Последний рабочий час пятницы тянулся невыносимо долго. Ольга смотрела на монитор, но цифры в таблице расплывались перед глазами. В голове крутился единственный сладостный образ — субботнее утро, когда можно выспаться, а потом всей семьей, не торопясь, поехать на дачу. Эту поездку Дмитрий ждал с большим нетерпением, чем их дети-пятиклассники. Он всю неделю говорил об этом за ужином.
— Представляешь, Оль, тишина, воздух, шашлык… Никаких телефонов и совещаний. Просто отдохнем, — говорил он вчера, а в его глазах светилась такая детская радость, что Ольга невольно улыбалась.
Именно мысль о шашлыке и стала причиной того, что она сейчас копалась в бардачке его автомобиля. Дмитрий уехал на встречу на другой машине, оставив свою старенькую, но верную «Тойоту» у нее под офисом. Он попросил ее заехать в магазин по дороге домой, купить маринада и углей. «А заодно, света мое, — добавил он по телефону, — глянь в машине, не валяется ли там моя зажигалка, любимая? А то я вчера весь бардачек перерыл, не нашел».
Ольга нашла зажигалку почти сразу. И тут же ее взгляд упал на видеорегистратор, присохший к лобовому стеклу. Красный индикатор мигал тревожным сигналом — память переполнена. Дмитрий вечно забывал чистить карту памяти.
«Ладно, сделаю доброе дело», — подумала Ольга, выключая зажигание. Она вытащила небольшую карту памяти и, вернувшись в офис, вставила ее в кард-ридер своего рабочего компьютера. Пока компьютер загружался, она допила остывший кофе, с удовольствием думая о предстоящих выходных.
На карте оказалась куча файлов. Она стала удалять их пачками, особо не вглядываясь. Но потом curiosity взяла верх. Интересно, что же там такого Димка наездил? Может, попадались смешные моменты, как он ругается на других водителей? Она любила над этим подшучивать.
Ольга открыла папку с сегодняшней датой. Было несколько коротких записей. Она включила самую последнюю, сделанную всего пару часов назад. На экране поплыл знакомый маршрут — центр города. Дмитрий, судя по всему, возвращался с той самой встречи. Сначала была слышна только музыка из радио. Потом раздался звук входящего звонка через bluetooth. Дмитрий ответил, нажав на руле кнопку.
— Алло, Ирин, я в машине. Говори.
Голос его сестры Ирины, всегда немного свысока, заполнил салон.
— Ну что, как успехи? Договорились?
— Встреча прошла нормально. Все обсуждали. Сроки уже поджимают, надо действовать.
Ольга нахмурилась. Какие сроки? Дмитрий в последнее время был немного замкнут, но она списывала это на усталость от работы. Он говорил, что намечается крупный проект.
— А Ольга? — голос Ирины прозвучал особенно жестко. — Она в курсе?
Сердце Ольги замерло на мгновение. При чем тут она?
— Нет, конечно, — чуть помедлив, ответил Дмитрий. — И не должна быть. Ты же ее знаешь, она начнет волноваться, вопросы задавать. Сейчас главное — чтобы все прошло быстро и тихо.
— Мама настаивает, чтобы мы все контролировали. Ты уж там не размягчись в последний момент. Ей же хуже будет, если все затянется.
Ольга невольно сжала кулаки. Свекровь, Галина Петровна, всегда имела на Дмитрия огромное влияние. Фраза «мама настаивает» всегда была для Ольги тревожным звоночком.
— Я все понимаю, — сухо парировал Дмитрий. — Но нужно, чтобы Ольга все подписала, не подозревая ни о чем. Она же добрая, доверчивая. Если все правильно преподнести, как заботу о семье, она согласится.
В эти секунды Ольгу будто окатили ледяной водой. Она сидела в своем уютном кресле, в своем безопасном кабинете, а мир вокруг рушился. Доверчивая… Значит, именно так он ее теперь воспринимал? Объект для манипуляций?
— Главное — действовать до того, как она что-то заподозрит, — продолжал между тем Дмитрий своим спокойным, деловым тоном, который она обычно так любила. — Мама уже договорилась с юристом…
Ольга не слышала, что было дальше. Ее пальцы сами собой потянулись к мышке, сделали копию этого файла и переслали его на свою личную почту. Движения были отрепетированными, будто она готовилась к этому моменту всю жизнь.
Она вынула карту памяти из компьютера. Руки дрожали. В ушах стучало: «Подписать… Не подозревая… Добрая, доверчивая… Юрист…»
Она смотрела в окно на вечерний город, но не видела ни огней, ни машин. Перед глазами стояло лицо мужа, который всего несколько часов назад целовал ее на прощание и говорил, как ждет выходных. Выходных, которые теперь были похожи на ловушку.
Дорога домой превратилась в хаос. Ольга ехала на автомате, не замечая светофоров и знаков. В ушах непрерывно звучал спокойный, предательски-деловой голос мужа: «…чтобы Ольга все подписала, не подозревая ни о чем…» Слова врезались в сознание, как зазубренные ножи. Она включила на полную громкость радио, пытаясь заглушить их, но даже оглушительная музыка не помогала.
Она припарковалась у своего дома, но не выходила из машины. Сидела, смотря на освещенные окна их квартиры на третьем этаже. Там было уютно и тепло. Там ждали ее дети, которых она забрала из школы до того, как поехала к своему офису. Там должен был быть ее муж, ее Дима. Тот самый человек, который обещал защищать ее ото всего.
«Может, я все неправильно поняла? — отчаянно пыталась найти логичное объяснение ее воспаленная голова. — Может, речь о каком-то подарке? Сюрпризе?» Но при чем тут юрист, договоренность с матерью и фраза «ей же хуже будет»? Нет, здесь пахло чем-то серьезным. Чем-то опасным.
Она переслала файл с записью еще на один свой секретный email-ящик, который завела когда-то для хранения паролей. Потом стер историю переписки на рабочем компьютере. Руки по-прежнему дрожали.
