– Ты бы поговорил со Светланой Ивановной. Деликатно так, издалека зашел, – Вадим помешал сахар в чашке, не поднимая глаз на жену. – Насчет квартиры. Время идет, Пашка растет. Да и нам не вечно по этой двушке ютиться.
Анна отставила свою чашку с недопитым чаем. Этот разговор возникал между ними уже в третий раз за месяц, и каждый раз он становился все более настойчивым и менее деликатным. Вадим, ее муж, с которым они прожили двенадцать лет, вдруг озаботился их жилищным вопросом с энергией, достойной лучшего применения.
– Что значит «поговорил»? – Анна скрестила руки на груди. – Что ты ей предложишь? Переехать к нам? В эту «двушку»? Или сразу в дом престарелых, чтобы место не занимала?
– Ну зачем ты так, Ань? Сразу в крайности. Можно же найти варианты. Размен, например. Ей купим однушку поменьше, поближе к нам. А разницу… разницу вложим в расширение. Ипотеку возьмем, добавим. Пашке отдельная комната нужна, он уже не маленький.
Вадим говорил гладко, правильно, обволакивая саму суть предложения словесной ватой заботы о семье. Но Анна видела его насквозь. Видела этот расчетливый блеск в глазах, который он так старательно прятал за опущенными ресницами. Речь шла о маминой трехкомнатной квартире в сталинском доме с высокими потолками, в тихом зеленом районе. Квартире, в которой Анна выросла, где каждая трещинка на потолке была родной.
– Вадим, мы это уже обсуждали. Мама никуда из своей квартиры не поедет. Это ее крепость, ее мир. Она там прожила сорок лет. Ты представляешь, что для нее значит переезд?
– Я представляю, что для нашего сына значит жить в одной комнате с родителями в двенадцать лет! – он наконец поднял на нее взгляд. – У всех его друзей свои углы есть, а он на диване в гостиной. Тебе его не жалко?
Это был удар ниже пояса. Пашка был для Анны всем. Она работала скромным библиотекарем в районной библиотеке не ради денег, а ради графика, чтобы успевать забирать сына из школы, водить на секции и делать с ним уроки. Вадим, менеджер в мебельном салоне, вечно пропадал на работе, и быт, и сын были полностью на ней. И теперь он апеллировал к ее материнским чувствам.
– Не смей впутывать сюда Пашу, – холодно отрезала Анна. – Его комната – это наша общая проблема, и решать мы ее должны своими силами, а не за счет моей матери.
– А она нам не чужая! Она бабушка! Разве она не хочет лучшего для внука?
Анна молча встала и начала убирать со стола. Спорить было бесполезно. Вадим не слышал ее аргументов, он слышал только себя. В его голове уже сложился идеальный план, и он не собирался отступать.
На следующий день, в субботу, он проснулся подозрительно бодрым.
– Я к Светлане Ивановне съезжу, – бодро заявил он, застегивая рубашку. – Полку ей обещал прибить. И кран там подтекал, посмотрю.
Анна насторожилась. Вадим никогда не рвался помогать теще по хозяйству. Все мелкие ремонты обычно были на совести «мужа на час», которого вызывала сама Анна.
– Я с тобой, – решила она.
– Зачем? – в его голосе проскользнуло раздражение. – Ты же хотела с Пашкой в парк сходить, погода хорошая. А я быстро, туда-обратно. Не буду вас отвлекать.
Он поцеловал ее в щеку, быстро, мимоходом, и выскользнул за дверь, оставив Анну с тяжелым предчувствием. Она знала, что он едет не полку прибивать. Он едет «обрабатывать» ее мать.
Светлана Ивановна, бывшая учительница русского языка и литературы, была женщиной с ясным умом и железным характером. Она жила одна после смерти мужа и прекрасно справлялась, ценя свою независимость превыше всего. Когда Анна позвонила ей вечером, якобы узнать, как дела, мать ответила своим обычным, чуть ироничным тоном.
