— Документы на квартиру лежат в сейфе, я их никуда не перекладывала! — Лариса чувствовала, как голос начинает дрожать от бессилия, глядя на свекровь, которая методично перерывала ящики комода в их спальне.
Антонина Павловна выпрямилась, держа в руках стопку каких-то бумаг. Её взгляд был холодным и оценивающим, словно она рассматривала не личные вещи невестки, а товар на прилавке. В её движениях читалась уверенность человека, который имеет полное право распоряжаться всем в этом доме.
— Не ври мне, девочка, — процедила она сквозь зубы. — Вчера нотариус звонил. Сказал, что ты приходила к нему одна. Без Павла. Что ты там делала?
Лариса почувствовала, как кровь отливает от лица. Она действительно была у нотариуса вчера. Консультировалась насчёт завещания своей бабушки, которая оставила ей небольшой дом в деревне. Но как свекровь об этом узнала? И главное — какое ей до этого дело?
— Это были мои личные вопросы, Антонина Павловна, — она старалась говорить спокойно, хотя внутри всё кипело. — Не касающиеся нашей семьи.
Свекровь фыркнула и бросила бумаги обратно в ящик, даже не потрудившись их аккуратно сложить.
— В нашей семье нет ничего личного! Всё, что касается тебя — касается моего сына, а значит, и меня. Ты это усвоила за три года или нет?
Три года. Три бесконечных года, в течение которых Антонина Павловна превратила их с Павлом жизнь в филиал своего личного царства. Она появлялась без предупреждения, проверяла холодильник, критиковала готовку, переставляла мебель и раздавала указания, как правильно жить. А Павел… Павел всегда был на стороне матери.
Лариса вышла из спальни, не в силах больше смотреть, как чужой человек роется в её вещах. На кухне за столом сидел Павел, уткнувшись в телефон. Он даже не поднял головы, когда она вошла.
— Паш, — начала она, стараясь держать себя в руках. — Твоя мама опять проверяет наши документы. Может, ты ей скажешь, что это неправильно?
Павел лениво оторвался от экрана и пожал плечами.
— Лар, ну что ты заводишься? Мама просто беспокоится. Она же хочет как лучше.
— Для кого лучше? — не выдержала Лариса. — Она третий раз за месяц приходит и устраивает обыск! Это нормально?
— Не преувеличивай, — Павел снова вернулся к телефону. — Никакой это не обыск. Просто мама привыкла всё контролировать. У неё характер такой.
Лариса почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Она смотрела на мужа, на его равнодушное лицо, на то, как он спокойно листает ленту в соцсетях, пока его мать устраивает в их доме настоящий погром, и понимала — он никогда не встанет на её сторону. Никогда.
Антонина Павловна вышла из спальни с победным видом. В руках у неё была папка с документами — та самая, которую Лариса получила от нотариуса.
— Вот! Я так и знала! — торжествующе воскликнула свекровь. — Дом в деревне Сосновка! От бабки твоей! И ты молчала!
Павел наконец-то оживился. Он отложил телефон и с интересом посмотрел на мать.
— Какой дом? Лар, ты ничего не говорила.
— Потому что это моё наследство, — твёрдо ответила Лариса. — Бабушка оставила его мне. Лично мне.
Антонина Павловна расхохоталась. Её смех был резким и неприятным, как скрежет металла по стеклу.
— Твоё? Девочка моя наивная, в браке нет ничего «твоего» или «моего». Есть только «наше». И раз ты замужем за моим сыном, значит, этот дом — семейная собственность.
Она повернулась к Павлу.
— Сынок, завтра же поедем к нотариусу. Оформим всё как положено. На тебя.
Лариса не верила своим ушам. Они собирались отобрать у неё единственное, что осталось от бабушки? Единственное место, где она чувствовала себя свободной от постоянного контроля и критики?
— Нет, — сказала она тихо, но твёрдо.
Антонина Павловна удивлённо подняла брови.
— Что «нет»?
— Я не буду переоформлять дом. Это подарок бабушки мне. И он останется моим.
Свекровь сузила глаза. В её взгляде появилось что-то хищное, опасное.
— Ах вот как… Значит, ты решила схитрить? Припрятать имущество от семьи? Павлуша, ты слышишь? Твоя женушка оказывается не такая простая, как казалась.
Павел встал из-за стола. Его лицо было хмурым.
— Лариса, не глупи. Мама права. Мы семья, и всё должно быть общим. Завтра поедем к нотариусу и переоформим.
— Я сказала — нет.