Войдя в квартиру, Ольгу встретил запах жареной картошки и детский смех. Из гостиной доносились звуки мультфильма.
— Мама, мама! Папа сказал, что мы в субботу поедем на дачу! На целых два дня! — навстречу ей бросился сын Коля.
— Да, солнышко, поедем, — автоматически ответила Ольга, обнимая его. Ее взгляд упал на Дмитрия. Он стоял на пороге кухни в своем старом растянутом свитере, с половником в руке. Улыбался. Таким она его любила больше всего — домашним, своим.
— Привет, командир, — он подошел, поцеловал ее в щеку. Его губы были теплыми. Она почувствовала знакомый запах его одеколона и чего-то еще, съедобного. Все было как всегда. И от этого становилось еще страшнее.
— Зажигалку нашла? — спросил он, возвращаясь на кухню.
— Нашла, — голос Ольги прозвучал хрипло. Она прокашлялась. — Слушай, а о какой встрече ты говорил? Ты сегодня звонил Ирине из машины.
Она произнесла это как можно небрежнее, разгружая сумку. Но внутри все сжалось в комок.
Дмитрий на секунду замер у плиты. Плечи его напряглись. Это было почти незаметно, но Ольга, знавшая каждое его движение, уловила эту долю секунды.
— А, это… По поводу маминой дачи. Там какие-то документы нужно переоформить. Скучная бюрократия, — он махнул половником, будто отмахиваясь от надоедливой мухи. — Не хотел тебя грузить.
— Какие документы? — не отступала Ольга, подходя ближе. — У нас же с тобой все общее. Может, я смогу помочь?
Он повернулся к ней. Улыбка на его лице была прежней, но глаза… Глаза были чуть более напряженными, будто он старался изо всех сил выглядеть естественно.
— Да ничего серьезного, Оль. Честно. Мама с Ирой сами все уладят. Не бери в голову.
В его словах не было никакой логической неувязки. Но была какая-то странная, непривычная отстраненность. Он всегда советовался с ней по любым, даже самым мелким, семейным вопросам.
— Мне просто показалось… из разговора… что дело серьезное, — настойчиво продолжила Ольга, глядя ему прямо в глаза. — И что это как-то касается меня. Ты сказал что-то про подписание бумаг.
Лицо Дмитрия дрогнуло. В глазах мелькнуло что-то похожее на испуг, но он тут же взял себя в руки.
— Ольга, дорогая, — он положил руку ей на плечо. Его ладонь показалась ей невыносимо тяжелой. — Тебе показалось. Ты в последнее время просто зашиваешься на работе. У тебя от усталости голова идет кругом. Я с Ирой говорил о том, что ей нужно кое-что подписать у мамы, а ты, видимо, в пробке отрывок услышала и додумала.
Он гладил ее по руке, а ее бросало в жар от этого прикосновения.
— Знаешь что, — продолжал он мягко, но настойчиво. — Я как раз хотел предложить. Давай в эти выходные не на дачу? Мама звонила, зовет нас к себе в деревню. Отдохнешь, воздухом подышишь, она тебя своими пирогами откормит. А то ты совсем исхудала.
Предложение прозвучало как забота. Но для Ольги оно прозвучало как приговор. «Мама зовет». Та самая мама, которая «уже договорилась с юристом». Ехать в логово к ним всем? Чтобы они там окружили ее и стали уговаривать подписать какие-то бумаги?
— Нет! — вырвалось у нее резче, чем она хотела. — Нет, Дима. Мы обещали детям дачу. Я хочу на дачу.
Дмитрий смотрел на нее с легким укором и жалостью. Именно с жалостью.
— Ну хорошо, хорошо, не волнуйся так. Остаемся на даче. Иди умойся, сейчас ужинать будем. Все хорошо, ты просто очень устала.
Он повернулся к плите, закончивая разговор. Ольга стояла спиной к нему, глядя в темное окно, в котором отражалась уютная кухня и ее собственное бледное, испуганное лицо.
Он ее не обманывал. Он ее успокаивал. Как ребенка. Как того самого «доброго и доверчивого» человека, который сам не знает, что для него лучше.
И это было страшнее любой лжи.
Ночь была долгой и мучительной. Ольга ворочалась, прислушиваясь к ровному дыханию Дмитрия. Каждый раз, когда он во сне переворачивался и невольно касался ее, она вздрагивала, как от прикосновения раскаленного железа. Его слова «ты просто устала» звенели в ушах, смешиваясь с циничными фразами из записи. Это был не сон. Это была ее новая реальность.
Утром Дмитрий, как ни в чем не бывало, собирался на работу. Он веселый щекотал детей, налил ей кофе и поцеловал в макушку.
— Никаких телодвижений сегодня, договорились? Отдыхай, — сказал он на прощание, и в его глазах она снова увидела ту самую жалость, которая резала больнее, чем гнев.
Как только дверь закрылась, а дети ушли в школу, квартира погрузилась в гулкую тишину. Ольга понимала, что не выдержит этого дня в четырех стенах. Мысли кружились, как осенние листья в вихре, не складываясь в четкую картину. «Документы на дачу свекрови»? Это звучало неубедительно. Слишком много тревоги было в том разговоре.
И тогда ее осенило. Сегодня четверг. По четвергам Галина Петровна, ее свекровь, традиционно собирала у себя дома своих взрослых детей — Дмитрия и Ирину. Обсуждали семейные дела. Раньше Ольгу это слегка раздражало, теперь же от этой мысли по коже побежали мурашки. То самое «совещание», о котором они говорили в машине? Оно могло быть прямо сейчас.
Мысль была безумной, безрассудной. Но ею двигала не ярость, а холодный, животный страх. Ей нужно было знать правду. Не ту, которую ей приготовили, а настоящую.
Она быстро оделась, накинула первое попавшееся пальто и выскочила из дома. Дорога до старого кирпичного двухэтажного дома, где жила Галина Петровна, заняла не больше двадцати минут. Ольга припарковалась за углом, чтобы ее машину не было видно из окон.
