— Надя, что случилось? Я не могу попасть в твою квартиру! — кричала бывшая свекровь Людмила Георгиевна.
Надя стояла за дверью и слушала.
Людмила Георгиевна была вся красная. От злости или от подъёма на пятый этаж — не разберёшь. А может, и то, и другое.
Надя молчала.
— Надя! Я знаю, что ты дома! Твоя машина во дворе стоит!
Да, машина стояла во дворе. Синяя «Хонда», которую они с Сергеем покупали три года назад. В кредит. Кредит Надя выплачивала теперь одна. Сергей уехал к маме. К этой самой Людмиле Георгиевне, которая сейчас трясла дверную ручку.
— Открывай немедленно! У меня ключи есть! Но они не подходят…
Вот именно. Ключи есть. Но не те. Теперь. Надя поменяла замки неделю назад. Тихо, без лишнего шума.
Пришёл слесарь дядя Коля из управляющей компании, поставил новые замки. Хорошие, немецкие.
— Сколько? — спросила Надя.
— Пять тысяч за работу. Замки — отдельно.
— Дорого…
— Так немецкие же. Надёжные. Эти уже не откроешь никаким ключом. Только родными…
Дядя Коля не знал, про… бывшую свекровь. Но попал в точку.
Людмила Георгиевна била в дверь уже минут десять. Соседи начали выглядывать. Тётя Галя высунулась:
— Что случилось?
— Ничего не случилось! — рявкнула Людмила Георгиевна. — Надя! Я с тобой разговариваю!
Надя подошла ближе к двери. Почти прижалась лбом к холодному металлу.
— Людмила Георгиевна, идите домой.
— Ага! Заговорила! А ну открывай! Мне надо вещи Серёжины забрать!
Вещи Серёжины. Надя оглянулась на квартиру. Всё убрано. Аккуратно сложено в коробки у двери. Джинсы, футболки, кроссовки. Электробритва. Зарядка от телефона. Диски с играми.
Три года совместной жизни поместились в четыре коробки.
Надя открыла дверь на цепочку. Людмила Георгиевна сразу попыталась просунуть руку в щель.
— Отойдите, пожалуйста.
— Надька, ты совсем озверела! Серёжа же сказал, что вы просто поссорились!
Поссорились. Хорошее слово.
Надя закрыла дверь. Потащила первую коробку к выходу. Тяжёлая зараза. Сергей всегда был крупным. И вещи у него соответствующие.
Открыла дверь. Выставила коробку на площадку:
— Вот ваши вещи.
— Я в квартиру зайду! Проверю всё!
— Не зайдёте.
— Зайду! По закону имею право! Серёжа там прописан!
— Не прописан. Выписался уже.
Это была ложь. Сергей не выписывался. Но Людмила Георгиевна этого не знала. А Надя врать научилась только недавно. После того, как узнала про Катьку из бухгалтерии.
— Врёшь!
— Не вру. Вот справка.
Надя протянула какую-то бумажку через цепочку. Людмила Георгиевна схватила, стала разглядывать. Это была квитанция за интернет, но свекровь без очков плохо видела — не разберёшь.
Надя быстро выставила остальные коробки. Пока Людмила Георгиевна всё изучала «справку».
— Так… А это что такое?
— Документ о выписке.
— Тут написано «Ростелеком»!
— Это печать.
Людмила Георгиевна скомкала бумажку, швырнула на пол.
— Ты думаешь, я дура?!
Надя промолчала. Думала.
— Серёжа ещё вернётся! Он сказал, что подумает!
— Пусть думает.
— А ты что, не скучаешь?
Странный вопрос. Скучает ли Надя? По утрам встаю — никого рядом. Кофе варю — на одного. Телевизор включаю — никто канал не переключает. Тишина. Покой.
Нет, не скучаю.
— Людмила Георгиевна, забирайте коробки.
— Они тяжёлые! Как я их понесу?!