— Не зарывайся, девочка! — рявкнула Антонина Павловна. — Ты в нашей семье никто! Пустоцвет! Три года замужем, а детей нет! Может, ты вообще бесплодная? Может, нам нужно было сразу другую невестку искать?
Слово «пустоцвет» ударило Ларису как пощёчина. Они с Павлом действительно пока не могли завести ребёнка, и это была её самая большая боль. А свекровь знала это и била в самое больное место.
— Мам, ну зачем так… — слабо попытался вмешаться Павел, но Антонина Павловна его перебила.
— Молчи! Я знаю, что говорю! Эта выскочка думает, что может тут командовать? Держать от нас секреты? Прятать имущество? Да я её из этого дома выгоню, и ты, сынок, спасибо скажешь! Найдём тебе нормальную жену, которая и детей родит, и старших уважать будет!
Лариса смотрела на них обоих — на разъярённую свекровь и на мужа, который даже не пытался её защитить. И вдруг внутри неё что-то переключилось. Страх, обида, боль — всё это куда-то ушло. Осталось только ледяное спокойствие.
— Знаете что, Антонина Павловна, — сказала она, и в её голосе не было больше дрожи. — Вы правы. Я действительно пустоцвет. И знаете почему?
Она сделала паузу, глядя прямо в глаза свекрови.
— Потому что в этой токсичной атмосфере, которую вы создали, никакая жизнь зародиться не может. Вы отравили всё вокруг своим контролем, своей злобой, своим желанием властвовать. И ваш сын… — она перевела взгляд на Павла, — ваш сын настолько задавлен вами, что превратился в безвольную куклу.
— Как ты смеешь! — взвизгнула Антонина Павловна, но Лариса продолжала.
— Я смею, потому что мне больше нечего терять. Вы правы — я храню от вас секреты. Хотите знать какие? Я не только дом получила в наследство. Бабушка оставила мне ещё и накопления. Приличную сумму. И знаете, что я с ними сделала?
Она достала из кармана телефон и показала экран с подтверждением банковского перевода.
— Я только что внесла первый взнос за квартиру-студию в новом районе. На своё имя. Только на своё.
Павел захлопнул рот, который открыл было для возражений. Антонина Павловна побагровела.
— Ты… ты предательница! Паша, да она же уходить собралась! Бросить тебя хочет!
— Не бросить, — спокойно поправила Лариса. — Спастись. От вас, Антонина Павловна. И от вашего сына, который так и не стал мужчиной.
Она пошла в спальню, на ходу набирая номер такси. Из шкафа она достала заранее собранную сумку — она готовилась к этому дню уже месяц, с тех пор как узнала о наследстве.
Павел бросился за ней.
— Лариса, остановись! Ты с ума сошла? Куда ты собралась?
— Туда, где смогу дышать, — ответила она, застёгивая сумку. — Где никто не будет рыться в моих вещах, критиковать мою готовку и называть пустоцветом.
— Но… но мы же семья! Мы три года вместе!
Лариса остановилась и посмотрела на него. В её взгляде было столько боли и разочарования, что Павел невольно отступил.
— Мы никогда не были семьёй, Паш. Мы были приложением к твоей матери. Я — неудачным, ты — послушным. И знаешь что самое грустное? Ты даже сейчас, когда я ухожу, не можешь сказать мне ни одного слова от себя. Всё, что ты говоришь — это то, что вложила в тебя мама.
Антонина Павловна ворвалась в спальню.
— Никуда ты не уйдёшь! Паша, держи её! Я сейчас вызову её родителей, пусть заберут свою дурочку!
— Мои родители в курсе, — спокойно сказала Лариса. — Они меня поддерживают. В отличие от некоторых.
Она взяла сумку и направилась к выходу. Антонина Павловна попыталась преградить ей дорогу, но Лариса просто обошла её.
— Ты пожалеешь! — кричала свекровь ей вслед. — Ты без нас пропадёшь! Кому ты нужна такая? Бесплодная, неблагодарная!
Лариса остановилась у двери и обернулась.
— Знаете, Антонина Павловна, я вчера была не только у нотариуса. Я ещё зашла к врачу. К хорошему специалисту, не к тому, к которому вы меня водили, как на верёвочке. И знаете, что он сказал?
Она сделала паузу, наслаждаясь тем, как свекровь замерла в ожидании.
— Он сказал, что я абсолютно здорова. И проблема не во мне. А в постоянном стрессе, в котором я живу. Сказал, что в спокойной обстановке у меня всё получится. Так что спасибо вам за науку. За то, что показали, какой не должна быть семья.
Павел сделал последнюю попытку.
— Лариса, давай поговорим спокойно. Без эмоций. Мы же взрослые люди.