Сердце колотилось где-то в горле. Она подошла к знакомому дому. Калитка была непритворена. Во дворе стояла машина Ирины. И… машина Дмитрия. Значит, он не поехал на работу. Он соврал ей и в этом.
Ольга кралась по мокрой от дождя дорожке, которую они с Дмитрием когда-то мостили плиткой. Она помнила, как он шутил тогда, как они вместе месили раствор. Теперь каждый шаг по этой плитке отдавался болью в сердце.
Из приоткрытого на кухне окна, несмотря на прохладную погоду, доносились голоса. Ольга замерла за большим сиреневым кустом, который Галина Петровна так лелеяла. Ей было видно в окно.
За столом сидели они все: Галина Петровна — властная, с жесткой завивкой, Ирина с высокомерно поднятым подбородком, ее муж, суровый молчун, и… ее Дима. Он сидел, сгорбившись, и крутил в руках стакан с чаем.
— …значит, так, — раздался властный голос свекрови. — Юрист все проверил. Квартира оформлена только на Дмитрия. Вложений Ольги там никаких не прописано, это раз.
Ольгу будто ударили обухом по голове. Квартира? Их общая квартира, за которую они платили ипотеку несколько лет? Ту самую, в ремонт которой она вложила все свои сбережения?
— Но мама, как же маткапитал? — вмешалась Ирина. — У них двое детей. Эти деньги тоже можно использовать.
— Использовать, — отрезала Галина Петровна. — Но не на нее. Мы продаем эту квартиру, добавляем маткапитал и покупаем большую. Здесь, рядом со мной. Чтобы все были под присмотром.
— А Ольга? — тихо, почти неслышно спросил Дмитрий.
— А Ольга, — свекровь произнесла это слово с ледяным презрением, — если будет вести себя адекватно и подпишет отказ от претензий, может остаться жить с вами. А нет… — Галина Петровна многозначительно помолчала. — Тогда придется подумать о ее… нервном состоянии. После вторых родов она так и не оправилась, все это видят. Суд легко поверит заключению врача о ее нестабильности. Детей у нестабильной матери отберут.
У Ольги перехватило дыхание. Мир поплыл перед глазами. Они говорили не просто о деньгах. Они планировали отнять у нее детей. Признать ее сумасшедшей. И ее собственный муж сидел и слушал это.
Она больше не могла этого выносить. Все сомнения, вся жалость, весь страх — испарились, оставив лишь белый, всепоглощающий гнев. Она не помнила, как обошла дом и распахнула входную дверь, которая никогда не запиралась.
Она ворвалась в кухню, вся мокрая, с растрепанными волосами, с глазами, полными слез и ярости. Четверо за столом застыли в одинаковых позах ошеломления.
— Что вы замышляете?! — крикнула она, и голос ее сорвался на визг. — Что вы собираетесь сделать с моими детьми?!
Первой опомнилась Галина Петровна. Ее лицо исказилось гримасой злобы.
— А, стервьиный помет приплелся. Подслушивать вздумала? Ну, раз уж ты все слышала, давай поговорим по-взрослому. Сиди, не позорься.
Но Ольга не могла сидеть. Она смотрела на Дмитрия.
— Дима? Это правда? Ты… ты участвуешь в этом? Ты позволишь им отнять у меня детей?
Дмитрий не поднимал на нее глаз. Он сжал стакан так, что пальцы побелели.
— Ольга, успокойся… Ты все не так поняла… — пробормотал он.
— Не так поняла? — захохотала она истерично. — Я все прекрасно поняла! Вы хотите продать нашу квартиру! Вы хотите признать меня сумасшедшей!
— Ты в эту квартиру вообще никаких денег не вкладывала! — встряла Ирина, вставая. — Это все Дима и мама! Ты просто пристроилась к нему, как паразит!
Этой фразы было достаточно. Ольга больше не слышала ничьих оправданий. Она повернулась и выбежала из дома, хлопнув дверью так, что стекла задребезжали. Она бежала по улице, не разбирая дороги, а в ушах у нее стоял оглушительный звон предательства.
Ольга не помнила, как добралась до дома. Она мчалась по улицам, не чувствуя под ногами земли, сдавленная тисками такого чудовищного предательства, что мозг отказывался его вместить. В ушах звенело: «Стервьиный помет… Нервное состояние… Отберут…»
Она влетела в подъезд, поднялась на третий этаж и, дрожащими руками вставив ключ в замок, буквально рухнула в прихожую. Квартира была пуста. Дети в школе, муж… муж там, в логове своей семьи, где решали ее судьбу.
Ольга прислонилась спиной к холодной двери и медленно опустилась на пол. Истерика, подступавшая к горлу, не прорвалась наружу. Вместо нее пришла леденящая, трезвая ясность. Она должна была думать. Она не имела права на слом.
Ее взгляд упал на большую фотографию в прихожей — их свадебное фото. Дмитрий смотрел на нее с беззаветной нежностью. Таким он был тогда. Или это тоже была игра? Когда все началось?
Она вспомнила момент покупки квартиры. Пять лет назад. Тогда Дмитрий уговорил ее не усложнять.
—Оль, давай оформлим пока на меня, — говорил он, обнимая ее. — У меня кредитная история идеальная, процент по ипотеке будет ниже. Мы же семья, какая разница? Все равно наша общая.
Она, доверчивая, согласилась. А свои деньги, полученные от продажи бабушкиной комнаты, она вложила в ремонт. Без расписок, конечно. «Мы же семья».
Потом родился второй ребенок, и они получили материнский капитал. Дмитрий снова уговорил не торопиться с его использованием.
—Давай подождем, накопим еще, и купим машину получше или вложим в бизнес. Пусть лежит, не убежит.
И она соглашалась. А тем временем его мать, Галина Петровна, все чаще намекала, что «молодая семья должна жить рядом с родней, чтобы помогать», и что «в их районе вот такие прекрасные просторные квартиры в новых домах строят».