— Позвоните Серёже. Пусть поможет.
— Он работает!
— В субботу?
Пауза. Людмила Георгиевна поняла, что проговорилась. Сергей не работал по субботам. Никогда. Субботы у них были «семейными». Лежали на диване, смотрели фильмы, заказывали пиццу.
Теперь Сергей проводил субботы с Катькой из бухгалтерии.
А Надя… Надя читала книги. Убиралась. Готовила что-то сложное и вкусное. Только для себя.
— Надя… — голос Людмилы Георгиевны стал мягче. — Может, не надо так? Серёжа же хороший парень…
Хороший. Тридцать два года. Который полгода встречался с другой. Который врал про «задержки на работе». Который приходил домой и целовал Надю в щёку, пахнув чужими духами.
— Людмила Георгиевна, коробки остаются здесь. До вечера. Потом я их выброшу.
— Ты не посмеешь!
— Посмею.
Надя закрыла дверь. Села на диван. Тишина. Только Людмила Георгиевна что-то бормотала за дверью, потом послышались звуки волочения коробок.
Надя включила чайник. Достала из шкафа красивую чашку. Заварила хороший чай. Дорогой. Который Сергей называл «бабской заваркой».
Села к окну. На улице дождь. Мелкий, осенний. Людмила Георгиевна во дворе пытается запихнуть коробки в «Газель». Одна коробка падает. Она машет руками, ругается с водителем.
Надя отпила чаю. Вкусно.
Телефон зазвонил. «Серёжа» на экране.
Надя посмотрела на телефон. Потом на дождь за окном. На пустую квартиру. На новые замки. Сбросила звонок.
Через минуту — снова звонок. И снова сброс.
Людмила Георгиевна внизу всё ещё воевала с коробками. Наконец погрузила. «Газель» уехала.
Тишина.
Надя допила чай. Пошла на кухню, помыла чашку. Вытерла насухо. Поставила в шкаф.
Время есть… Можно почитать. Или принять ванну. Долгую, горячую. С пеной и свечами. Такую, на которую раньше никогда не хватало времени. Или просто посидеть в тишине.
Телефон снова зазвонил. Надя выключила звук.
Дождь за окном усиливался…
Через неделю
Людмила Георгиевна появилась снова. На этот раз с Сергеем.
Надя услышала знакомый голос ещё на лестнице:
— Мам, может не надо? Она же сама откроет…
— Открыть-то откроет. А разговаривать будет?
Надя замерла у двери. Семь дней тишины. Семь дней без звонков, без выяснений. Она уже начала привыкать.
— Надь? — Сергей постучал мягко. — Надь, это я.
Как будто она не узнала. Три года вместе — и не узнает голос?
— Надь, давай поговорим. Нормально поговорим.
Нормально. А что нормального? Нормально — это когда он полгода врал?
— Я знаю, ты злишься…
Злится? Надя подумала. Нет, не злится. Злость прошла ещё в тот вечер, когда она нашла случайно у него в кармане чек из кафе. На двоих. В тот день, когда он «работал допоздна».
— Открой. Мне неудобно через дверь.
Неудобно ему. Надя чуть не рассмеялась. А ей было удобно полгода жить с чужим человеком?
— Серёжа, ломай дверь! — прошипела Людмила Георгиевна. — По закону имеешь право!
— Мам, тише…
— Что тише?! Она тебя из родного дома выгнала!
Родной дом. Двухкомнатная хрущёвка…
Надя села на диван. Взяла книгу. Открыла на закладке.
— Надь, я понимаю, ты обиделась. Но мы же взрослые люди…
Взрослые. Кто именно? Тот, кто полгода врал?
Стук в дверь усилился.
— Надя! — уже кричала Людмила Георгиевна. — Хватит кривляться! Мы знаем, что ты дома!
Конечно, знают. Машина во дворе. Или свет в окнах.
— Мы не уйдём! — продолжала свекровь. — Будем стоять, пока не откроешь!