– Да, заезжал твой орел. Полку прибил, криво, конечно, пришлось делать вид, что так и было задумано. Кран крутил-вертел, в итоге воды теперь по колено, пришлось сантехника вызывать. Но зато сколько было разговоров!
– О чем? – сердце Анны екнуло.
– О разном, дочка. О жизни. О том, как тяжело молодым семьям. О том, какие сейчас цены на недвижимость. Какой у него замечательный есть знакомый риелтор, который творит чудеса с обменами. Я, говорит, вам, Светлана Ивановна, такой вариант подберу – закачаетесь. Маленькая, уютная квартирка в новом доме, с консьержем и видеонаблюдением. И вам спокойнее, и нам подспорье.
Анна слушала и чувствовала, как внутри все холодеет. Он не просто закинул удочку. Он начал действовать, нагло, в обход нее.
– Мам, ты только ничего ему не обещай. Пожалуйста.
– Анечка, ты меня совсем за выжившую из ума старуху держишь? – вздохнула Светлана Ивановна. – Я ему сказала, что подумаю. Надо же было как-то спровадить этого благодетеля. Уж больно навязчив был. Угостила чаем, выслушала всю его душещипательную историю про тесноту и страдающего отрока. Талантливый продавец твой муж. Мебелью торгует, а мог бы и Родину продать, если подвернется случай.
От маминых слов стало и смешно, и страшно. Она-то все понимала. Но Вадим был упрям. Он не остановится.
Следующие несколько недель превратились в тихую войну. Вадим стал образцовым зятем. Он возил теще продукты с рынка, самые свежие и дорогие. Привез ей в подарок ортопедический матрас («Чтобы спина у вас не болела, Светлана Ивановна!»). Установил новый фильтр для воды. Каждый его визит сопровождался долгими беседами, суть которых сводилась к одному: переезжайте, мы о вас позаботимся.
Анна пыталась говорить с ним, но натыкалась на стену из улыбок и «я же для нас стараюсь». Он вел себя так, будто ее сопротивление – это временный каприз, который скоро пройдет. Он даже начал просматривать сайты недвижимости, показывая Анне и Паше фотографии квартир.
– Смотри, сынок, какая комната у тебя будет! Свой балкон! Стол поставим у окна, будешь уроки делать, на город смотреть.
Паша, конечно, загорелся. Он не понимал всей подоплеки, он видел лишь красивую картинку будущего. Анна чувствовала себя предательницей, когда пыталась объяснить сыну, что все не так просто.
Однажды вечером раздался звонок. На экране высветилось «Свекровь». Анна вздохнула и приняла вызов. Людмила Петровна, мать Вадима, была женщиной громкой и бесцеремонной. Она жила в другом городе, но держала руку на пульсе жизни сына.
– Анечка, привет! Как вы там? Вадик звонил, расстроенный такой. Говорит, ты его не поддерживаешь совсем.
– Здравствуйте, Людмила Петровна. В чем не поддерживаю?
– Ну как же! Он для семьи старается, хочет гнездо расширить, а ты палки в колеса вставляешь. Мужчине нужно чувствовать себя добытчиком, хозяином. А ты его инициативу на корню рубишь. Твоя мама ведь не вечная. Квартира все равно вам достанется. Так какая разница, сейчас или потом? А сейчас она бы вам очень помогла. Вадику нужно развиваться, ему тесно в его должности, а на свое дело стартовый капитал нужен. Вы бы и квартиру купили побольше, и на бизнес бы осталось.
Анна слушала этот поток практичности и едва сдерживалась. Значит, дело не только в Пашкиной комнате. Дело в «своем деле». Вот куда нацелился ее муж. Квартира матери была для него не просто решением жилищного вопроса, а трамплином для его амбиций.
– Людмила Петровна, моя мама жива и здорова, и сама вправе решать, что делать со своей квартирой. И мы с Вадимом тоже взрослые люди, чтобы решать свои проблемы без ее участия.