— Именно, — кивнула она. — Взрослые. А взрослые люди не позволяют третьим лицам управлять своей жизнью. И не прячутся за мамину юбку, когда нужно защитить жену.
Она открыла дверь. На площадке её ждала соседка, милая пожилая женщина, которая не раз была свидетельницей скандалов, устраиваемых Антониной Павловной.
— Лариса, деточка, я вызвала лифт, — сказала соседка, с сочувствием глядя на неё. — И если что — я всё слышала. Если понадобится для суда — подтвержу.
— Спасибо, Елена Петровна, — Лариса улыбнулась ей. — Но я не собираюсь ни с кем судиться. Я просто хочу жить.
Она вошла в лифт, не оглядываясь на застывших в дверях Павла и его мать. Двери кабины закрылись, отрезая её от трёх лет кошмара.
В такси она достала телефон и открыла фотографию бабушкиного дома. Небольшой, уютный, с резными наличниками и палисадником. Там она сможет отдохнуть, прийти в себя, начать новую жизнь. Может быть, займётся тем, о чём давно мечтала — откроет небольшую мастерскую по изготовлению керамики. У неё всегда были к этому способности, но Антонина Павловна считала это «несерьёзным занятием».
Телефон завибрировал. Сообщение от Павла: «Вернись. Мама уехала. Давай поговорим».
Лариса усмехнулась. Мама уехала. Но она вернётся. Завтра, послезавтра, через неделю. И всё начнётся сначала. Она удалила сообщение, не ответив.
Следующее сообщение было от подруги: «Как ты? Получилось?»
«Да. Я свободна».
«Молодец! Жду тебя с шампанским!»
Лариса улыбнулась. Впервые за три года она улыбалась искренне, не через силу. За окном такси мелькали огни вечернего города, и каждый из них казался ей маленьким символом новых возможностей.
Ещё одно сообщение. От незнакомого номера. Она открыла его.
«Лариса, это Елена Петровна, ваша соседка. Простите, что взяла ваш номер у консьержки. Хочу сказать — вы молодец. Я 40 лет прожила с такой же свекровью. Не повторяйте моих ошибок. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на токсичных людей. Удачи вам!»
Лариса почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. Но это были не слёзы обиды или боли. Это были слёзы облегчения.
В квартире-студии, куда она приехала, было пусто и гулко. Только надувной матрас в углу и две коробки с самым необходимым, которые она привезла заранее. Но Ларисе казалось, что она попала во дворец. Здесь никто не будет проверять, что она готовит. Никто не будет рыться в её вещах. Никто не будет называть её пустоцветом.
Она подошла к окну. Отсюда был виден парк, где она когда-то гуляла с Павлом, когда они только встречались. Тогда он был другим — весёлым, самостоятельным, заботливым. А потом в их жизнь вошла Антонина Павловна, и Павел постепенно превратился в её тень.
Телефон снова зазвонил. Павел. Она сбросила вызов. Потом ещё один. И ещё. На десятый раз она всё-таки ответила.
— Лариса, это безумие! — сразу начал он. — Ты не можешь вот так просто уйти!
— Могу и ухожу, — спокойно ответила она.
— Но как же… как же наша квартира? Наши планы?
— Паша, у нас никогда не было «наших» планов. Были планы твоей мамы, которые мы послушно выполняли. Квартира? Она куплена на деньги твоих родителей, оформлена на твою маму. Я там всегда была гостьей.
— Но я же люблю тебя!
Лариса помолчала. Потом тихо сказала:
— Нет, Паш. Ты любишь идею обо мне. Идею, которую создала твоя мама. Послушная невестка, которая будет терпеть всё. Но я не такая. Я человек со своими мечтами, желаниями, границами. И ты этого так и не понял за три года.
— Дай мне шанс! Я изменюсь!
— Ты не изменишься, пока рядом твоя мать. А она всегда будет рядом, потому что ты не можешь ей противостоять. Прощай, Паша.
Она отключила телефон и вытащила сим-карту. Завтра купит новую. С новым номером для новой жизни.
Ночь она провела на надувном матрасе, укрывшись старым пледом. И несмотря на неудобство, спала как никогда крепко. Без тревожных снов, без страха, что утром снова начнётся кошмар.
Утром она проснулась от солнечного света, заливающего пустую комнату. Первым делом она заварила себе кофе в походной турке на маленькой электроплитке. Кофе получился крепким и ароматным. Таким, каким она любила, а не водянистым, каким требовала делать свекровь.
В дверь позвонили. Лариса насторожилась. Неужели Павел нашёл её так быстро? Она подошла к двери и посмотрела в глазок. На площадке стояла незнакомая женщина с большой коробкой.