Теперь пазл складывался в отвратительную, идеальную картину. Их скромная, но уютная «двушка» в спальном районе за пять лет выросла в цене почти вдвое. Если прибавить к этой сумме материнский капитал, получалась очень приличная сумма на большую квартиру в престижном районе, где жила свекровь. Квартиру, которую, без сомнения, планировали оформить на Галину Петровну. «Чтобы все были под присмотром».
Ольгу затрясло от осознания цинизма этого плана. Они годами готовили эту аферу. Ее муж, день за днем, ложась с ней спать и целуя по утрам, участвовал в этом. Он был не слабой жертвой, как ей показалось вначале. Он был соавтором.
Мысли неслись вихрем. Что ей делать? Куда бежать? Нанять юриста? Но на какие деньги? Все их общие сбережения были на счете Дмитрия. У нее была только ее зарплатная карта, на которой к концу месяца оставались копейки.
Вдруг ее осенило. Запись. У нее же есть эта запись с регистратора. И сегодняшний разговор… она его не записала, но она его помнила дословно. Это было что-то.
Она встала, налила себе стакан воды и стала ходить по комнате, стараясь унять дрожь в коленях. Нужен был план. Она не могла позволить им выиграть.
Через час щелкнул замок. В квартиру вошел Дмитрий. Он был бледен, под глазами лежали темные тени. Он снял куртку и неуверенно посмотрел на Ольгу, которая сидела в гостиной, уставившись в окно.
— Оль… — он начал и замолчал.
Ольга медленно повернулась к нему. В ее глазах не было ни слез, ни крика. Только холодная, отточенная ненависть.
— Я все поняла, Дмитрий. Не надо мне больше лгать. Про квартиру. Про маткапитал. Про то, что твоя мать собирается с помощью какого-то своего юриста признать меня сумасшедшей и отобрать детей.
Он опустил голову.
—Ты все не так поняла… Мама просто хочет как лучше…
— Лучше для кого? — голос Ольги был тихим и острым, как лезвие. — Для Иры и ее мужа? Для себя? Для тебя? Ты хочешь сказать, что продать нашу квартиру и купить новую на твою мать — это лучше для нашей семьи?
— Новая квартира будет больше! Детям будет просторнее! — попытался он оправдаться, но это звучало жалко и фальшиво.
— И она будет принадлежать твоей матери! — вскрикнула Ольга, вскакивая. — А я что? Я буду там жить на птичьих правах? Пока не перестану вас всех устраивать? А потом вы меня просто выкинете на улицу, пригрозив забрать детей, если я посмею пикнуть? Это твой план, Дима? План на наше с тобой будущее?
Дмитрий молчал, не в силах выдержать ее взгляд.
— Знаешь, что самое мерзкое? — продолжала она, подходя к нему вплотную. — Что ты даже не смог сказать мне это прямо. Ты трус. Ты прячешься за юбку своей матери, как мальчишка. Ты позволил им говорить обо мне такие вещи… что я «нервная», что я «паразит»… И ты даже не вступился. Ты просто сидел и крутил свой стакан.
Она видела, как его скулы задрожали. В нем боролись стыд, злость и страх.
— Ты ничего не понимаешь! — вдруг рявкнул он, срываясь. — У меня нет выбора! Это мамины деньги были на первоначальный взнос! Она имеет право!
— А мои деньги на ремонт? А мои годы, моя жизнь, вложенная в этот дом? А наши дети? Они что, тоже принадлежат твоей маме? — голос ее снова сорвался.
— Дети останутся с нами! — упрямо повторил он заезженную фразу.
— Нет! — закричала Ольга так, что он отшатнулся. — Дети останутся со МНОЙ! Потому что я их мать! А ты… ты теперь для них просто чужой мужчина, который предал их мать. Убирайся.
— Это моя квартира! — в его голосе прозвучала отчаянная попытка вернуть себе власть.
— Пока что, — тихо и с ледяной уверенностью ответила Ольга. — Но это ненадолго. Убирайся из моего дома. Поезжай к своей маме. Совещайтесь дальше.
Она повернулась к нему спиной, давая понять, что разговор окончен. Дмитрий постоял несколько секунд в полной тишине, потом она услышала, как он тяжело вздохнул, взял куртку и вышел, прикрыв за собой дверь.
Ольга снова осталась одна. Но теперь она не плакала. Она подошла к компьютеру и открыла браузер. Первое, что она вбила в поиск: «Помощь юриста для женщин при угрозе лишения родительских прав». Ее пальцы на клавиатуре не дрожали. Начиналась война.
Глухой звук захлопнувшейся двери отозвался в тишине квартиры, как выстрел. Ольга стояла посреди гостиной, не в силах пошевелиться. Сказать «убирайся» было одним делом, а осознать, что он действительно ушел, — совсем другим. Теперь в доме, наполненном вещами, фотографиями, запахами их общей жизни, царила зияющая пустота.
Она медленно подошла к дивану и опустилась на него, обхватив голову руками. Тело вдруг стало ватным, силы покинули ее. Сквозь шок и ярость начал пробиваться леденящий ужас. Что она наделала? Выгнала мужа из дома, который юридически принадлежал только ему. Осталась одна с двумя детьми, без денег, без поддержки. Она сыграла на их поле, поддавшись эмоциям.
«Нет, — сурово сказала она себе вслух, пытаясь остановить дрожь. — Они уже все решили. Я ничего не испортила, я только ускорила развязку».
Ольга закрыла глаза, и перед ней поплыли воспоминания. Не те, что были только что, а другие, старые, затертые до дыр, но такие теплые.
…Они познакомились на дне рождения общей подруги. Высокий, немного неуклюжий парень с добрыми глазами, который все время шутил, но краснел, когда она на него смотрела. Он пригласил ее на танец, и они весь вечер простояли в стороне, разговаривая обо всем на свете. Он рассказывал о своей мечте стать архитектором, а она — о том, как любит детей и хочет работать учителем.