– Ой, какая гордая! – фыркнула свекровь. – Эта гордость до добра не доведет. Мужика упустишь. Он у меня парень видный, амбициозный. Ему женщина нужна, которая его в спину толкать будет, а не на месте держать.
Анна молча нажала отбой. Руки у нее дрожали. Ее брак трещал по швам, и трещина эта проходила точно по контуру маминой квартиры.
Решающий момент настал через неделю. Анна вернулась с работы раньше обычного – отменили санитарный день. В квартире было тихо. Паша был на тренировке, Вадим должен был быть на работе. Но его ботинки стояли в прихожей. Из комнаты доносились приглушенные голоса. Она подошла к двери и замерла. Говорил Вадим.
– …нужно просто подписать доверенность. На сбор документов для приватизации. Там какая-то новая программа для пенсионеров, все ускоренно делают, бесплатно. А я уже сам везде похожу, чтобы вас не утруждать. Просто формальность.
Анна толкнула дверь. Вадим сидел за столом напротив ее матери. На столе лежали какие-то бумаги. Светлана Ивановна смотрела на зятя усталым, но внимательным взглядом. Увидев Анну, Вадим вздрогнул и поспешно сгреб листы со стола.
– Аня! А ты чего так рано?
Но Анна смотрела не на него. Она смотрела на бумаги в его руках. Это была не программа для пенсионеров. Это была генеральная доверенность на право совершения любых сделок с недвижимостью. Он пытался обмануть ее мать. Старую женщину, которая пекла ему пирожки, когда он болел, и называла «сынок».
В этот момент внутри Анны что-то оборвалось. Последняя ниточка, державшая их семью. Она посмотрела на растерянное лицо мужа, на его бегающие глаза, и впервые за много лет увидела не близкого человека, а чужого, лживого и мелкого в своей жадности.
Она подошла к столу, взяла мать за руку. Рука была холодной.
– Мама, пойдем, выпей таблетку. У тебя давление, наверное, подскочило от таких «программ».
Она увела Светлану Ивановну на кухню, усадила, налила воды. Мать молчала, только тяжело дышала. Анна вернулась в комнату. Вадим все еще стоял посреди комнаты, сжимая в руке проклятые бумаги.
– Аня, это не то, что ты подумала… Я просто хотел как лучше…
Она подошла к нему вплотную и тихо, раздельно, с ледяным спокойствием, произнесла:
– Зря ты положил глаз на квартиру моей матери, там тебе ни метра не светит.
Он отступил на шаг, будто она его ударила.
– Но я же для нас… для Пашки…
– Не прикрывайся сыном. Ты делал это для себя. Для своего «дела», о котором мне рассказала твоя мама. Для своих амбиций, которые ты решил удовлетворить за счет старой женщины. Ты готов был обмануть ее, унизить меня, растоптать все, что у нас было. Ради чего? Ради денег?
– Деньги – это свобода! Это возможности! – выкрикнул он. – Я устал считать копейки! Устал жить в этой конуре и смотреть, как другие ездят на дорогих машинах и отдыхают на курортах! Я тоже так хочу! Я имею право!
– Имеешь, – кивнула Анна. – Но не за чужой счет. И уж точно не за счет моей семьи.
Она развернулась и пошла в спальню. Открыла шкаф и достала дорожную сумку. Вадим смотрел на нее ошарашенно.
– Ты что делаешь? Куда ты собралась?
– Я никуда не собираюсь. Это ты собираешься. Собирай свои вещи.
– Что? Ты меня выгоняешь? Из нашей квартиры?
– Она не «наша». Она моя. Она досталась мне от бабушки. Так же, как мамина квартира досталась ей. Ты в ней только прописан. И я думаю, это легко исправить.
Он смотрел на нее, и на его лице растерянность сменилась злобой.
– Ах вот ты как! Значит, все уже решила? Все просчитала? А я-то думал, ты простая библиотекарша, тихая, домашняя. А ты, оказывается, с хваткой.
