— Это что такое? — голос Карины, звеневший от усталости после восьмичасового рабочего дня и часа в переполненном автобусе, упал в оглушительную тишину прихожей.
На вешалке, рядом с ее легким плащом и единственной курткой мужа, висело громоздкое пальто из драпа с облезлым воротником и какая-то болоньевая ветровка ядовито-салатового цвета. Под ними стояли стоптанные женские сапоги и пара грязных детских кроссовок. Из кухни доносился приглушенный гул телевизора и незнакомые голоса. Воздух был пропитан чужим, незнакомым запахом — смесью нафталина, дешевых духов и чего-то кисло-сладкого.
Вадим вышел из гостиной, на его лице была виноватая и одновременно просящая улыбка.
— Кариша, ты уже дома? А мы тут… В общем, сюрприз.
— Я вижу, что сюрприз, — отчеканила Карина, не двигаясь с места. Она медленно стянула с плеча сумку, ее пальцы похолодели. — Кто это, Вадим?
— Ну, ты не сердись только, — он подошел ближе, пытаясь взять ее под руку, но Карина отстранилась. — Это мои. Мама приехала. И Зойка с племянником.
Карина молча смотрела на него. Мозг отказывался обрабатывать информацию. Его мама. Его сестра. Его племянник. Здесь. В ее двухкомнатной квартире, которую она выцарапала у жизни потом и многолетней ипотекой, закрытой всего два года назад.
— Надолго? — вопрос прозвучал глухо, как будто из-под воды.
— Да мы пока не знаем, — Вадим отвел глаза. — У Зойки там проблемы с мужем, ну, серьезные. Он ее выставил, представляешь? С ребенком. Куда им было деваться? Мать, сама знаешь, одна живет, пенсия копеечная.
Из кухни выглянула женщина лет сорока пяти, полная, с обесцвеченными волосами, собранными в неряшливый хвост. Ее лицо, одутловатое и недовольное, скривилось в подобии улыбки.
— О, а вот и хозяюшка наша явилась. А мы уж думали, ты на работе ночевать осталась.
Это была Зоя, сестра Вадима. Карина видела ее всего дважды в жизни — на их с Вадимом свадьбе и на похоронах его отца пять лет назад. Воспоминания были смутными, но неприятное чувство осталось.
Следом за Зоей из кухни вышла пожилая женщина, худая и сухая, как осенний лист. Антонина Петровна, свекровь. Она молча кивнула Карине, ее маленькие глазки цепко осматривали прихожую, мебель, саму Карину с ног до головы. Оценка была явно не в пользу невестки.
— Здравствуйте, — выдавила из себя Карина.
Она прошла в гостиную. На ее любимом диване, покрытом светлым чехлом, который она стирала каждые две недели, сидел мальчик лет десяти и с увлечением ковырял пальцем обивку. Рядом валялись обертки от конфет. На журнальном столике стояли чашки с недопитым чаем и тарелка с наспех нарезанной колбасой.
— Это Виталик, — с гордостью сообщила Зоя, входя следом. — Умный мальчик, в третьем классе. Только вот гиперактивный, говорят. Ну, сейчас все дети такие.
Виталик поднял на Карину глаза, не переставая своего разрушительного занятия, и снова уставился в экран смартфона.
Карина молча прошла на кухню. На плите стояла ее кастрюля, в которой она вчера варила суп. Теперь в ней плавали одинокие остатки картошки. В раковине громоздилась гора немытой посуды. На столе — крошки, пятна от чая, вскрытая пачка самого дешевого печенья.
Она открыла холодильник. Упаковка сыра, которую она купила утром, была вскрыта и небрежно засунута обратно. Колбаса, предназначавшаяся им с Вадимом на ужины на пару дней, была почти полностью съедена.
Дверь в ее спальню была приоткрыта. Карина заглянула туда. На ее кровати, на ее шелковом покрывале, лежали два раздутых чемодана и несколько клетчатых сумок, из которых вываливались какие-то вещи.
Это было последней каплей. Она развернулась и вышла в коридор, где Вадим все еще пытался изображать радушного хозяина.
— Вадим, иди сюда.
Они зашли на кухню. Карина плотно прикрыла дверь.
— Что это значит? — прошипела она.
— Карин, ну я же объяснил. У них беда.
— Беда у них, а проблемы у меня? Почему ты меня не спросил? Почему ты поставил меня перед фактом? Это и мой дом тоже!
