– Мам, у нас тесно, но место найдём, – сказал он, и я улыбнулась. А когда увидела «место» — поняла, что тесно не в квартире, а в его сердце.
Кладовка. Крохотная каморка без окна, где раньше хранились старые чемоданы и зимние шины. Теперь здесь стояла раскладушка — моя новая кровать. Артемий неловко переминался с ноги на ногу, пока я рассматривала свой новый «уголок».
– Временно, мам. Пока не решим, что делать дальше.
Я кивнула, поджав губы. Моего мужа Виктора не стало три недели назад. Сорок два года вместе, и вдруг — пустота. Когда сын Артемий предложил переехать, я представляла, что получу одну из трех комнат в их квартире.
Они с Дашей занимают спальню, у Есении своя детская, а в третьей — гостиная с телевизором и диваном. Думала, может, гостиную переделают для меня. Но оказалось, что ни одну из комнат они уступать не собираются.
Гостиная — для приема друзей, работы и отдыха. А я… я получила кладовку. Сегодня я поняла, что для сына — того самого мальчика, которого когда-то качала на руках — я не тот человек, о котором по-настоящему заботятся. У его приглашения была какая-то другая причина.
***
Квартиру в центре города мы с Виктором покупали тридцать лет назад. Он работал главным инженером на предприятии по производству оптического оборудования, я — преподавателем химии в колледже. Жили небогато, но достойно. Растили Артемия, радовались его успехам. Когда он поступил в университет на факультет экономики, мы не могли нарадоваться. А потом…
– Маргарита Андреевна, вы будете кофе? – голос невестки Даши вырвал меня из воспоминаний.
Я сидела за кухонным столом в квартире сына и наблюдала, как Даша режет овощи для салата. Она всегда называла меня по имени-отчеству, хотя я много раз просила обращаться проще.
– Спасибо, Дашенька. Не откажусь.
Наши отношения с невесткой всегда были прохладными. Вежливыми, но отстранёнными. Когда Артемий впервые привёл её знакомиться с нами двенадцать лет назад, я сразу поняла: эта хрупкая девушка с холодными глазами не из тех, кто стремится к тёплым семейным отношениям.
Виктор тогда шепнул мне: «Деловая. Из таких выходят хорошие коммерческие директоры». И как в воду глядел — Даша работала в инвестиционной компании и занимала именно эту должность.
– Есения сегодня у подруги? – спросила я, отхлёбывая кофе.
– Да, у Киры. Они готовятся к олимпиаде по математике, – Даша говорила, не отрываясь от нарезки овощей. – Артемий заберёт её после работы.
Моей внучке Есении исполнилось девять. Умная, серьёзная девочка с папиными глазами и характером. Я пыталась наладить с ней контакт, но встречалась с той же вежливой отстранённостью, что и у её матери.
***
Вторую неделю я жила у сына. Вторую неделю спала на раскладушке в кладовке, складывала свои немногочисленные вещи в картонную коробку, которую задвигала под кровать, и старалась как можно меньше попадаться на глаза хозяевам квартиры.
Наша с Виктором квартира опустела. После его ухода я не могла находиться там одна — стены давили, воздух казался густым от воспоминаний. Когда Артемий предложил переехать к нему, я согласилась не раздумывая.
Думала, что буду помогать с внучкой, готовить, создавать уют. Но оказалось, что им не нужна была я — им нужна была моя квартира.
– Мама, ты же понимаешь, – говорил Артемий вечером после моего переезда, – держать пустующую двухкомнатную квартиру в центре нерационально. Мы могли бы её сдавать. Или продать и вложить деньги в бизнес. Я как раз расширяю сеть магазинов электроники…
Я смотрела на сына и не узнавала. Когда этот мальчик, которому я читала перед сном сказки, превратился в холодного расчётливого мужчину, говорящего о «нерациональности»?
– Это наш с отцом дом, – тихо ответила я. – Там вся моя жизнь.
