-за стойки, загораживая собой Тоню.
— Так, уважаемая! А ну-ка на выход! Ещё одно слово, и я вызываю полицию за клевету и хулиганство! У меня тут камеры везде, каждое ваше слово записано!
Упоминание о полиции и камерах подействовало на Веру Михайловну отрезвляюще. Она сбавила тон, но продолжала изрыгать проклятия.
— Ты ещё пожалеешь, гадюка! — бросила она Тоне. — Мы с Никиточкой вас в порошок сотрём! Правда на нашей стороне!
С этими словами она гордо удалилась, оставив за собой шлейф ненависти. Посетители, молодая пара, быстро расплатились и ушли. Тоня опустилась на стул, руки у неё дрожали.
— Вот же ведьма старая, — прошипела Лена, наливая Тоне стакан воды. — Ну ничего, мы ей это так не оставим. Димка подаст на неё в суд за оскорбление чести и достоинства.
Но Тоня знала — это только начало. Они не остановятся. Они будут давить, пока не сломают её. Или пока не найдут то, что ищут.
Никита понимал, что его молчаливое присутствие и атаки матери не дают нужного результата. Тоня держалась стойко, её защищали подруга и этот холёный адвокатишка, брат Лены, который, как понял Никита, метил на его место. Нужно было действовать тоньше.
Он решил зайти с другого фланга — через Лену. Однажды вечером он подкараулил её у подъезда.
— Лена, постой, — окликнул он.
Она резко обернулась, готовая к обороне.
— Чего тебе ещё?
— Я хочу поговорить. Без криков. По-человечески.
— С тобой? По-человечески? Не смеши мои тапочки, Никитин.
— Лена, я знаю, ты меня ненавидишь. И есть за что. Но я прошу, выслушай. Я не враг Тоне. Я люблю её.
— Любишь? — Лена расхохоталась ему в лицо. — Это ты называешь любовью? Когда ты запрещал ей со мной видеться? Когда унижал её на каждом шагу? Когда она от твоего голоса вздрагивала? Да ты понятия не имеешь, что такое любовь!
— Я был неправ! — с жаром воскликнул Никита. — Я всё осознал! Я хочу всё исправить. Но она меня не слушает. А ты её лучшая подруга. Помоги мне, Лена. Помоги вернуть её. Я на всё готов. Я на коленях перед ней буду ползать!
Лена смотрела на него с нескрываемым презрением.
— Знаешь, Никитин, а ты хороший актёр. Даже я чуть не поверила. Но есть одна проблема. Я видела Тоню рядом с тобой — забитую, испуганную тень. И я вижу её сейчас — сильную, красивую, смеющуюся женщину. И я скорее себе обе руки отрублю, чем помогу тебе снова превратить её в тень. Так что иди-ка ты… лесом. И чтобы я тебя больше рядом со своим домом не видела.
Она развернулась и зашла в подъезд, оставив его одного в сгущающихся сумерках. План провалился. Ярость захлестнула Никиту. Значит, по-хорошему не получится. Будет по-плохому.
Он начал копать. Он обзванивал старых знакомых, пытался выудить хоть какую-то информацию о том, откуда у Тони могли взяться деньги. Он часами сидел на её страницах в соцсетях, просматривая старые фотографии, комментарии, пытаясь найти хоть какую-то зацепку.
И однажды удача ему улыбнулась. Он просматривал старую, почти забытую переписку Тони с Леной двухлетней давности. И там он нашёл то, что искал. Сообщение от Тони:
«Ленка, привет! Представляешь, мне сегодня приснилось, будто у нас с тобой своя маленькая пекарня! Такая уютная, пахнет ванилью, и мы с тобой печём самые вкусные в мире булочки! Может, это знак? Надо бы начать откладывать потихоньку. С каждой зарплаты хоть по тысяче. Глядишь, лет через десять и накопим на мечту! ;)»
Сердце Никиты забилось в триумфальном экстазе. Вот оно! Вот доказательство! Она планировала это давно! Она втайне от него откладывала деньги! «Семейные» деньги! А в суде нагло врала, что у неё нет никаких сбережений!
Он тут же сделал скриншот. Конечно, это было косвенным доказательством. Сообщение о мечте, шутка про «по тысяче». Но опытный юрист сможет это раскрутить. Представить всё так, будто у неё был чёткий план, который она скрывала. А если надавить, найти других свидетелей…
Он тут же позвонил матери.
— Мама, у меня есть! Я нашёл!
И он, задыхаясь от возбуждения, рассказал ей о своей находке.
— Сыночек! Я знала! Я всегда знала, что ты её на чистую воду выведешь! — ликовала Вера Михайловна. — Что теперь? Сразу в суд?
— Нет. Сначала мы нанесём предупредительный удар. Я отправлю это её адвокату. Пусть знают, что мы не шутим. Пусть начинают бояться.
Дмитрий получил письмо с анонимного электронного адреса. В нём был только скриншот той самой переписки и короткий текст: «Ваша клиентка — лгунья и мошенница. Это только начало. Скоро она ответит за всё по закону. Готовьтесь к новому суду».
Он тут же позвонил Тоне и попросил срочно приехать. Когда Тоня увидела скриншот, она побледнела.