…Первое свидание. Он опоздал на полчаса, потому что объезжал полгорода в поисках тех самых пирожных, которые она случайно обмолвилась, что любит. Он стоял на пороге ее дома с мокрыми от дождя волосами и помятой коробкой, и она поняла, что влюблена.
…Рождение Коли. Дмитрий не отходил от нее ни на шаг. Он держал ее за руку, когда было больно, и плакал от счастья, когда впервые взял на руки своего сына. «Мы теперь навсегда семья, Оль, — говорил он тогда. — Я буду всегда защищать вас».
Теперь эти слова звучали как злая насмешка. Какой жестокий поворот судьбы: тот, кто обещал защищать, стал главной угрозой.
Внезапно зазвонил телефон. На экране горело имя «Дима». Ольга сжала аппарат в руке, не решаясь ответить. Звонок оборвался, но через минуту раздался снова. Упрямо, настойчиво. Она понимала, что нужно взять себя в руки. Нужно услышать, что он скажет. Это могло быть важно.
Она приняла вызов, но не сказала ни слова.
— Оль… — послышался его сдавленный голос. Он был где-то в машине, слышен был шум мотора. — Я уехал. Сижу на парковке у магазина.
Ольга молчала, давясь комом в горле.
— Я знаю, что ты меня ненавидишь. И ты имеешь на это право, — он говорил медленно, с трудом подбирая слова. — Но ты должна понять… У меня не было выбора.
— Не было выбора предать меня и детей? — прошипела она, и ее голос прозвучал хрипло и чуждо.
— Это не предательство! — в его голосе послышались слезы. Настоящие или наигранные? Она уже не могла отличить. — Это… это попытка все сохранить! Мама… она всегда знает, как лучше. Она говорила, что если все сделать по-другому, мы можем все потерять. Квартиру, деньги…
— А меня ты не боялся потерять? — спросила Ольга с ледяным спокойствием, которое было страшнее крика.
На том конце провода повисла тяжелая пауза.
— Ты не понимаешь… — наконец выдавил он. — С самого детства… Папа ушел рано. Мама одна подняла нас с Ирой. Она работала на трех работах. Все, что у нас есть, — это благодаря ей. Она… она никогда не ошибается. Она сказала, что ты… что ты непостоянная. Что твои чувства ко мне могут пройти. Что ты можешь уйти и забрать половину всего, что мы с мамой строили.
Ольга слушала, и ей становилось все хуже. Он не был злодеем. Он был жалким, забитым мальчиком, который до сих пор боялся гнева своей матери. Его предательство было не расчетливым злом, а трусливой слабостью. И это было в тысячу раз ужаснее.
— И что? — тихо спросила она. — Чтобы я не ушла и ничего не забрала, вы решили забрать у меня все самой? И детей в придачу? Это и есть твоя «защита семьи», Дима?
— Нет! Детей мы не отдадим! Мама сказала, что это только крайняя мера! Если ты будешь упрямиться! — он почти кричал, и в его голосе слышалась искренняя уверенность в этой чудовищной логике.
В этот момент Ольга все окончательно поняла. Он был не просто слаб. Он был сломлен и жил в извращенной реальности, где желания его матери были законом, а любовь к жене и детям — разменной монетой.
— Дима, — сказала она с безграничной усталостью. — Твоя мама ошибается. И ты ошибаешься. Я не отдам тебе детей. И я не отдам тебе свою жизнь. Бороться с тобой… это самое горькое, что со мной происходило. Но я буду.
— Ольга, не надо… Давай поговорим… — в его голосе снова зазвучали мольба и страх.
— Все уже сказано, — перебила она его. — Не звони мне больше сегодня. Мне нужно… мне нужно собраться с мыслями.
Она положила трубку, не дожидаясь ответа. Телефон выпал из ее рук на диван. Она сидела и смотрела на стену, где висела та самая свадебная фотография. Улыбающееся лицо того парня с добрыми глазами теперь казалось маской, за которой скрывался незнакомец.
Ольга поняла, что бороться ей предстоит не со злодеем, а с системой. С системой, где мать держала взрослого сына на коротком поводке, а тот, в свою очередь, был готов принести в жертву свою собственную семью. И эта борьба будет не на жизнь, а на смерть. Потому что на кону было все, что у нее оставалось, — дети.
Тишина в квартире после звонка давила на уши. Слова Дмитрия висели в воздухе ядовитым туманом: «Мама сказала… Мама знает лучше…». Ольга чувствовала себя загнанной в угол. Одной против всей его семьи, против их изощренного, циничного плана. Страх парализовал, но мысль о детях, которых хотят отнять, была сильнее.
Она не могла позволить себе распускаться. Не сейчас. Нужно было действовать, а не рыдать в подушку. Она подошла к окну и отдернула штору. На улице уже темнело, зажигались фонари. Обычный вечер обычного города. А ее жизнь в это самое мгновение разлеталась на осколки.
«Юрист», — пронеслось в голове. Это была единственная путеводная нить. Но своего юриста у нее не было. Обращаться к незнакомому адвокату страшно и дорого. Деньги… Все их общие сбережения были на счете Дмитрия. У нее — только ее зарплатная карта, а до получки еще неделя.
И тут она вспомнила о Лене.
Лена была ее старой подругой еще со времен университета. Умная, резкая, никогда не боявшаяся говорить правду в глаза. Именно Лена еще год назад, за рюмкой чая, полушутя говорила: «Оль, ты слишком добрая к этой своей свекрови. Дай ей палец, она всю руку откусит. Документы на квартиру проверь, чтобы все было чисто». Тогда Ольга только отмахивалась: «Хватит тебе выдумывать, мы же семья».
Теперь эти слова звучали пророчески. Лена как раз несколько лет назад получила юридическое образование и работала по специальности. Она была ее единственным шансом.