– Мама, – Артемий устало потёр переносицу, – тебе шестьдесят пять. О какой жизни ты говоришь? Тебе нужен уход, забота. Ты же не справишься одна.
Забота. Кладовка с раскладушкой — вот как выглядела их забота.
***
Вечером я сидела на кухне и проверяла тетради учеников. Даже выйдя на пенсию, я продолжала подрабатывать репетитором — любила химию, любила детей. В квартире было тихо — Артемий задерживался на работе, Даша с Есенией уехали к родителям Даши.
Дверной звонок разорвал тишину. На пороге стояла соседка — пожилая женщина с верхнего этажа.
Дверной звонок разорвал тишину. На пороге стояла соседка — пожилая женщина с верхнего этажа.
– Здравствуйте! А вы, должно быть, мама Артемия? Я Нина Павловна, – она приветливо улыбнулась. – Решила зайти познакомиться, всё никак не получалось. Принесла вам пирог, сама пекла.
– Очень приятно, – я растерялась от такого внимания. – Проходите, Артемия нет, но мы можем познакомиться. Я Маргарита.
Нина Павловна оказалась бывшей учительницей русского языка. Мы разговорились, и она пригласила меня к себе на чай. Мы поднялись в её квартиру и сидели в уютной кухне. Я впервые за две недели почувствовала себя нужной, интересной собеседнице.
– И как вам у сына живётся? – спросила она, разливая чай.
Я хотела ответить привычное «хорошо», но вдруг обнаружила, что плачу. Слёзы катились по щекам, а я рассказывала этой почти незнакомой женщине про кладовку, про раскладушку, про холодные взгляды невестки и про то, как мой сын превратился в чужого человека.
– Знаете, – сказала Нина Павловна, когда я закончила, – моя дочь тоже звала меня к себе жить. Но я отказалась. У меня своя квартира, пусть маленькая, но своя. Свобода дороже всего, Маргарита.
***
Я вернулась в квартиру сына с новой решимостью. Что-то внутри меня изменилось после разговора с соседкой.
– Бабушка, а я скучаю по твоей квартире, – Есения сидела напротив меня, болтая ногами. Мы остались одни — Артемий с Дашей уехали на корпоратив Дашиной компании.
– Правда, милая? – я удивилась такому признанию.
– Да. Там было просторно и интересно. И вкусно пахло пирогами. А здесь у тебя только кладовка, – она вздохнула. – Помнишь, как мы с дедушкой собирали пазлы на том большом столе у окна?
– А почему ты оттуда уехала?
Я посмотрела на внучку. В её глазах было искреннее любопытство.
– Потому что думала, что буду нужна здесь, – честно ответила я. – Думала, что буду помогать твоим родителям, читать тебе книжки, готовить пирожки…
– Мне нельзя пирожки, – серьёзно сказала Есения. – Мама говорит, что мучное вредно. И читать я уже сама умею. А тебе у нас не нравится?
– Нравится, – соврала я. – Просто…
– Просто что?
– Просто я привыкла к своей квартире.
Есения задумчиво посмотрела на меня.
– Если бы у меня был своя квартира, я бы тоже хотела там жить, – сказала она. – А не в кладовке.
***
Ночью я не могла заснуть на жёсткой раскладушке. Из гостиной доносились приглушённые голоса Артемия и Даши.
– …нерационально! – говорил сын. – Квартира пустует, а она упирается. Это же более 15 миллионов, Даш! Мы могли бы расширить бизнес, купить дачу…
– Я понимаю, – голос Даши был тише. – Но может, не стоит давить? Она же только что потеряла мужа.
– Именно поэтому сейчас самое время решать. Пока она… уязвима.
Я зажала рот ладонью, чтобы не закричать. Уязвима. Мой сын ждал момента, когда я буду достаточно слаба, чтобы отдать им квартиру.
***
Утром я вышла из кладовки с твердостью человека, сделавшего выбор. На кухне сидели Артемий, Даша и Есения. Семейный завтрак.