— Ну как я мог тебя спросить? Они позвонили, когда я уже с работы шел. Сказали, что на вокзале, плачут обе. Что я должен был сделать? Оставить их на улице? Родную мать и сестру?
— Ты мог позвонить мне! Мы могли бы вместе что-то придумать! Снять им комнату на первое время, найти какой-то выход! А не привозить их сюда, в нашу квартиру! Где они будут спать? У нас одна свободная комната, и та — гостиная!
— Ну, пока на диване. Мама с Зоей на диване, а Виталик на раскладушке. У меня в кладовке старая есть.
Карина смотрела на мужа и не узнавала его. Этот мягкий, покладистый человек, с которым они прожили семь лет душа в душу, вдруг превратился в чужого. Он принял решение, которое перевернуло их жизнь с ног на голову, даже не посчитав нужным поставить ее в известность.
— Ты привез свою родню ко мне домой, — медленно, разделяя слова, произнесла она. — А кормить их кто должен? Я? Не годится.
— Карина, перестань! — возмутился Вадим. — Какие деньги? Это же семья!
— Семья — это мы с тобой! А это — твои родственники. Которых я почти не знаю и которые уже ведут себя так, будто это их квартира.
Она махнула рукой в сторону гостиной.
— Пойдем ужинать, — примирительно сказал Вадим. — Ты, наверное, голодная. Сейчас что-нибудь придумаем.
— Я ничего придумывать не собираюсь, — отрезала Карина. — Я устала. Я иду в душ и спать.
Она демонстративно взяла из холодильника йогурт и яблоко и ушла в спальню, плотно закрыв за собой дверь. С той стороны доносились голоса, смех Зои и бурчание телевизора. Карина села на край кровати, отодвинув чемоданы, и почувствовала, как по щекам текут слезы. Это был больше не ее дом. Это был вокзал.
Первая неделя превратилась в ад. Гостиная стала запретной территорией. Вечером там раскладывался скрипучий диван и раскладушка, утром все это не спеша убиралось, оставляя после себя спертый воздух и ощущение табора. Виталик просыпался в семь утра и включал мультики на полную громкость. Зоя выплывала из комнаты ближе к десяти, в засаленном халате, и требовала завтрак. Антонина Петровна большую часть времени молча сидела в кресле, но ее молчание было громче любого крика. Она следила за каждым движением Карины, и в ее взгляде читалось неодобрение. Не так ходит, не так готовит, не так с ее сыном разговаривает.
Вадим пытался сглаживать углы. Он вставал раньше, чтобы приготовить завтрак для всех, вечером после работы бежал в магазин, закупая продукты в промышленных масштабах. Зарплата, которой им двоим вполне хватало, теперь улетала за полторы недели.
Карина чувствовала себя прислугой. Она приходила с работы и вставала к плите, чтобы накормить ораву из пяти человек. После ужина она мыла гору посуды, потому что Зоя заявляла, что у нее «болят руки», а Антонина Петровна «в гостях посуду не моет».
— Зоя, может, ты хотя бы за собой и сыном тарелки помоешь? — однажды не выдержала Карина.
— Ой, Карин, тебе что, трудно? — лениво протянула свояченица, не отрываясь от сериала. — Ты же тут хозяйка. Тебе и карты в руки.
Вечером Карина снова попыталась поговорить с мужем.
— Вадим, это не может так продолжаться. Твоя сестра не делает абсолютно ничего. Она целыми днями смотрит телевизор и разговаривает по телефону. Твой племянник разносит квартиру. Твоя мама смотрит на меня, как на врага народа. Я так больше не могу!
— Кариночка, ну потерпи немного, — уговаривал он. — У Зойки сейчас депрессия. Ей нужно время, чтобы прийти в себя.
— Депрессия? У нее прекрасное настроение, когда она обсуждает по телефону последнюю серию своего сериала! И аппетит у нее отменный! Вадим, они собираются уезжать? Зоя ищет работу? Ее муж не звонил?
— Муж там… В общем, он негодяй. Нашел себе другую. Зойка подает на развод и на алименты. Но это все время. Работу она ищет, конечно. Рассылает резюме.
Карина хмыкнула. Она ни разу не видела, чтобы Зоя сидела за ноутбуком в поисках работы. Зато видела, как она часами листает ленту в соцсетях.