Ольга нашла ее номер в телефоне. Палец замер над кнопкой вызова. Стыд и неловкость сковали ее. Как признаться, что подруга была права? Что ее жизнь — это настоящий криминальный сериал?
Но выбора не было. Она нажала на вызов.
— Оленька, родная! — почти сразу ответил жизнерадостный голос Лены. — Давно не звонила. Как вы там?
— Лен… — голос Ольги предательски дрогнул, и она не смогла сдержать рыдания. — У меня… беда.
— Ольга? Что случилось? — голос Лены сразу стал серьезным, деловым. — Говори. Ты где? С тобой все в порядке? Дети?
— Дети… они хотят отнять детей, — выдохнула Ольга, с трудом контролируя дыхание.
— Кто? Дмитрий? Свекровь? Говори медленно, с самого начала. Я тебя слушаю.
Эта спокойная, уверенная интонация подруги подействовала на Ольгу лучше любого успокоительного. Она глубоко вдохнула и начала рассказывать. О записи с регистратора. О своем визите к свекрови и подслушанном разговоре. О циничном плане продать квартиру, использовать материнский капитал и признать ее невменяемой. Она говорила без остановки, боясь, что если замолчит, то снова разрыдается.
С той стороны провода какое-то время царило молчание.
— Ну они и… — Лена не договорила ругательство, но по интонации было все ясно. — Ольга, ты сидишь дома? Никуда не уходи. Я выезжаю к тебе через двадцать минут. И, Оль… сделай мне чаю покрепче. Это не просто семейный скандал. Это уже пахнет уголовщиной.
Через полчаса Лена была уже на пороге. Она вошла, энергичная, с портфелем в руке, и крепко обняла Ольгу.
— Держись, солнышко. С такими тварями держаться надо до последнего.
Они сели на кухне. Ольга дрожащей рукой налила чай. Лена достала из портфеля блокнот и ручку.
— Так, давай по порядку. Первое — запись с регистратора у тебя есть?
— Да, я ее сохранила на почте и на флешке.
— Отлично. Это очень важно. Разговор, который ты слышала сегодня, ты записала?
— Нет… я не успела, я была в шоке.
— Ничего страшного. Пока. Зато ты — живой свидетель. Теперь слушай меня внимательно. — Лена отхлебнула чаю и посмотрела на Ольгу строго, по-деловому. — То, что они затеяли, это не просто «плохой поступок». Это подготовка к мошенничеству в особо крупном размере. А угрозы лишить родительских прав сфабрикованным путем — это уже статья. Твоя свекровь, видимо, считает, что она у нас королева, а законы писаны не для нее.
Ольга слушала, и камень с души понемногу сдвигался. Лена говорила на понятном языке, без сложных терминов.
— Что мне делать? — спросила Ольга.
— План такой. Первое — никаких паник и пустых разговоров с ними. Ты с Дмитрием все выяснила, точка. Больше ты ему ничего не доказываешь и не объясняешь. Второе — завтра же утром мы идем к нотариусу. Ты составишь заявление, в котором подробно, с датами и фактами, изложишь всю эту историю. Это нужно, чтобы зафиксировать твою позицию и твои опасения по поводу угроз. Это будет твоим первым официальным шагом.
— А дети? Они могут просто прийти и забрать их?
— Нет, — твердо сказала Лена. — Чтобы забрать детей, нужны очень веские основания, решение органа опеки и суда. Просто так, потому что «мамаша свекровь так захотела» — это не работает. Но они могут пытаться давить на тебя, шантажировать. Поэтому третье — мы начинаем собирать доказательства. Все смс, сообщения, записи разговоров. Если позвонят — ставь на громкую связь и записывай. Ты должна вести себя как диктофон. Спокойно и хладнокровно.
— Я не знаю, смогу ли я…
— Сможешь, — перебила ее Лена. — Ты ради детей сможешь. Представь, что это не твоя жизнь, а дело, которое ты ведешь. Ты же сильная. Ты одна подняла двоих детей, пока твой «муж» играл в послушного сыночка.
Лена достала из портфеля несколько распечатанных бланков.
— Вот. Это примерные заявления в органы опеки и в полицию. Мы их заполним после визита к нотариусу. Ты не одна, Ольга. Я буду с тобой на каждом шагу.
Ольга смотрела на подругу, и впервые за этот бесконечный день по ее лицу потекли не горькие, а облегченные слезы. Она была не одна. У нее появился союзник, адвокат и друг в одном лице.
— Спасибо, Лен… Я не знаю, что бы я без тебя делала.
— Да ладно тебе, — Лена махнула рукой, но было видно, что она тронута. — Вот разберемся с этим делом, тогда и спасибо скажешь. А сейчас пойдем, детей из школы забирать пора. И смотри на меня — улыбнись. Они не должны видеть твоих слез. Им нужна сильная мама. А она у них есть.
Ольга кивнула, вытерла слезы и глубоко вдохнула. Впереди была борьба. Но теперь у нее был план. И оружие.
Следующие несколько дней прошли в странном, напряженном спокойствии. Ольга жила как во сне, выполняя привычные действия: отводила детей в школу, ходила на работу, готовила ужин. Но внутри все было подчинено одной цели — плану, который они составили с Леной.
Она вела себя с Дмитрием, который временно переехал к матери, с холодной вежливостью. Он звонил каждый день, чтобы поговорить с детьми, и после этого пытался завести разговор с ней.
— Оль, давай встретимся, поговорим спокойно, — уговаривал он в очередной раз. — Мама готова пойти на уступки.
— Какие уступки? — спокойно спросила Ольга, заранее включив диктофон на телефоне.
— Ну… Мы можем не продавать квартиру сразу. Можем подождать. Но тебе все равно нужно будет подписать некоторые бумаги. Чтобы узаконить все наши дальнейшие действия.
— Какие именно бумаги? — продолжала она мягко, как и советовала Лена. — Я не юрист, Дмитрий. Мне нужно, чтобы мне все подробно объяснил специалист. Тот самый юрист, с которым договорилась твоя мама. Я готова с ним встретиться.