– Жизнь научила, – Анна спокойно складывала его вещи в сумку. Футболки, джинсы, свитер, который она подарила ему на прошлый Новый год. – Ты сам научил. Показал, что доверять нельзя никому. Даже тому, с кем спишь в одной постели.
Он не стал собирать вещи. Он просто схватил куртку, документы и выбежал из квартиры, хлопнув дверью так, что зазвенела посуда в шкафу.
Анна опустилась на кровать. Она не плакала. Внутри была звенящая пустота. Она потеряла мужа, отца своего ребенка. Разрушила семью. Но в то же время она чувствовала странное, горькое облегчение. Будто удалила опухоль, которая долгое время отравляла ей жизнь.
Вечером пришел Паша. Он сразу почувствовал напряжение в воздухе.
– А где папа?
– Папа уехал, сынок. По делам. Он поживет какое-то время у бабушки Люды.
Мальчик нахмурился, но спрашивать больше ничего не стал. Он был умным и чувствительным ребенком и понял, что произошло что-то серьезное, о чем взрослые не хотят говорить.
Ночью Анна долго не могла уснуть. Она прокручивала в голове последние двенадцать лет. Было ли в них что-то настоящее? Или Вадим всегда был таким, просто она, ослепленная любовью, не хотела этого замечать? Вспоминались мелочи: как он радовался дорогому подарку от ее родителей больше, чем ей самой; как презрительно отзывался о ее «бесперспективной» работе; как всегда находил оправдание своей лени и неудачам, обвиняя обстоятельства или других людей. Все это было на поверхности, но она не видела. Или не хотела видеть.
Через несколько дней Вадим позвонил. Он не извинялся. Он требовал.
– Ты должна отдать мне половину стоимости машины. Мы покупали ее в браке. И половину денег со счета.
– Хорошо, – спокойно ответила Анна. – Я вызову оценщика для машины. А деньги со счета мы поделим. Тебе – твоя зарплата, мне – моя. Детские пособия и деньги, которые дарила моя мама, в расчет не идут.
– Ты… – он задохнулся от возмущения, но ничего не смог возразить.
Они развелись быстро и грязно. Вадим пытался отсудить часть ее квартиры, но его адвокат быстро объяснил ему бесперспективность этой затеи. Он получил свою половину стоимости старенького «Форда» и уехал в свой родной город, к маме. Говорили, что он пытался начать какой-то бизнес, но быстро прогорел.
Анна осталась с сыном в своей двушке. Стало теснее – диван Вадима в гостиной пришлось заменить на кровать для Пашки. Стало труднее финансово – она нашла подработку, начала вести кружок по литературе в местном доме творчества. Но стало легче дышать. Из дома ушла ложь, ушло постоянное напряжение и ожидание очередного подвоха.
Однажды вечером, когда они с матерью сидели на ее старой, просторной кухне и пили чай, Светлана Ивановна вдруг сказала:
– Я тут подумала… Может, мне и правда разменять квартиру? Куплю себе что-нибудь поменьше, а вы с Пашкой сюда переедете. Места много, и Пашке комната отдельная будет.
Анна посмотрела на мать. В ее глазах не было ни капли хитрости или давления. Только любовь и забота.
– Нет, мама, – твердо сказала Анна, накрыв ее руку своей. – Не нужно. Мы справимся. Это твоя квартира. Твоя жизнь. И никто не вправе ею распоряжаться, кроме тебя.
Светлана Ивановна улыбнулась, и в уголках ее глаз собрались морщинки. В этой улыбке не было ни победы, ни злорадства. Только тихая мудрость женщины, которая знала цену независимости и умела отличать настоящую заботу от корыстного расчета. Они сидели в тишине, и эта тишина была дороже любых слов. Она была наполнена уважением, пониманием и нерушимой связью, которую не смогли разрушить ни жадность, ни обман. Анна сделала глоток остывшего чая и впервые за долгие месяцы почувствовала, что все сделала правильно. Жизнь продолжалась, трудная, непредсказуемая, но честная. И это было главным.