Не уйдут. Надя это знала. Людмила Георгиевна — женщина настойчивая. Упёртая, говорил Сергей. «Не обращай внимания, у неё характер такой».
Характер.
Надя читала книгу. Страница за страницей. Слова сливались, но она читала. Механически. Чтобы не слышать голоса за дверью.
Через час они ушли. Пообещали вернуться.
Вечером звонил Сергей. Надя не брала трубку. Потом пришли эсэмэски:
«Надь, ну что ты как маленькая?»
«Мы же можем решить всё по-человечески.»
«Я готов объясниться.»
Объясниться. Что Катька моложе? Веселее? Что с ней не нужно думать о кредитах и капающих кранах?
Надя стёрла сообщения. Все.
Они приходили каждый день. Иногда вместе, иногда Людмила Георгиевна одна. Стучали, звали, угрожали. Соседи начали жаловаться в управляющую компанию.
— Девочка — сказала тётя Галя, — может, стоит просто поговорить? А то они всех достали уже…
Поговорить. Все хотят, чтобы она говорила. А слушать кто будет?
На работе коллеги качали головами:
— Надя, а может, он и правда исправится?
— Мужики все такие. Погуляет и вернётся.
— Да что тебе стоит простить? Не погубил же никого…
Не погубил. Просто полгода обманывал. Просто целовал другую. Просто строил планы на будущее — но не с ней.
Значит, простить?
Надя молчала. На работе. Дома. В магазине, когда встретила эту Катьку из бухгалтерии.
— Надя! — Катька покраснела, попыталась свернуть в другую сторону.
Но Надя её догнала. Молча. Просто пошла рядом по магазину. Катька нервничала, хватала с полок что попало. Хлеб, молоко, стиральный порошок.
— Надя, я… это… мы же не специально…
Не специально. Полгода встреч — не специально.
Надя посмотрела на неё. Катька была действительно моложе. И симпатичнее. И, наверное, веселее. Таких мужчины любят. Лёгких.
— Забирай — сказала Надя тихо.
— Что?
— Забирай его. Он твой теперь.
Катька облегчённо выдохнула:
— Спасибо… То есть, извини… Я не хотела…
— Забирай со всеми потрохами. С мамочкой. С привычкой разбрасывать вещи. С храпом по ночам.
Катька кивала, как китайский болванчик.
— И с долгами — добавила Надя. — Кредит за холодильник на него оформлен. И за… И за отпуск в прошлом году.
Лицо Катьки изменилось.
— Какие долги?
— Его долги.
Это была правда. Кредиты, займы, долги перед друзьями. Сергей любил жить красиво. А работал так себе.
Катька побледнела.
— Он мне не говорил…
— Говорить он многого не любит. Увидишь.
Надя повернулась, пошла к кассе. Катька осталась стоять посреди молочного отдела с корзинкой в руках и растерянным видом.
Сергей перестал приходить через месяц. Людмила Георгиевна — через два. Последний раз она стояла под дверью и плакала:
— Наденька, ну хоть скажи что-нибудь… Серёжа совсем пропал… С этой… как её… Катькой… Ну, прости ты его дурака…
Надя сидела у двери и слушала. Людмила Георгиевна рассказывала, как Серёжа съехал от неё. Как требует денег на долги. Как Катька узнала про кредиты и устроила скандал.
— Наденька… может, ты его простишь? Он же понял свою ошибку…
Понял. Когда кредиторы стали названивать. Когда Катька съехала. Когда понял, что мама содержать его не будет.
— Он изменился, Наденька…
Изменился. Стал ещё более несчастным и требовательным.
Людмила Георгиевна ушла. Больше не приходила.
Надя сидела в своей тихой квартире. Читала книги. Варила кофе в турке — дорогой, ароматный. Слушала дождь за окном.
Новые замки блестели на двери. Надёжные. Немецкие.
И никто больше не просил ключи.