На том конце провода повисло удивленное молчание. Они явно ждали истерик и сопротивления, а не согласия.
— Правда? — недоверчиво спросил Дмитрий. — Ты готова?
— Да. Я поняла, что, возможно, действительно слишком эмоционально все восприняла. Если это действительно выгодно для семьи, я готова выслушать аргументы. Договорись о встрече.
Через час перезвонила сама Галина Петровна. Ее голос был медленным, сладким и ядовитым.
— Оленька, я рада, что ты образумилась. Завтра в одиннадцать утра. Кабинет юриста в центре, на улице Ленина, дом пятый. Я тебя там встречу.
— Хорошо, — коротко ответила Ольга и положила трубку.
Лена, когда Ольга перезвонила ей, была довольна.
— Идеально. Они повелись. Главное — твое спокойствие. Ты — запуганная, но смирившаяся женщина, которая хочет понять ситуацию. Задавай вопросы. Пусть они разотрут тебе все по полочкам. Чем больше подробностей, тем лучше.
Вечером Ольга проверила диктофон на телефоне. Заряда хватало, памяти тоже. Она положила в сумку второе, маленькое записывающее устройство, которое ей дала Лена, — на всякий случай. Она чувствовала себя агентом, готовящимся к секретной операции. От этого становилось и страшно, и странно спокойно.
На следующее утро она отпросилась с работы. Надела скромное платье, неброскую косметику. Она должна была выглядеть подавленной, но не вызывающей. Ровно в одиннадцать она вошла в указанный подъезд. На двери кабинета висела скромная табличка «Юридические услуги. И. П. Васильев».
В кабинете ее ждали Галина Петровна и невысокий лысый мужчина в очках, с лицом бухгалтера из советской комедии. Ни Дмитрия, ни Ирины не было.
— Ну вот и познакомились, — сказала свекровь, без тени улыбки. — Это Игорь Петрович. Он все нам разъяснит.
Ольга молча кивнула и села на стул перед столом.
Юрист начал говорить медленно, свысока, как школьный учитель отстающему ученику.
— Суть вопроса, Ольга Владимировна, в следующем. Квартира, в которой вы проживаете, оформлена на вашего супруга, Дмитрия Сергеевича. Ваших финансовых вложений в нее не зафиксировано. Материнский капитал, как государственная поддержка, также требует целевого использования.
— Я понимаю, — тихо сказала Ольга. — Но как будет защищена я? И мои дети? Если мы продаем нашу квартиру и покупаем новую, большую.
Галина Петровна фыркнула, но юрист поднял руку, призывая к спокойствию.
— Новое жилье будет оформлено на меня, — четко сказала свекровь. — Чтобы обезопасить капитал семьи от возможных… колебаний на рынке недвижимости. Вы будете прописаны там и будете проживать наравне со всеми.
— То есть, я не буду иметь никаких прав на новую квартиру? — уточнила Ольга, делая глаза круглыми от наивного удивления.
— А зачем вам права? — вступила снова Галина Петровна. — Вы будете под моей защитой. Вам же лучше будет. А чтобы снять все ваши тревоги, вам нужно будет подписать вот это соглашение. — Она толкнула в сторону Ольги стопку бумаг.
Ольга медленно перелистала несколько страниц. Там был отказ от претензий на старую квартиру, согласие на использование маткапитала, и… заявление о том, что она не имеет возражений против продажи жилья и признает все решения мужа и его матери законными.
— А если я не подпишу? — спросила Ольга, глядя прямо на юриста.
Тот поморщился, как от неприятного запаха.
— Тогда, Ольга Владимировна, мы будем вынуждены обратиться в суд с иском о признании вас недостойной заниматься воспитанием детей в связи с вашим нестабильным психическим состоянием. У нас есть свидетели, которые подтвердят ваши истерики, неадекватное поведение. Суд, как правило, встает на защиту детей. Вас могут ограничить в родительских правах. Дмитрий Сергеевич, как отец, заберет детей себе. А вы останетесь без всего.
Ольга слушала этот монолог, и внутри у нее все замирало. Они говорили это так буднично, так спокойно, как будто обсуждали погоду. Эти люди были абсолютно уверены в своей безнаказанности.
— Ясно, — прошептала она, опустив голову, чтобы скрыть вспыхнувший в глазах гнев. — То есть, у меня нет выбора. Или я соглашаюсь на ваших условиях, или теряю детей.
— Мы не хотим вас пугать, — фальшиво сказал юрист. — Мы предлагаем цивилизованное решение.
— Спасибо за разъяснения, — поднялась Ольга. — Мне нужно подумать. Я сообщу о своем решении.
— Не затягивайте, — холодно бросила Галина Петровна. — Сделка ждать не будет.
Ольга вышла из кабинета, не оборачиваясь. Она дошла до ближайшего сквера, села на лавочку и, дрожащими руками, достала телефон. Она переслушала первые минуты записи. Все было четко слышно: и циничные объяснения, и прямые угрозы.
Она набрала Лену.
— Все получилось, — сказала она, и ее голос наконец сорвался. — Они все сказали. Все как есть. Угрожали лишением прав.
— Молодец! — в голосе Лены слышалось ликование. — Это именно то, что нужно. Теперь у нас есть не просто твои слова. У нас есть голоса. Возвращайся домой. Теперь наша очередь наносить ответный удар.
Ольга сидела на лавочке еще несколько минут, глядя на играющих вдалеке детей. Она только что разговаривала с людьми, которые планировали разрушить ее жизнь. Но теперь она держала в руках не просто диктофон. Она держала оружие. И впервые за долгое время на ее лице появилась не тревога, а твердая решимость. Война только начиналась, но чаша весов начала склоняться в ее пользу.
Тишина в квартире после ухода Дмитрия была оглушительной. Ольга стояла посреди гостиной, и странное спокойствие постепенно наполняло ее изнутри. Не пустота, а именно спокойствие — тяжелое, выстраданное, как после долгой и изматывающей битвы. Слез не было. Была только ясность.