— Боже… Я даже не помню этого… Это же было сто лет назад. Просто болтовня, мечты…
— Я понимаю, — спокойно сказал Дмитрий, наливая ей воды. — Но они попытаются представить это как умышленное сокрытие планов и средств. Это слабое доказательство, почти ничтожное, но нервы они тебе потрепать смогут. Он блефует, пытается тебя запугать.
— И что мне делать?
— Ничего. Жить своей жизнью. Работать. Любить. А с этим, — он кивнул на экран компьютера, — разберусь я. Я подготовлю встречный иск о преследовании и клевете. А этот скриншот… Знаешь, что самое смешное? Он сам дал нам в руки оружие.
— Какое? — не поняла Тоня.
— Он получил доступ к твоей личной переписке. А это, между прочим, нарушение тайны переписки, статья 138 Уголовного кодекса Российской Федерации. Так что теперь уже мы можем припугнуть его. И не просто припугнуть.
Глаза Дмитрия холодно блеснули.
— Он хотел войны. Он её получит.
В тот же вечер он поехал к Никите. Тот жил теперь не один. Дверь открыла Вера Михайловна. Увидев Дмитрия, она вся подобралась, как кошка перед прыжком.
— Вам кого?
— Мне нужен Никита Николаевич. Я — адвокат Антонины Сергеевны.
Из комнаты вышел Никита. Увидев Дмитрия, он самодовольно ухмыльнулся.
— А, защитничек явился. Что, испугались? Правильно делаете.
— Испугался здесь, кажется, только один человек, — спокойно ответил Дмитрий, входя в квартиру. — Тот, кто от бессильной злобы готов пойти на уголовное преступление.
— О чём это вы? — насторожился Никита.
Дмитрий молча положил на стол распечатку статьи 138 УК РФ.
— Нарушение тайны переписки. Наказывается штрафом, исправительными работами или даже лишением свободы на срок до двух лет. Скриншот, который вы прислали, является прямым доказательством того, что вы незаконно получили доступ к личным данным моей клиентки. Я пока не подал заявление в полицию. Я пришёл предложить вам сделку.
Никита и Вера Михайловна переглянулись. Самоуверенность на их лицах сменилась растерянностью.
— Вы, — Дмитрий перевёл взгляд с сына на мать, — и вы, Вера Михайловна, немедленно прекращаете любое преследование Антонины. Никаких визитов, звонков, сцен в кофейне. Вы исчезаете из её жизни. Навсегда. Взамен мы не даём ход этому делу и не подаём иск о защите чести и достоинства и компенсации морального вреда за вашу выходку в кофейне, которая, кстати, записана на видео. Если же вы нарушите это условие… — Дмитрий сделал паузу, — я вам обещаю, что приложу все свои профессиональные усилия, чтобы вы оба получили по заслугам. По максимуму. Вы меня поняли?
Он говорил тихо, почти безэмоционально, но в его голосе звучала такая ледяная угроза, что у Веры Михайловны затряслись губы, а Никита сглотнул вставший в горле ком. Они смотрели на этого спокойного, уверенного в себе мужчину и понимали, что он не шутит. Он их уничтожит.
— Поняли, — выдавил из себя Никита.
— Вот и отлично. Надеюсь, мы больше не увидимся.
Дмитрий развернулся и ушёл, оставив их вдвоём в убогой кухоньке, посреди их разрушенных планов и злобных надежд. Вера Михайловна молча опустилась на табуретку. Впервые за долгое время она не знала, что сказать. Их разбили. Полностью.
Прошёл ещё один год. Кофейня «Уют» процветала. Тоня и Лена открыли вторую точку в другом районе города. Зоя Ивановна теперь заведовала всем пекарским цехом и ворчала, что ей не хватает рук.
О Никите и его матери больше не было ни слуху, ни духу. Они исчезли, будто их и не было. Тоня знала, что это заслуга Дмитрия. Он не просто защитил её, он построил вокруг неё невидимую стену, через которую не могло пробиться зло из прошлого.
В один из тёплых весенних вечеров они с Дмитрием сидели на скамейке в парке. Он обнимал её за плечи, и Тоня, прижавшись к нему, чувствовала абсолютное, всепоглощающее спокойствие. Страх ушёл. Она больше не боялась. Не боялась прошлого, не боялась будущего.
— Тонь, — тихо сказал Дмитрий, — я хотел у тебя кое-что спросить.
Она подняла на него глаза. Он смотрел на неё так нежно, так серьёзно, что у неё перехватило дыхание.
— Выходи за меня замуж.
Он не доставал бархатной коробочки, не становился на одно колено. Он просто сказал эти слова, и в них было всё: и любовь, и надёжность, и обещание счастья.
И Тоня, не раздумывая ни секунды, ответила:
— Да.
Она плакала, но это были слёзы счастья. Слёзы женщины, которая прошла через ад, но не сломалась. Женщины, которая потеряла всё, чтобы обрести себя и настоящую любовь. Она нашла свою тихую гавань. И теперь никто и никогда не сможет поднять бурю в её жизни.
А где-то на другом конце города, в серой, безликой многоэтажке, спивался бывший инспектор ГАИ Никита Никитин. Его мать, Вера Михайловна, постаревшая и сгорбленная, молча ставила перед ним тарелку с супом и уходила в свою комнату, чтобы не видеть пустого взгляда своего единственного, такого несчастного сына. Бумеранг, запущенный ими со злостью и ненавистью, пролетел свой круг и вернулся, ударив по ним самим с сокрушительной силой. Закон жизни, который они так и не смогли понять.