– Доброе утро, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо.
– Доброе, мам. Будешь с нами завтракать? – Артемий улыбнулся той улыбкой, которую использовал для деловых переговоров.
– Нет, – я покачала головой. – Я хотела сказать вам кое-что важное.
Они замерли, глядя на меня. Даже Есения перестала жевать.
– Я возвращаюсь домой. Сегодня же!
Артемий поперхнулся кофе.
– Мама, мы же обсуждали… Тебе нельзя одной…
– Можно, – перебила я его. – Мне шестьдесят пять, а не девяносто пять. Я в полном рассудке и здравии. И хочу жить в своём доме.
– Но как же… – Артемий растерялся. – Мы думали…
– Я знаю, о чём вы думали, – я посмотрела ему прямо в глаза. – Я слышала ваш разговор вчера. О моей «уязвимости» и о том, как вы планируете использовать квартиру.
Даша покраснела и опустила глаза. Артемий выглядел рассерженным.
– Ты не понимаешь. Это для общего блага…
– Нет, сынок. Это для вашего блага. А для моего блага лучше вернуться домой. К своим вещам, к своим воспоминаниям. К уважению к самой себе.
– Бабушка, – вдруг подала голос Есения, – а можно я буду к тебе приходить?
Я улыбнулась внучке.
– Конечно, милая. Когда захочешь.
***
Через три часа я уже была дома. В своей квартире, где каждая вещь хранила память о нашей с Виктором жизни. Я открыла окна, впуская свежий воздух. Пустота и тишина больше не пугали меня — они стали основой для новой жизни.
На следующий день Артемий позвонил. Разговор был неловким.
– Мам, ты как устроилась? Помощь нужна?
– Нормально, – ответила я сухо. – Справляюсь.
– Послушай… – он замялся. – Мы с Дашей обсудили ситуацию. Возможно, мы были не совсем… корректны.
– Корректны? – я не сдержала усмешки. – Вы поселили меня в кладовке, Тёма.
В трубке повисла пауза.
– Мам, ты же понимаешь, у нас тесно…
– У вас трёхкомнатная квартира на троих.
– У каждого свои потребности, – в его голосе появились защитные нотки. – У Есении должна быть своя комната. А гостиная – это наше личное пространство, где мы отдыхаем, смотрим фильмы. Не могли же мы отдать её тебе и сидеть всей семьёй в спальне по вечерам.
– Не продолжай, – прервала я его. – Я всё понимаю. Ваши потребности. Ваши приоритеты.
Он снова замолчал, потом вздохнул:
– Если честно, я надеялся, что ты всё-таки пересмотришь своё решение насчёт квартиры. Ну знаешь… она же большая для тебя одной. Мы могли бы её продать, купить тебе однушку, а на разницу расширить бизнес…
Ничему не научился. Прошел всего день с того момента, как я ушла от них, высказав всё о подслушанном разговоре, а он снова за своё.
– Артемий, – вздохнула я, – мы уже обсудили это, когда я уходила. Я не собираюсь продавать квартиру. Ни сейчас, ни потом.
– Но пойми, – в его голосе появились просительные нотки, – это же разумно. В твоём возрасте…
– В моём возрасте люди ещё живут полной жизнью, – отрезала я. – Мне шестьдесят пять, а не девяносто пять.
– Это было бы выгодно всем, – упрямо продолжал он. – Тебе не пришлось бы жить одной, Есения была бы под присмотром, а мы…
– А вы получили бы деньги.
– Деньги для всей семьи! – его голос повысился. – Для Есении, для её будущего. Ты что, против счастья внучки?
– Артемий, – сказала я устало, – мне шестьдесят пять, а не девяносто пять. Я хорошо соображаю. И понимаю манипуляции.
– Какие ещё манипуляции? Я просто хотел…
– Знаешь, у каждого своё представление о семье, – перебила я его. – Для меня семья – это когда тебя ценят, а не используют. Когда видят в тебе человека, а не кошелёк или бесплатную няньку.