Она подошла к столу, заваленному бумагами, которые принесла Лена, и взяла в руки свой телефон. Маленькое записывающее устройство лежало рядом, как свидетель ее личной войны. Она сделала свою часть работы. Теперь слово было за законом.
На следующий день, отправив детей в школу, Ольга встретилась с Леной у здания суда. Подруга выглядела собранной и решительной.
— Все готово, — сказала Лена, поправляя папку с документами. — Заявления в опеку и в полицию поданы. Сегодня твой звездный час. Ты готова?
Ольга кивнула. Она была готова к этому разговору с самого момента того шокирующего открытия в машине.
Она отправила Дмитрию короткое сообщение: «Приезжай домой. Сегодня. Один. Нам нужно окончательно все обсудить. Если не приедешь, следующая наша встреча будет в суде».
Ответ пришел почти мгновенно: «Я буду».
Час спустя он уже стоял на пороге. Выглядел он уставшим и постаревшим. За его спиной никого не было.
— Где твоя свита? — спокойно спросила Ольга, пропуская его в прихожую.
— Я один, — тихо сказал он. — Мама и Ира… они ждут звонка.
— Прекрасно. Пусть ждут, — Ольга прошла в гостиную и села на диван, указав ему на кресло напротив. Она чувствовала себя не женой, а оппонентом на переговорах.
— Оль, я… — начал он, но она резко подняла руку.
— Сегодня говори я. Ты все последние годы только и делал, что слушал других. Сегодня ты выслушаешь меня.
Она взяла с кофейного столика свой ноутбук. Рядом лежала папка с документами, которую подготовила Лена.
— Я не буду с тобой скандалить, Дмитрий. Я не буду кричать и упрекать. Я просто расскажу тебе, что произойдет дальше.
Он смотрел на нее с немым вопросом, в его глазах читался страх.
— Вчера я была на приеме у юриста. Не у того, кого нашла твоя мама. У моего. И мы составили кое-какие бумаги. — Она открыла папку. — Вот, например, заявление в органы опеки и попечительства. С подробным изложением твоих планов, планов твоей матери, признать меня невменяемой с целью отобрать детей. К нему приложена аудиозапись моего вчерашнего визита к вашему юристу. Там ваша мама и его коллега очень красноречиво все разъяснили.
Лицо Дмитрия побелело.
— Вот заявление в полицию о готовящемся мошенничестве с недвижимостью и материнским капиталом. И снова — аудиодоказательства. А вот, — она коснулась пальцем ноутбука, — самое интересное. Исходный файл. Запись с твоего видеорегистратора. Тот самый разговор с Ириной. Тот, с которого все началось.
Она нажала кнопку воспроизведения. Из динамиков ноутбука полился его собственный голос, спокойный и деловой: «…нужно, чтобы Ольга сама все подписала, не подозревая ни о чем. Она же добрая, доверчивая…»
Дмитрий закрыл лицо руками.
— Выключи… пожалуйста, выключи.
Ольга остановила запись. В комнате повисла гробовая тишина.
— Теперь ты понимаешь? — тихо спросила она. — Игра окончена. Вы проиграли. И проиграли не потому, что я сильнее или хитрее. А потому, что вы решили, что можете распоряжаться моей жизнью и жизнями моих детей как вещами. Вы перешли все границы.
— Что ты собираешься делать? — прошептал он, не поднимая головы.
— Я подаю на развод. Через суд буду делить… нет, не делить, а требовать признать за мной право на половину той самой квартиры, ведь все чеки за ремонт и часть ипотечных платежей я могу подтвердить. Материнский капитал будет использован строго по закону — на улучшение жилищных условий детей, с выделом им долей. А твою маму и ее юриста ждет очень неприятная беседа с участковым и, возможно, с следователем. Угрозы лишить родительских прав, основанные на лжесвидетельствах, — это серьезно.
Она говорила ровно, без злости, констатируя факты. Это производило гораздо более сильное впечатление, чем любой крик.
Дмитрий медленно поднял на нее глаза. В них не было ни злобы, ни ненависти. Только бесконечная усталость и стыд.
— И дети? — это был самый главный его вопрос.
— Дети остаются со мной. Ты будешь их видеть. По решению суда. В установленное время. Я не стану чинить тебе препятствий, если ты не вернешься к своим играм. Но нашей семьи больше нет, Дмитрий. Ты уничтожил ее своими руками. Вернее, позволил уничтожить ее своей матери.
Он кивнул, словно уже знал этот ответ. Он молча встал, постоял несколько секунд, глядя в пол, и направился к выходу. Рука уже лежала на ручке двери, когда он обернулся.
— Прости меня, Ольга.
Она посмотрела на него — на этого сломленного, жалкого человека, который когда-то был ее любимым.
— Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь тебя простить. Но я перестала тебя ненавидеть. Мне тебя просто жаль.
Он вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Ольга подошла к окну и увидела, как он медленно бредет к своей машине, не оглядываясь. Он садился в тот самый автомобиль, с регистратора которого и начался этот кошмар.
Ольга глубоко вздохнула. В квартире снова было тихо, но теперь эта тишина была целительной. Она подошла к большой свадебной фотографии, висевшей в прихожей, сняла ее со стены и убрала в шкаф. Не со злости, а потому что эта история закончилась.
Она подошла к окну. На улице светило солнце. Скоро нужно было идти за детьми. Им нужно было объяснить, что папа какое-то время поживет отдельно. Это будет трудно. Впереди было еще много судов, разбирательств, бумажной волокиты.
Но она была свободна. Свободна от лжи, от предательства, от токсичной власти свекрови. Ей было страшно, одиноко, но невыносимо тяжелый груз свалился с ее плеч.
Ольга выпрямила спину. Самое страшное предательство в ее жизни открыло дорогу к настоящей, горькой, но такой желанной свободе. И ради этого стоило бороться.