Прошел месяц. Ничего не изменилось. Только напряжение в квартире стало таким плотным, что его можно было резать ножом. Карина стала задерживаться на работе, лишь бы попозже прийти домой. Она перестала приглашать подруг, потому что ей было стыдно за тот балаган, в который превратилась ее уютная квартира. Она похудела, под глазами залегли тени.
Однажды, придя домой раньше обычного, она застала в своей спальне Зою. Та стояла перед ее шкафом и разглядывала ее платья.
— О, Каринка! А я как раз смотрю, какой у тебя гардеробчик. Не одолжишь мне вот это платьице на вечер? У меня тут встреча с подружкой намечается.
Платье было новым, дорогим, купленным Кариной на премию.
— Нет, Зоя, не одолжу, — холодно ответила Карина. — И я была бы тебе признательна, если бы ты больше не входила в нашу спальню без спроса.
— Фи, какая цаца! — фыркнула Зоя. — Подумаешь, платье! Жалко, что ли? Могла бы и поделиться с родственницей. Мы же теперь одна семья.
— Мы не одна семья, — отрезала Карина. — И я попрошу тебя выйти.
Вечером состоялся очередной скандал. Зоя нажаловалась брату, что Карина ее унизила и оскорбила. Вадим, зажатый между двух огней, пытался всех примирить.
— Карина, ну что тебе стоило дать ей платье?
— Вадим, ты не понимаешь! Дело не в платье! Дело в том, что она лезет в мои вещи, в мою жизнь! Она не уважает ни меня, ни мой дом! Когда это закончится?!
— Я поговорю с ней, — пообещал он.
Но разговоры не помогали. Родственники вели себя все более уверенно. Антонина Петровна начала делать Карине замечания по поводу ведения хозяйства.
— Суп у тебя жидковат, Карина. Мужику надо посытнее. И пыль вон в углу, не видишь разве? В мое время…
— В ваше время было ваше время, Антонина Петровна, — обрывала ее Карина. — А это мой дом. И я буду вести хозяйство так, как считаю нужным.
Карина поняла, что муж ей не поможет. Он был слишком мягким, слишком связан по рукам и ногам чувством долга перед матерью и сестрой. Он не мог проявить твердость. Значит, действовать придется ей самой.
План созрел внезапно. В субботу утром, когда все семейство еще спало, Карина тихо собрала небольшую сумку, положила туда ноутбук, документы и немного вещей. На кухонном столе оставила записку для Вадима: «Я уехала на пару дней к маме. Нужно отдохнуть. Продукты в холодильнике».
На самом деле к маме она не поехала. Ее мама жила в другом городе, да и Карина не хотела ее расстраивать. Она сняла номер в недорогой гостинице на окраине города.
Первый день она просто спала. Она спала двенадцать часов подряд, и никто не включал мультики, не требовал завтрак, не вздыхал у нее за спиной. Потом она приняла долгую горячую ванну, заказала в номер еду и включила фильм. Это было блаженство. Тишина, покой и одиночество.
Она провела в гостинице три дня. Вадим звонил, встревоженный, спрашивал, когда она вернется. Она отвечала уклончиво: «Скоро. Мне нужно прийти в себя».
За эти три дня она приняла решение.
Вернулась она во вторник вечером. В квартире царил привычный хаос. Гора посуды в раковине стала еще выше, по полу были разбросаны игрушки и фантики. Родственники сидели перед телевизором.
— Явилась, не запылилась! — съязвила Зоя. — Отдохнула от семьи?
Карина не ответила. Она молча прошла в комнату и подозвала мужа.
— Вадим, нам нужно поговорить. Всем вместе.
Она выключила телевизор.
— Прошу всех в гостиную.
Антонина Петровна и Зоя с недовольными лицами переглянулись, но подчинились. Виталик остался сидеть на диване.
Карина встала посреди комнаты. Она чувствовала себя спокойной и уверенной, как никогда. Три дня тишины дали ей силы.
— Итак, — начала она ровным голосом. — Я хочу прояснить ситуацию. Антонина Петровна, Зоя, Виталик. Я понимаю, что у вас случилась беда. Но ваше пребывание здесь затянулось. Эта квартира — моя. Я купила ее задолго до брака с Вадимом. Я платила за нее ипотеку семь лет, отказывая себе во всем. Это мой дом, мое единственное убежище.
Она сделала паузу, обводя их взглядом. Вадим стоял бледный как полотно. Зоя нахмурилась, а Антонина Петровна поджала губы.