– Мам…
– Я не сержусь, Тёма. Правда. Но мне нужно время. И тебе тоже.
Я положила трубку и долго сидела, глядя в окно. За эти дни я поняла: иногда расстояние – лучший способ сохранить отношения. Пусть даже не такие близкие, как хотелось бы.
***
Прошло три месяца. Я живу в своей квартире. Понемногу налаживаю быт — нашла двух новых учеников для репетиторства, дважды в неделю хожу в поликлинику на лечебную физкультуру. По вечерам бывает тоскливо, но к этому постепенно привыкаешь.
Артемий звонит раз в неделю. Разговоры короткие, неловкие. Чувствую, что он злится из-за квартиры, но пытается это скрывать. Даша к телефону не подходит.
В первый месяц сын еще дважды заговаривал о продаже квартиры — мол, можно купить мне что-то поменьше, а остальное разделить. Я научилась пропускать эти слова мимо ушей. После третьего отказа он временно отступил, но я знаю — эта тема еще вернется.
Есения заходит иногда по пути из школы — раз в две недели, не чаще. Мы пьем чай, я помогаю ей с домашними заданиями. Вижу, что ей неловко между двух огней — родители явно не одобряют эти визиты, но и запретить напрямую не решаются.
В последний раз она принесла тетрадь по математике с трудными задачами и сказала: «Мама велела показать тебе. Она сказала: «Раз уж идешь к бабушке, пусть хоть поможет с уроками — все равно ничем другим не занята»». Такое пренебрежительное отношение задело, но я сдержалась и просто помогла внучке с домашним заданием.
На день рождения получила от них кружку с надписью «Лучшей бабушке» и коробку конфет. Артемий заскочил на пятнадцать минут, торопился на встречу. Мы так и не поговорили по-настоящему.
Недавно встретила Нину Павловну, ту самую соседку сына. Она рассказала, что в моей бывшей кладовке теперь хранят велосипеды и спортивный инвентарь. Раскладушку выбросили. Заодно узнала, что Артемий всем говорит, будто я вернулась домой из-за «своенравного характера» и «нежелания жить с семьей».
А вчера, разбирая старые альбомы, нашла фотографию — мы с Виктором, молодые, счастливые, и маленький Артемий на руках. Я долго смотрела на его детское лицо, пытаясь понять, в какой момент потеряла своего мальчика. Может, дело в моих ошибках? Или просто жизнь так всех меняет?
Самое тяжелое — праздники. Недавно был день памяти Виктора, и никто, кроме двух старых подруг, не пришел. Артемий позвонил вечером, сказал, что был завален работой.
Артемий иногда пытается манипулировать мной через внучку: «Есения скучает», «Ей нужна бабушка». Но я вижу, что это просто способ вернуться к разговору о квартире. Да, сейчас внучка приходит редко и неохотно — родители явно не поощряют наши встречи.
Но я не жалею о своем решении. Когда вспоминаю холодный расчетливый разговор о моей «уязвимости», понимаю: жизнь в кладовке ради чужих интересов — это не решение.
Нина Павловна как-то сказала: «Родных не выбирают, но выбирают, как с ними жить». Я выбрала жить отдельно. Да, с болью и обидой. Да, с редкими неловкими встречами. Но со своими правилами и своим уважением к себе.
Жизнь в шестьдесят пять оказалась совсем не такой, как я представляла. Нет внуков, бегающих по квартире, нет семейных обедов по выходным. Есть тихие вечера в пустой квартире и редкие звонки. Но есть и свобода. И надежда, что может быть, когда-нибудь, мой сын вспомнит, что я не просто владелица нужной ему жилплощади.
А пока я живу день за днем. Учу детей химии. Поливаю цветы на подоконнике. И учусь находить радость в мелочах. В конце концов, достоинство и самоуважение — это то, что у меня уже никто не отнимет.