— Кто вы? — спросила Лариса через дверь.
— Курьерская доставка для Ларисы Михайловны. От Елены Петровны Звягинцевой.
Лариса удивлённо открыла дверь. Женщина вручила ей коробку и конверт.
— Хорошего дня!
В коробке оказался набор посуды — простой, но качественной. Тарелки, чашки, столовые приборы. А в конверте — записка:
«Дорогая Лариса! Помню, как сама начинала новую жизнь с нуля. Знаю, как это трудно. Примите этот маленький подарок на новоселье. И помните — вы сделали правильный выбор. Никогда не оглядывайтесь назад. Ваша Елена Петровна.
P.S. Ваша свекровь устроила вчера грандиозный скандал на весь дом. Кричала, что вы воровка и предательница. Я сказала ей, что единственная предательница здесь — она сама. Предала своего сына, превратив его в безвольное существо. Вы бы видели её лицо!»
Лариса рассмеялась. Впервые за долгое время рассмеялась искренне, от души.
День она провела в хлопотах. Съездила в бабушкин дом, проветрила его, составила список необходимого ремонта. Дом был в хорошем состоянии, требовались только косметические работы. Во дворе она нашла старый гончарный круг — бабушка когда-то увлекалась керамикой. Может быть, это знак?
Вечером она сидела в своей пустой студии, ела китайскую лапшу из коробочки и строила планы. Сначала — развод. Потом — ремонт бабушкиного дома. Параллельно — курсы керамики, чтобы восстановить навыки. И может быть, через год-два — своя небольшая мастерская.
Новый телефон молчал. Она никому не дала номер, кроме родителей и лучшей подруги. И это молчание было благословенным. Никаких претензий, упрёков, требований. Только она и её будущее.
Через неделю ей пришлось вернуться в квартиру к Павлу — забрать оставшиеся вещи. Она специально выбрала время, когда его не было дома. Но, конечно, там её ждала Антонина Павловна.
— Явилась, — процедила свекровь. — Одумалась?
— Приехала за вещами, — спокойно ответила Лариса, проходя в спальню.
— Паша тебя простит. Если извинишься. Передо мной и перед ним.
Лариса даже не ответила. Она методично складывала одежду в чемодан, стараясь не обращать внимания на свекровь.
— Ты совершаешь огромную ошибку! Кому ты нужна? Тридцать лет, без детей, без нормальной профессии!
— Мне двадцать восемь, — поправила Лариса, не прерывая сборов. — У меня есть высшее образование и опыт работы. А дети у меня обязательно будут. Когда встречу нормального мужчину, а не маменькиного сынка.
Антонина Павловна побагровела.
— Да ты…
— Я — свободный человек, — отрезала Лариса. — И мне абсолютно всё равно, что вы обо мне думаете.
Она закрыла чемодан и направилась к выходу. У двери обернулась.
— Знаете, Антонина Павловна, мне вас искренне жаль. Вы так боитесь одиночества, что душите своей любовью единственного сына. И в итоге останетесь одна. Потому что рано или поздно и он не выдержит.
С этими словами она вышла, оставив свекровь стоять посреди прихожей с открытым ртом.
Прошёл год. Лариса сидела в своей небольшой мастерской в бабушкином доме и заканчивала очередной заказ — набор керамической посуды ручной работы. Дела шли хорошо. Сарафанное радио работало, клиенты находили её сами.
Телефон зазвонил. Незнакомый номер. Она ответила.
— Лариса? Это Павел.
Она хотела сбросить вызов, но что-то остановило.
— Что тебе нужно?
— Я… я хотел извиниться. И сказать, что ты была права. Во всём.
— Поздновато для извинений.
— Знаю. Просто… мама довела новую девушку до нервного срыва. Та сбежала через два месяца. И тогда я понял, что проблема не в тебе. Проблема в нас. Во мне и в маме.
— И что ты хочешь от меня? Сочувствия?
— Нет. Просто хотел сказать спасибо. За урок. Я наконец-то съехал от мамы. Снимаю квартиру. Учусь жить самостоятельно. Трудно, но… правильно.
Лариса помолчала.
— Рада за тебя, Паша. Искренне. Желаю удачи.
— И тебе. Я слышал, у тебя своё дело?
— Да. Всё хорошо.
— Я рад. Правда рад. Прощай, Лариса.
— Прощай.
Она положила трубку и вернулась к работе. За окном цвели яблони — те самые, что сажала бабушка. Жизнь продолжалась. Новая, свободная, настоящая жизнь.