— Я даю вам две недели, — продолжила Карина. — Две недели, чтобы вы нашли себе другое жилье. Зоя, ты взрослая женщина, у тебя есть руки и ноги. Ты можешь найти работу и снять комнату. Вадим, я знаю, что у тебя есть сбережения. Ты можешь помочь сестре на первое время. Но через две недели я хочу, чтобы в моем доме снова были только я и мой муж.
— Да как ты смеешь! — взвилась Зоя. — Гнать нас на улицу! Мать родную!
— Я никого не гоню, — спокойно парировала Карина. — Я даю вам время. Две недели — это достаточный срок. Я больше не намерена жить в таборе и работать прислугой в собственном доме.
— Вадик, ты слышишь, что она говорит?! — запричитала Антонина Петровна, хватаясь за сердце. — Она нас выставляет!
Вадим молчал, глядя в пол. Он был раздавлен.
— Ты… — Зоя задохнулась от возмущения. — Ты просто бессердечная!
— Возможно, — согласилась Карина. — Но я хочу жить своей жизнью. И я имею на это право. Мое решение окончательное. Через две недели, в воскресенье, я меняю замки. Если к этому времени вы не съедете, ваши вещи будут выставлены на лестничную клетку.
Она развернулась и ушла в спальню, закрыв за собой дверь. За дверью бушевала буря. Крики Зои, причитания матери, растерянное бормотание Вадима. Карина легла на кровать и закрыла глаза. Она знала, что поступила жестоко. Но другого выхода у нее не было. Они сами не оставили ей выбора.
Следующие две недели были невыносимыми. С ней никто не разговаривал. Родственники мужа смотрели на нее с ненавистью. Вадим ходил тенью, пытаясь уговорить то ее, то своих. Но Карина была непреклонна. Она каждый день напоминала мужу, сколько дней осталось.
Она видела, что он что-то предпринимает. Он постоянно кому-то звонил, куда-то уезжал. Зоя тоже стала чаще выходить из дома, возвращаясь злой и раздраженной.
В предпоследний день, в субботу, Вадим подошел к ней.
— Я снял им квартиру, — глухо сказал он. — Однокомнатную. На окраине. Заплатил за два месяца вперед из своих сбережений. Завтра они переезжают.
— Хорошо, — просто ответила Карина.
— Ты довольна? — спросил он с горечью.
— Я буду довольна, когда в моем доме снова будет тихо.
— Ты разрушила мою семью, — сказал он.
— Нет, Вадим, — возразила она. — Ты сам поставил наш брак под угрозу, когда привел их сюда, не спросив меня. Ты сделал выбор. Теперь я сделала свой.
На следующий день они уехали. Собрали свои чемоданы и сумки, вызвали такси. Антонина Петровна на прощанье бросила на Карину взгляд, полный яда. Зоя демонстративно отвернулась. Виталик показал ей язык.
Когда за ними закрылась дверь, в квартире наступила оглушительная тишина. Карина медленно обошла все комнаты. Повсюду были следы их пребывания: мусор, сломанная игрушка на полу, жирное пятно на обивке дивана.
Она открыла все окна, чтобы выветрить чужой запах. Потом надела резиновые перчатки и начала генеральную уборку. Она мыла, чистила, скоблила, пытаясь оттереть не только грязь, но и само воспоминание об этих полутора месяцах.
Вечером вернулся Вадим. Он помог матери и сестре переехать. Он выглядел уставшим и постаревшим.
Они сидели на кухне вдвоем, в чистой, тихой квартире, которая снова принадлежала только им. Но между ними выросла стена.
— Они не простят мне этого, — сказал Вадим.
— Я знаю, — ответила Карина.
— И я, наверное, тоже не смогу, — добавил он тихо.
Карина посмотрела на него. На человека, которого когда-то любила больше жизни. Сейчас она чувствовала только пустоту и холод. Он предал ее. Не тем, что помог родным, а тем, что сделал это за ее счет, проигнорировав ее чувства, ее право на собственный дом и собственную жизнь. Он показал ей, что в его системе ценностей она, его жена, стоит далеко не на первом месте.
— Я понимаю, — сказала она.
Примирения не было. Не было криков и упреков. Просто два чужих человека сидели за одним столом в одной квартире. Дом был спасен, но семья была разрушена. И Карина, глядя в окно на темнеющее небо, впервые за долгое время не чувствовала ни вины, ни сожаления. Только холодное, ясное осознание того, что все сделала правильно. Жить в аду, даже во имя любви, она больше не хотела. Любовь этого не стоила.
